Михаил Ходорковский (42), бывший глава концерна 'Юкос', в мае этого года был осужден на основании сомнительного решения суда к 9 годам лишения свободы. 'Sueddeutsche Zeitung' взяла у него письменное интервью.
SZ: Михаил Борисович, почему Вы оказались в тюрьме?
Ходорковский: У меня есть вера в будущее моей страны. В то, что Россия, во-первых, будет сильным независимым государством. Сегодня же российское государство очень слабо, что бы там ни говорили кремлевские пропагандисты. Во-вторых, я верю в то, что моя страна будет по-настоящему демократической и свободной.
Меня посадили в тюрьму, потому что Кремль слишком слаб и не готов к открытой и честной политической борьбе с независимой оппозицией. На мои статьи и интервью они отвечают переводом меня в общую камеру или карцером для моего друга Платона Лебедева. В кремлевском распоряжении нет ни одного яркого публичного политика, который мог бы поддерживать дискуссию по ключевым вопросам жизни и развития России.
SZ: Вы сказали, что Ваше осуждение на 9 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии угодно Кремлю. Вы имеете в виду Владимира Путина?
Ходорковский: Разгром ЮКОСа был инициирован помощником Путина Игорем Сечиным при поддержке нескольких околокремлевских бизнесменов. Результат известен. Дискредитация российской власти, российской государственности, лично президента. Пусть теперь Путин скажет своим клевретам за это спасибо.
SZ: У президента Путина великолепные отношения с главами государств на Западе. Канцлер германии Герхард Шредер даже назвал его чистой воды демократом. Как Вы можете объяснить это?
Ходорковский: Возможно, господин Шредер действительно считает управляемую демократию идеальной моделью для России. Хотя не думаю, что он смог бы говорить об этом публично.
Я вижу для своей страны более желательную модель - демократию настоящую. Модель, которая будет подразумевать традиционный для России непререкаемый моральный авторитет президентской власти плюс полноценный парламентаризм, правительство парламентского большинства, независимые суд, СМИ и гражданское общество.
SZ: Западные страны, например Германия, в значительной мере зависят от российской нефти и газа. Гарантирует ли поддержка Путина надежное снабжение?
Ходорковский: Гарантия стабильности энергетического обеспечения Европы - внедрение энергосберегающих высоких технологий на фоне диверсификации источников энергии и сырья. Стабильность поставок из России не может обеспечиваться одним человеком, каким бы он ни был в представлении его друзей или недругов. Основа же для долгосрочной стабильности в России - взаимное доверие между народом и властью. Это доверие сейчас утрачено, потому что правящая элита смотрит на народ как на стадо. Поэтому условие стабильности в России - демократическая смена значительной части правящего слоя, которая произойдет после предусмотренного Конституцией РФ ухода Владимира Путина со своего поста в 2008 г.
SZ: Вы разочарованы боязнью западных лидеров вмешиваться в Ваше дело?
Ходорковский: Считал и считаю, что свои проблемы Россия как независимое государство с 1200-летней историей должна решать сама. В интересах же Запада и России честно и непредвзято оценивать происходящее, не закрывать глаза на позитивные изменения, но и не давать обманывать себя. Долгосрочная дружба соседей должна строиться на общих ценностях, они у нас есть. Западноевропейская цивилизация - родная сестра российской. Это куда важнее, чем совместный отдых лидеров.
SZ: Канцлер Шредер как-то сказал, что у него нет повода сомневаться в соблюдении закона в Вашем деле. Что Вы чувствовали, когда услышали это?
Ходорковский: Ситуация, когда лидер страны больше обращает внимание на слова своего коллеги из другой страны, чем на мнение собственного народа и общества, нам в России хорошо известна. В случае со мной мнение господина Шредера, в конце концов, не так уж важно.
SZ: Вы выставили свою кандидатуру на выборах в парламент и считаете себя политиком. Вы представляете себя будущим президентом?
Ходорковский: Де-факто я стал политиком благодаря Кремлю, отправившему меня в тюрьму. О том, каковы мои конкретные перспективы в политике, говорить пока рано. Но я считаю необходимым наличие в России реального гражданского общества и сильной оппозиции, выражающей интересы избирателей и борющейся за власть. Такая оппозиция может стать властью уже в 2009 году, если сегодняшняя власть не сумеет изменить саму себя. И я буду делать все возможное для того, чтобы такая оппозиция в России была.
SZ: Судя по Вашим статьям, у Вас произошел сдвиг влево. Это результат Вашего пребывания в тюрьме?
Ходорковский: Путинский режим - это авторитаризм без модернизации. Сохранение status quo любой ценой. У этого режима нет идеи развития, он состоит, по большей части, из временщиков, которые принципиально не думают, что будет со страной через 10, 20, 50 лет. Следующая российская власть будет демократической, но она будет и значительно более патерналистской. Она будет другом, а не мачехой своему народу. Модернизационный проект сегодня для России возможен только в рамках леволиберальной парадигмы. Будет ли это официально называться социал-демократией, не суть важно.
SZ: Вы как-то сказали, что Путин либеральнее и демократичнее, чем 70% российского населения. Вы действительно надеетесь на демократию в России?
Ходорковский: Путин не либерал и не демократ, но он лично либеральнее и демократичнее 70% российского населения. Однако к крупномасштабной модернизации путинская команда не способна.
SZ: Вы являетесь идолом для молодых либералов. Однако большинство россиян, по-видимому, испытывает больше симпатий к Путину, чем к Вам. Вы размышляли над этим?
Ходорковский: Российское общество в целом достаточно консервативно и уважает верховную власть как институт. Однако и оно хочет перемен, хочет права самостоятельно определять свою судьбу, не желает единомыслия. Большинство народа уже понимает, что его цинично использовали для решения задач сугубо частных и не имеющих отношения к национальному развитию. Потому сегодняшний Кремль находится на пороге кризиса легитимности. Это очень опасно, потому что полная утрата властью легитимности никогда ничего хорошего России не приносила. Но эту проблему Кремль создает себе сам.
SZ: Какие ошибки Вы сами совершили в 90-е годы?
Ходорковский: Главная моя ошибка заключалась в том, что я строил бизнес, строил промышленные предприятия, а надо было строить страну, создавать общественные институты. Это была, в целом, проблема либеральных реформ. За экономикой забыли о людях, их интересах, проблемах, взглядах, понимании. Возможно, сказалась молодость, недостаток опыта. Возможно, просто глупость. Лечимся.
SZ: Сделали ли российские 'олигархи' выводы из Вашего дела?
Ходорковский: Нет российских олигархов, это фантом. Есть эмигрировавшие Березовский и Гусинский. Есть путинский друг Абрамович, член 'Единой России' (партии Кремля) Владимир Потанин, лояльный Вагит Алекперов, всегда готовый к отъезду Михаил Фридман и т.д. Это совершенно разные люди, объединенные наличием больших состояний и разъединенные интересами и ценностями. Урок для них - платить и молчать или уезжать. Они не олигархи, у них нет власти. Фамилии настоящих олигархов эпохи Путина мы точно узнаем через несколько лет.
SZ: В среду начнется рассмотрение кассации по Вашему делу. Связываете ли Вы с ним надежды?
Ходорковский: Нет. Мосгорсуд - формальность. Их информировали о политическом решении до формального написания приговора. Этот суд - придаток кремлевской бюрократии, и никакого доверия решениям этого суда нет и быть не может.
SZ: Скоро, видимо, Вас переведут в колонию. Вы не боитесь быть забытым общественностью?
Ходорковский: Стать политиком в тюрьме - это очень по-русски. Завоевать доверие народа можно только на жертвенном пути. Моей общественной деятельности лагерь не помешает, как бы Кремль на то ни надеялся. У меня миллионы сторонников по всей России, а завтра их будут уже десятки миллионов. Они помогут поддерживать постоянную связь со страной, которую, увы, тоже нельзя назвать по-настоящему свободной.
SZ: У Вас нет опасений относительно личной безопасности?
Ходорковский: В моей ситуации случайности исключены, а остальное - обычные риски политической борьбы в условиях правления очень 'управляемой' демократии.
Интервью провел Даниэль Бресслер
