Автор является профессором мировой политэкономии в Школе продвинутых международных исследований имени Джона Гопкинса (Johns Hopkins School of Advanced International Studies) и председателем редакционного совета нового журнала "The American Interest".
11 октября 2005 года. "Доктрина Буша" в том виде, в котором ее представил Джордж Буш-младший (George W. Bush) в своих более ранних выступлениях и оформил в сентябре 2002 года в Стратегии национальной безопасности Соединенных Штатов, была логичным и хорошо продуманным ответом на террористическую угрозу после событий 11 сентября 2001 года. Один высокопоставленный сотрудник администрации Клинтона (Clinton) однажды в частном порядке признался, что за все свои 8 лет клинтонисты так и не сумели создать столь совершенной стратегии. Тем не менее, во второй президентский срок г-на Буша компоненты этой стратегии оказались вдребезги разбитыми. Едва ли эта доктрина окажет продолжительное воздействие на внешнюю политику Соединенных Штатов при последующих администрациях, неважно республиканских или демократических.
Первый аспект этой "доктрины" касался упреждающего применения силы. Совет национальной безопасности США вполне убедительно доказывал, что в применении к террористам-смертникам, вооруженным оружием массового поражения (ОМП), устрашение и сдерживание - основа стратегии времен "холодной войны" - не будут действенными, и что Соединенным Штатам нужно, как неоднократно заявлял президент США, сражаться с ними "там, за океаном", вместо того чтобы дожидаться, когда они нападут на Америку на ее территории.
Упреждающие действия, как отметил Джон Гэддис (John Lewis Gaddis), не новая идея для американского стратегического мышления; упреждающие действия использовались или рассматривались в разные времена, например, в Кубинском ракетном кризисе. Новаторским в подходе Совета национальной безопасности США к этой идее было то, как он сумел похоронить различие между упреждающими действиями (в условиях неминуемого нападения) и превентивной войной ( когда угроза может быть отдалена на многие месяцы или годы), и стал доказывать, что обстановка после 11 сентября 2001 года требует ведения превентивной войны против государств-изгоев, нарушающих обязательства по ядерному нераспространению и укрывающих у себя террористов.
При соответственных обстоятельствах становится просто невозможным нормативное возражение против превентивной войны: если на территории какой-то страны террористы-смертники с ОМП явно планируют нападение на Соединенные Штаты, трудно утверждать, что у Америки нет права взять это дело в собственные руки вместо того, чтобы дожидаться, когда Совет Безопасности Организации Объединенных Наций (ООН) дает ей разрешение действовать. Это признали даже высокопоставленные лица из комитета по реформе ООН. Проблема в том, что в реальном мире подобных условий почти никогда не существует. Мы очень редко располагаем достоверной информацией о возможностях наших противников или можем надежно прогнозировать их будущее поведение. Неудача с поисками иракского ОМП показала ограниченность американских разведывательных возможностей. Администрация Буша объединила проблему терроризма и ОМП с проблемой государства-изгоя и ядерного распространения таким образом, что сместила расчеты вероятных рисков и выгод в направлении превентивной войны. Иракская война показала, что традиционные благоразумные предупреждения против превентивной войны [Бисмарк (Bismarck) однажды назвал превентивную войну "самоубийством из страха перед смертью" ] остаются справедливыми даже в век самоубийственного терроризма.
Вторая составляющая доктрины Буша имеет отношение к ее подходу к союзникам и к легитимности, известному также как "унилатерализм" (unilateralism). Я не верю в то, что большинство официальных лиц администрации США презрительно относились к глобальному общественному мнению. Однако многие чувствовали, что легитимности придется добиваться ex post, а не ex ante, через резолюцию Совета безопасности ООН. Такие официальные лица, как Дональд Рамсфелд (Donald Rumsfeld), считали, и не без оснований, что механизмы коллективных действий ООН и европейцев поломаны, самым последним свидетельством чего стали события на Балканах, где только благодаря лидирующей роли Соединенных Штатов удалось прекратить конфликты между боснийцами и косоварами. Сама администрация Буша считала, что играет роль "снисходительного гегемона", предоставляя общественности нашей планеты услуги, которых не может обеспечить остальное мировое сообщество.
Администрация Буша не смогла предсказать почти поголовно враждебной реакции на снисходительную гегемонию, причем не только в тех странах, которые традиционно были враждебны целям Соединенных Штатов, но также и среди самых близких европейских друзей Америки. Легитимность не пришла к Америке ни ex ante, ни ex post. На уровне элит лидеры, возможно, предпримут попытки в эгоистичных интересах восстановить хорошие отношения с Вашингтоном, но на массовом уровне произошел сейсмический сдвиг в восприятии Соединенных Штатов значительной частью остального мира; сегодня американский имидж уже не Статуя Свободы, но пленник тюрьмы "Абу-Граиб" с мешком на голове.
Этому есть несколько причин. Гегемона должны воспринимать не как снисходительного, а как компетентного. Доверие к Вашингтону резко снизилось в результате того, что администрация не нашла в Ираке ОМП, а теперь вот не справляется с процессом восстановления страны. Более того, в доктрине Буша стратегия превентивной войны строилась на неявной предпосылке исключительности Соединенных Штатов. Принимая во внимание, что Соединенные Штаты, безусловно, стали бы критиковать аналогичную антитеррористическую политику, если бы ее провозгласили Россия, Китай или Индия, американские утверждения своего права на превентивную войну базировались на предпосылке, что Америка каким-то образом менее пристрастна, чем другие страны. Американцы, быть может, верят в собственные благие намерения, но международная легитимность возникает лишь тогда, когда другие тоже верят в это. Задолго до иракской войны американцы не сумели почувствовать усиления глубинных антиамериканских настроений.
Наконец, последний аспект доктрины Буша - продвижение демократии посредством принудительной смены правящего режима - имел опять-таки практические, а не нормативные недостатки. Представляется, что иракская война была спланирована, исходя из предпосылки, что после того, как тираны устранены, демократия является для обществ своего рода условием по умолчанию, и для этого не придется долгие годы кропотливо строить сложные общественные институты. Администрация США допустила серьезные просчеты при оценке расходов на стабилизацию Ирака.
Наилучший способ оценить долговечность доктрины Буша - спросить себя, насколько вероятно ее применение снова в будущем, то есть, насколько Соединенные Штаты готовы к тому, чтобы снова вмешаться в одностороннем порядке с целью свержения режима государства-изгоя, подозреваемого в ядерном распространении, и заняться строительством еще одной нации? Ответ дает сама администрация Буша, которая уже отказалась от военной конфронтации как с Северной Кореей, так и с Ираном в пользу многосторонних подходов, несмотря на куда более очевидные свидетельства существования в этих странах программ разработки ядерного оружия. Это заставляет считать, что доктрина не дожила до второго срока Буша, а следовательно, едва ли станет постоянным компонентом стратегии Соединенных Штатов в борьбе с глобальным терроризмом.
