1 октября 2005 года. Эйзенхауэр (Eisenhower) и Хрущев. Картер (Carter) и Брежнев. Рейган (Reagan) и Горбачев. Почти на каждом фотоснимке присутствует стоящий между ними стройный темноволосый мужчина, безымянный, но необходимый.
У него на лице почтительная мина слуги и сосредоточенность шахматиста на демонстрационной игре, а его голова нередко слегка наклонена в одну сторону, к уху одного из стоящих рядом с ним людей.
Это Виктор Суходрев, король переводчиков, который за свою почти 30-летнюю карьеру присутствовал на большем количестве саммитов сверхдержав, при заключении большего числа соглашений и выяснении отношений, чем любой из людей, которые стояли у него по бокам.
Он присутствовал и не присутствовал, освобождаясь от собственного "я", залезая в шкуру человека, который в данный момент говорил, чувствуя то, что чувствовал произносящий свои слова.
Эта роль очаровала его в раннем детстве, когда мальчишкой он смотрел военную кинохронику: таинственная фигура, не бросающаяся сразу в глаза, которую он называет "человеком посередине".
Все годы "холодной войны" г-н Суходрев как раз находился посередине: малозаметный, надежный, профессиональный - английский голос каждого советского лидера, от Хрущева до Горбачева.
Он передавал слова этих лидеров семи американским президентам, от Эйзенхауэра до первого Джорджа Буша (George Bush), и в результате стал одним из немногих советских официальных лиц, с которыми встречались они все.
"Возникает почти мистическое ощущение, что ты сводишь вместе людей, которые в ином случае никогда не смогли бы общаться между собой", - сказал г-н Суходрев в одном из интервью в своем комфортабельном загородном доме в Подмосковье, где он после выхода на пенсию поселился вместе с женой, Ингой.
Даже сейчас, в возрасте 72 лет, он, по его собственным словам, кажется, не может остановиться. Иногда, когда он видит по телевидению неточные переводы менее известных устных переводчиков, ему, как он сам говорит, хочется громко крикнуть: "Нет! Нет!"
Он рассказал, что иногда, когда что-нибудь читает, ловит себя на мысли, что бессознательно переводит отрывки. "Это очень раздражает".
Когда он говорит, то делает это взвешенно и отчетливо, как если бы он обрабатывал и переводил те мысли, которые приходят ему в голову.
"Это моя жизнь, моя профессия, - сказал он. - Опять-таки, возможно, это требует особых усилий, когда только начинаешь карьеру, но затем это разрастается в тебе и становится частью тебя, и тогда ты перестаешь прилагать сознательные усилия. Все происходит естественно. Ты вживаешься в эту роль. Можно попытаться как-то это проанализировать с помощью Фрейда (Freud)".
Каким-то образом, посредством процесса, который он сам не понимает, он бессознательно начинает говорить с совершенным американским акцентом с американцами, и с английским акцентом - с британцами.
"Я не играю роль, - сказал он. - Я просто приспосабливаюсь, сам того не замечая, потому что, когда я обращаюсь к человеку, то хочу быть с ним на одной волне. Это что-то в моем мозгу".
Акцент, который можно было бы назвать родным для него, - британский потому что он научился английскому еще ребенком, будучи в 1940-е годы в Лондоне.
Его мать, находившаяся в разводе с его отцом, работала там в советском торговом представительстве. Начиная с 6 лет, Виктор играл с английскими детьми и быстро стал чувствовать себя более комфортно, когда разговаривал на их языке, чем на своем родном.
Пока его мать работала, мальчик подружился с почтальоном, который жил наверху, и стал вместе с ним ходить по участку, когда тот разносил почту. Именно у почтальона и его жены, сказал он, он научился британским манерам, которые придают ему как переводчику особое изящество.
"Нужно всегда знать свое место, - сказал г-н Суходрев. - Можно быть близким с человеком, но нужно всегда помнить, кто ты и кто он. Это тонкий баланс. Деликатный баланс. Он зависит от твоего воспитания".
Когда в 8-летнем возрасте он поступил в школу советского посольства в Лондоне, то вскоре стал переводить для школьных чиновников на общественных мероприятиях, и ему это понравилось.
"Именно тогда я по-настоящему поверил, и никогда этой веры не терял, что, когда вырасту, стану человеком посередине, - сказал он. - Я хотел стать переводчиком. А уж коли я им стану, я чувствовал, что буду очень хорошим переводчиком. Возможно, самым лучшим".
Он возвратился в Москву в возрасте 12 лет, после закончил Институт иностранных языков и быстро реализовал свою мечту на самом высоком, кремлевском, уровне.
Он выяснил, что переводчик, каким бы спокойным он ни казался, зачастую потеет гораздо сильнее, чем те, кто стоит у него по бокам.
Когда переводишь на саммите, где каждый нюанс в выражениях имеет свое значение, разум становится постоянно жужжащим компьютером, освобожденным от мыслей, мгновенно принимающим решения.
"Невозможно остановиться, чтобы поразмыслить, - сказал г-н Суходрев. - Это просто недопустимо. Если ты остановился, значит ты не справился со своим делом".
При переводе у тебя нет права на ошибку; приемлема только безупречность.
"Переводчик на таком уровне не может - тут неприменимо выражение "не должен" - просто не может делать ошибок", - сказал г-н Суходрев. "Он не может. Никоим образом. Если он допустит ошибку, его выгонят. И поделом".
Иногда после перевода в Кремле и написания обязательного меморандума обо всем, что было сказано, он приходил домой далеко заполночь. В голове у него все еще вертелись слова, и он никак не мог заснуть.
"Тогда Инга обычно наливала мне, нет, не двойной, а тройной шотландский виски, и в 3 часа ночи мы отправлялись выгуливать собаку, - рассказывал он. - Но в 9 часов утра я должен был быть на работе, чтобы принять участие в следующем раунде переговоров".
Еще в начале своей карьеры, когда в 1959 году он поехал с Хрущевым в Соединенные Штаты, он научился, как надо переводить, убедительно, заявления, которые ставили его в тупик, и поговорки, которых он никогда прежде не слыхал.
Когда Хрущев сказал американцам, что советские граждане не проявляют интереса к тому, чтобы иметь собственный автомобиль или дом, г-н Суходрев все послушно перевел, но при этом подумал "Я хочу автомобиль! Я хочу свой дом!"
Позже, когда он приезжал в Соединенные Штаты с министром иностранных дел Андреем Громыко, он признался, что украл из номера гостиницы Библию Гидеона (Gideon Bible), тем самым нарушив как христианские, так и коммунистические заповеди.
С тех пор, сказал он, одним из его любимых развлечений стало открывать наобум Библию и сравнивать отрывки в переводе на английский и на русский языки.
"Это поразительно! - сказал он. - Я был ошеломлен великолепным переводом. Я полагаю, что Библия является, пожалуй, величайшим примером перевода, который когда-либо появился в мире".
Вполне может быть, что Библия приносила ему и другие, скрытые удовольствия. Формально он был атеистом, как и все в Кремле. Но, он, быть может, был не одинок, когда сказал: "Я не был неверующим, скажем так".
Как-то недавно после обеда они с женой, преподавательницей английского на пенсии, сидели у окна в глубоких мягких креслах - она с коктейлем из водки с апельсиновым соком и льдом, а он с коктейлем из водки и горького лимона - когда последние солнечные лучи пробивались через листву на улице.
Оглядываясь на свою жизнь, очень рационально потраченную, этот великий переводчик открыл секрет: "Человек посередине, в конечном счете, не настолько скромен, каким кажется".
"Я как раз такой", - сказал он, вспоминая те опьяняющие моменты, когда весь мир следил за ним.
"Все сводится к тому, что ты - именно тот человек, которого они понимают, а вовсе не твой босс, который говорит на непонятном языке, - сказал он. - Это к тебе они обращаются. Если аплодируют, то именно ты заслужил эти аплодисменты".
Итак, между двумя государственными деятелями в самом деле витает некое "эго", иногда воруя их вызывающие овации фразы.
"Да, это так", - сказал он. И их комические фразы тоже. "Вот почему, когда переводишь шутку, нужно сделать так, чтобы другой человек улыбнулся. Это приносит удовлетворение".
