Данный материал публикуется в рамках акции 'Переводы читателей ИноСМИ.Ru'. Эту статью обнаружил и перевел наш читатель Александр Кажурин, за что мы ему крайне признательны
____________________________________________________________
Матка Боска Комсомольска не дает, но как у кого душа взвоет с отчаяния, так и приласкает, и поцелует. Накормит, обует. Даже стаканчик поставит на последние копейки. В запасе у нее 55 лет, 151 сантиметров росту и размер сапог 36. Весит 41 килограмм. Ищет в мусорных ямах еду, бутылки, банки от пива. Лакает разбавленный технический спирт. Грызет когти.
Звать Эмма Рудольфовна Лысенко.
Я увидел ее сидящую на заборчике. Сняла потрепанные сандалии, бросила их в корзину и на большой палец правой стопы стала накладывать мазь. У нее стопы деформированные, обтертые. Два первых пальца забавно скрещиваются. 'Это от маленькой спортивной обуви, - поясняет Эмма и обувает очень пристойные кроссовки, которые только что нашла в мусорке. - Ботинки страшно портятся от раздавливания банок. В последнюю зиму износила четыре пары'.
Более десяти лет она занималась беговыми лыжами. В прошлом выступала за Советский Союз, была подругой Раисы Сметаниной, обладательницы девяти олимпийских медалей, с которой тренировалась в клубе 'Динамо-Сыктывкар' в Республике Коми на севере России. Представляли Страну Советов, но у обоих в венах нет даже капли русской крови. Раиса чистая коми, а Эмма - полукровка. Так говорят русские. Ее мать - коми, а отец - самый настоящий немец. В 1941 года Сталин велел выслать всех русских немцев на Дальний Север и в Сибирь. Отсюда ее немецкое имя и отчество - Эмма Рудольфовна - и девичья фамилия Шнайдер.
Еще немного о внешнем виде Эммы. Большой шрам на щеке. Несколько лет тому назад клеила обои на своей кухне, упала с лестницы и ударилась об угол серванта.
Сегодня жарко, но она целый день в платке на голове.
Одежду меняет раз в месяц. Старое выбрасывает и комбинирует новое. Раз в неделю идет на Курский вокзал в баню. Там бесплатно. Трусы, лифчик, носки выбрасывает и покупает новое.
Выглядит на 10-15 лет старше, чем есть на самом деле.
Гостиница
Я жил в гостинице 'Ленинградская', младшем близнеце варшавского Дворца Культуры. Гостиница стоит около Комсомольской площади, на которой находятся три вокзала: Ленинградский, Ярославский и Казанский. Все огромные. Между Ленинградским и Ярославским выход со станции метро 'Комсомольская'. Перед фронтом тех трех построек тянется длинный, на двести метров, карниз. Местные называют его парапетом, а его окрестности - Плешкой (лысиной).
Заходя в метро, мне нравилось рассматривать публику, оккупировавшую подоконник. Пригородное жулье, бездомные, нелегальные иммигранты с Кавказа и Средней Азии, копеечные проститутки, вокзальные пьяницы. А какие морды! Я понимаю, тропические рыбы, кораллы, мухомор, но чтобы такой цвет лица был у человека! Каждые десяти шагов лежит пьянчужка с разбитой башкой. Милиционеры не обращают на них внимания, а проезжающие поливальные машины окатывают их водой.
А следом налетают голуби. Один пьет столько, что никак не может остановиться. Взлетает, делает бочку, штопор и лупится башкой прямо в рекламу пива 'Сибирская Звезда'. Он пьян как свинья. Теперь издыхает с поломанным клювом. Очередная жертва Черной Ольги, которая торгует на Плешке поддельной водкой. В России каждый год от поддельной водки умирает 40 тыс. людей (и неизвестное число голубей).
Эмма сидит на подоконнике и мажет палец мазью. Выглядывает довольно опрятно и не воняет как другие. Она бомжиха, бич, бродяжка. Это взаимозаменяемые слова. Бомж это человек бездомный, лицо без постоянного места жительства. Бич - это бомж, который опустился и запил. По-русски, бывший интеллигентный человек. Бродяжка - это бродяга.
Я условился с Эммой, что стану русским бомжем. Все следующие сутки проведем вместе. Я не отступлю от нее ни на шаг от рассвета до рассвета.
- Баба мне нужна, - стонет какой-то пьяница и пристает к моей Эмме.
- Так пойди в метро и там их найдешь, сколько захочешь - отвечает она со смехом.
- Так они дорогие.
- А ты думал, как?
- Что ты бесплатно даешь, ты ж такая старая. Так дай, мамка, хоть огоньку.
Получил. Ей очень многие говорят "мамка".
Эмма живет у 'Комсомольской' полтора года.
Ярославский
Нужно было достать какое-нибудь рванье. Спас меня Калашников. Но не автомат, а Виктор - превосходный журналист государственного телевидения, которого путинцы выперли с работы. В портках и куртке, которыми он меня одарил, я все равно выгляжу слишком элегантно. Испачкался в засохшей луже. В четверг, 9 июня, в семь утра встречаюсь на Плешке с Эммой и Сашей, ее мужчиной. Начинают день с кофе и чая в пластиковых стаканчиках. Это самое дешевое в баре на 'Ярославском-пригородном'.
Вместе они уже несколько месяцев. Оба стали бомжами по собственному решению. Саша бомжует уже семь лет (а всего ему 53). Сбежал из дома, когда родился шестой ребенок (дважды рождались близнецы). Инженер, но бросил работу на металлургическом заводе, прописки у него нет, а значит нельзя его вычислить и вынудить платить алименты. Работает нелегально бригадиром и сварщиком. В последнее время подковывал лошадей во владениях жены мэра Москвы Юрия Лужкова.
- Моя мать была индуска - рассказывает он. - Изучала в Союзе геологию. Вышла замуж за ассистента со своего факультета, а когда мне было полтора месяца, они вместе поехали в научную экспедицию на острова арктических морей. В марте 1953 года, когда умер Сталин, все участники экспедиции замерзли. Я вырос в детдоме.
Ничего не поев, в 7.30 провождаем Сашу к метро, на котором он ездит на работу. Саша оставляет Эмме 40 рублей. Это 4 злотых. Шаурма стоит 50 рублей, пиво - 20, пол-литра самой дешевой водки в магазине - 40. Потом мы проходим более десяти шаги к парапету перед Ленинградским вокзалом пропустить по стаканчику. Белая Людмила продает из сумки водку по 5 рублей за стакан, от которой Эмма становится сине-фиолетовая. В 9.00 Люду сменит Черная Ольга, которая будет торговать на парапете 12 часов, а на ночь придет Рыжая Галина. Она работает до 5.30. Потом полчаса перерыва и в 6.00 новый день начинает Людмила. Никто не знает, зачем этот перерыв, но можно догадаться, что потребовала его милиция с привокзального отделения, у которой в это время своя пересменка. Торговки родные сестры, самая старшая - Черная. Они платят милиционерам дань - 1500 рублей в сутки.
Сестры делают водку из технического спирта, который покупают в 20-литровых бутылях у торговцев на Казанском Вокзале. В водке - 20-25 процентов алкоголя, и так в пересчете на проценты получается дороже, чем самая дешевая магазинная, но на Плешке редко у кого есть 40 рублей. Каждая третья выпитая в России бутылка содержит поддельную водку.
Помойка
Идем по путям на помойку, где поезда чистятся перед отправкой в отстойник. Возле нас медленно катит экспресс из Петербурга.
- А ведь должен быть в 7.55, - у Эммы нет часов.
- Сходится, - отвечаю я на это.
- Отходит в 22.11. Это очень дорогой и хороший поезд. "Аврора" в 21.30 - тоже. Какие хорошие вещи оставляют в них люди, но самый лучший - "Красная Стрела" в 23.59. Эти ботинки я достала со "Стрелы", а как-то попалась с нее целый батон колбасы, курица, а зимой семга копченая (великолепная рыба из отряда лососевых). С полметра была.
- Можно было наестся.
- Не очень. Я продала ее Черной Ольге, они тоже делают бутерброды к водке. Дала мне 50 рублей.
В магазине такая рыба стоит больше двух тысяч. Сестры скупают от бомжей продукты, найденные в мусорных баках.
Перрон
Перед 9.00 возвращаемся на Ярославский и на перронах в корзинах ищем фляжки, или пластиковых бутылки из-под минералки, 'Фанты' и 'Спрайта' емкостью 0, 3 литра. Эмма получила от Черной Ольги заказ на 20 таких бутылок. Заработает на них 6 рублей. Работа несложная.
Встречаем Людмилу. Отдаем ей спортивные ботинки, найденные на помойке, потому что та - на высоких каблуках.
- Смотри - удивляется Эмма. - Она уже 11 лет бомжует и не зачерствела, не охамела. Люди становятся здесь злые. Она нет.
- Я думал, что бомжевание - это коллективная жизнь, что советский человек так привык к коллективу, что иначе не умеет.
- Неправда. Многих выбрали бомжевание именно поэтому, что не могли вынести того коллектива. Индивидуалисты. Только чернота всякая или нерусские ходят группами. Вместе выпьют, вместе морду кому-то набьют, обкрадут. Скоты, а не люди.
Эмма говорит о группе нелегальных иммигрантов, которые оккупируют Плешку в окрестностях Ярославского. Выглядят угрожающе, такие они на самом деле и есть. Это турки-месхетинцы из Ферганской Долины в Узбекистане, приезжие из Армении, Грузии, Азербайджана, Таджикистана
На четвертом перроне Эмма волнуется.
- Родимый перрон - всхлипывает. - Каждую среду и пятницу в 8.43 приходит поезд из Воркуты.
- Ну и что?
- Проезжает через мой Сыктывкар. Моя соседка Галя с седьмого там проводница. Всегда оставляет мне бутылки, еду, рассказывает, чего дома слышно.
- А что слышно?
- Айн момент - говорит Эмма и приседает, потому что когда курит на ходу, у нее начинается одышка. - Муравьев развелся и женился на Елизавете, моей младшей дочери. Так говорила Галя. Я хоть немного успокоилась, хотя его не переношу. Ей 23 года, а ему на 19 больше. Елизавета, когда при мне жила, он к ней лазил, по ночам пьяный стучался, чтобы его пустили, но я его гнала, чтоб возвращался к жене, к ребенку. А он ходил и ходил, и я не усмотрела. Забеременела от его моя Елизаветка. Потом родилась девочка Лида. А тот все время лазит и стонет, чтобы его пустили. Я не знала, что делать и пустила его, но не могла с ними жить, и от греха подальше убралась.
- Дети тебя не искали?
- Заявили о моей пропаже. Искали меня по всей России, так я позвонила им и сказала, что пока Васька не выйдет, пусть оставят меня в покое, мать домой не вернется. Вася сидит под Сыктывкаром в колонии строгого режима Верхний Чов.
- За что сидит? - я спрашиваю.
- За убийство. Семь с половиной лет получил.
- Мало.
- Так за цыгана. Втроем с еще одним цыганом пили у нас дома, дошло до ссоры, а в коридоре был домкрат автомобильный и одного Вася тем домкратом четырежды в голову. Сам вызвал скорую и милицию. Вася хороший ребенок. Работящий, а второй сын Вова страшный лодырь, но миловидный, смуглый, высокий. В отца пошел. А Васька в меня. Такой невысокий как я, но жилистый. Остался ему еще год и четыре месяца отсидки, в июле выходит по амнистии по случаю 60-летия великой победы. Вместе мы вернемся домой, и с моим Сашей решим, что с тем Муравьевым делать. Как будет надо, Васька выпроводит.
9.15. Мы голодные и усталые. Набрали 20 бутылок, я хочу их отнести Черной Ольге, так как сегодня работаю за носильщика, но Эмма не пропустит ни одного мусорника на четырех перронах. И в последнем нам попадается истинный клад. Кто-то выкинул целый дорожный набор. Черный хлеб, вареная колбаса, огурцы (национальный овощ, без которого никакой русский не выберется в дорогу), зеленый лук и почти полная литровая бутылка кефира.
- Бог нас накормил, - говорит Эмма. - Наградил, за два часа работы на ногах. У нас в Коми говорят: 'Волка ноги кормят'.
Приемка
Разбиваем лагерь на подоконнике при трех голубых переносных туалетах. В центральном сидит писсуардесса и собирает по десять рублей с человека. На дверце большая надпись: "Льготы не предоставляются".
Людмила Андреевне 71 год, она бывшая бомжиха с площади, но уже месяц работает в уборной на четырех сменах, за что получает 4 тыс. рублей (400 зл.) в месяц.
- Плюс чаевые - добавляет. - Ведь за курв я не буду добавлять к кассе!
- А это почему? - спрашиваю я.
- Так они не сцут, только переодеваются, но всегда дают мне десятку. А бомжей, - добавляет она пренебрежительно, - даже за деньги я не пускаю, из них никто еще не попал в дырку.
Так и знал, что как только мы разложим провиант, сейчас же явится какой-то голодомор. Пришли в тюк пьяные Олег-Без-Ноги и Сергей. Еще год тому назад Олег ходил нормально, но нога сгнила, и ее ампутировали. Это очень облегчает ему жизнь. Значит, он может побираться. Нет мужчины, который отказал бы ему в нескольких десятках рублей. Русские женщины не любят давать денег пьяницам, так как у очень, очень многих из них свой есть дома.
Как бы то ни было, Олег-Без-Ноги - истинный Крез, и на этот раз он ставит бутылку, которую Эмма покупает у Черной Ольги.
Устраиваем пикник. Солнце греет, Олег напевает: судьба бродяг проклятая, а Сергей наливает плешкинский димедрол (так называют водку Черной Ольги - димедрол это очень популярное в России снотворное средство). Эмма кормит Олега, вливает в него кефир, прикуривает ему сигареты, а он клянчит: - Дай поцеловать. Хотя раз.
- Я не такая - смеется Эмма, но дает и по голове его ласкает, он сползает от наслаждения на тротуар и засыпает.
Мы сдаем в пункт приема бутылки и банки. Больше всего платят за бутылки от пива 'Балтика' - 80 копеек, за 'Клинское' и 'Сибирскую корону' - 50, за 'Бочку', 'Старый мельник', 'Медведь', 'Солодов', 'Очаково', 'Толстяк' и 'Козел'- 40, за 'Охоту', 'Невское' и банки - по 20 копеек. Бутылок от заграничного пива не принимают.
Мы получили почти 25 рублей, к тому же 6 за фляжки. 31 рубль (3 зл) плюс еда и водка на деньги Олега - столько вдвоем мы заработали за два часы тяжелой работы. Эмма зарабатывает в среднем 35 рублей за день (3, 50 зл), делая три полуторачасовых прохода по помойкам. Если работает от зари до зари, отправляясь в места получше Комсомольской площадь, может вытянуть и 150 рублей (15 зл).
На Комсомольской площади две скупки. Одна в грузовике, который круглые сутки запаркован возле отделения, вторую с тыла Ярославского вокзала содержит грузин Зураб. Я был поражен, когда за день до того зашел к нему поболтать. Не успел открыть рот, как он доложил, что его крышует ФСБ, а значит, он платит дань за охрану Федеральной Службе Безопасности. В России платят милиции, ФСБ или бандитам. Никто не может увернуться - ни 'ЮКОС' Ходорковского, ни приемка Зураба. Скупленное в грузовике охраняется соседями.
Плешка
Как время медленно бежит. Только 12.05. Эмма летит к Черной Ольге за очередными ста граммами (уже третьими на сегодня).
- Это мне дает энергию - говорит. - Мне надо пить, чтобы ходить, работать. И на душе становится легче, но я знаю свою норму.
Я тоже готов. Ужасно алкогольная атмосфера на этой Плешке. Здесь не удается чего-нибудь время от времен не глотнуть. Меня тоже это захватило, забежал в магазин и за 50 рублей купил стограммовою бутылочку московского коньяка, так как после водки "от Черной", когда мы ходим по путям, я никак не могу синхронизировать шаги с расстоянием между шпалами.
Сразу стало лучше. Совсем даже неплохо.
Мы совершаем вылазку в центр города к нескольким церквям, где можно получить б/ушную одежду и пропитание.
Трогаем в 14.00.
- На Плешке специфический контингент людей - объясняет мимоходом Эмма. - Много бывших заключенных, обтатуированных зеков низшего тюремного сорта.
Общественная жизнь на Комсомольской площади организована как своеобразная экосистема, похожая на пчелиный рой. Ежедневно со станции метро выливаются и вливаются сотни тысяч людей. Приезжают электричками на работу или возвращаются домой. На базарах, с обратной стороны вокзалов, женщины делают покупки, а мужчины обязательно покупают пиво, оставляя везде сотни тысяч бутылок и банок. Здесь даже не принято бросать их в мусорник.
Таганка
В 14.45 мы в церкви св. Николая в районе 'Китай-города'. Эмма не вошла внутрь, только стала у входа и ловит одну из прислуживающих в церкви женщин. Просит об одежде. Очень долго мы ждем и ловим другого церковного человека. У мужчины нет руки. Эмма говорит, что ее муж Саша тоже был ранен в Афганистане и остался инвалидом. Служка приносит нам пристойный мужской костюм, а женщина - два платья и кофту.
В церкви Всех Святых на Славянской площади одежды нет, но нам дают большую булку.
- Наверное, уже 17.00 будет. Еще четыре часа и Саша приедет.
- Сейчас только 15.30.
Мы садимся в парке. - Ой, как хорошо - вздыхает моя подруга, вытягивая ноги на скамейке. - Сколько же надо набегаться. Я знаю только те части Москвы, где стоит собирать бутылки. На Пушкинской площади здорово.
- Где все договариваются о встрече и пьют пиво в парке вокруг памятника поэту.
- Вокруг Кремля неплохо и вокруг гостиницы 'Россия'. До 200 рублей могу вытянуть, если гоняю целый день. Но больше всего я люблю работать вечером на Таганке. Там одни студенты. Часто сами подходят и говорят: "Бабуля, на, возьми бутылочку", и еще добавят пять-десять рубликов, а я говорю: "Я от вас, ребят, брать я не буду, вы учитесь, вам мама и папа высылают", так они силой втискивают.
Я приношу пива и два хот-дога.
- В начале последней зимы, как начались морозы, я поехала электричкой в Переделкино под Москвой. Ох! Там богатая церковь! Одна аристократия: художники, актеры, писатели. Сказала: "Дайте сапог", а матушка, значит, жена батюшки: "Ты потрудишься, вот я и дам". Три с половиной часа обметала снег, а потом матушка открыла мне склад. Иисусе Христе! Чего там только не было! У нас такой обычай, что как кто умрет, его вещи возвращают в церковь, где его отпевали. А в Переделкино одна элита живет. Я потом всю зиму в меховой шубе ходила, могла ведь брать, чего хотела.
Трамваем номер 45 мы едем к церкви в район Сокольник. Эмма засыпает. Горячо и страшно душно в той большей коробке. Под Эммой расплывается лужа. Когда на Сокольниках мы вышли с трамвая, она поняла, что что-то не так. Повернула юбку задом наперед, чтобы проверить, есть ли мокрое пятно. Было.
В церкви Воскресения мы получаем булку, коробку хрупких пирожных, пряники, конфеты и мармелад в банке. Снова Эмма не входит внутрь, хоть и идет служба. Она верующая.
Дожидается меня перед церковью. Сидит задумчивая.
- О чем мечтаешь? - спрашиваю ее.
- О возвращении домой. Хочу иметь хозяйство. Несколько поросят, бычка, кур. Наш дом стоит чуть за городом. Две комнаты, кухня и сарайчик. Как-нибудь вшестером мы поместимся.
- Ты рассказала мне о своих сыновьях и младшей дочери. У тебя есть еще три.
- Лене 26 лет и уже 9 замужем, хотя без детей. Говорит, что будет рожать, как заработает на квартиру. Закончила 'право' в Кирове. Майка старшая. Родилась 1 мая 1970 года. Ее муж Надип - азер. Живут в Сыктывкаре и превосходно себя чувствуют. Держат на базаре четыре лотка. С джинсами, косметикой, музыкой и головными уборами. Перед моим отъездом из дома я переписала нотариально на Майку мою пенсию. Чтобы могла ее получать, я имею 3700 рублей с надбавкой за жизнь и работу на Севере. Совсем неплохая пенсия для России.
- Чем ты занималась?
- Всю жизнь была пищевым технологом. Значит поваром. Закончила 11 классов, а потом кулинарно-торговый техникум. А Люда старшая из моих детей. По мужу Орловская. Моя копия и даже пошла по моим следам, спортсменка. Биатлонистка. Ей 32 года и все время тренируется. После олимпиады в Турине уходит и будет тренером, окончила институт физкультуры. Это моя жемчужина, самая большая радость и гордость. У нее серебряная медаль с олимпиады в Лиллехаммере. Правда завоевала она ее для Белоруссии, но медаль всегда медаль. Бежала в эстафете четыре по пять последней. Самый лучший стрелок в команде. На соревнованиях на первенство мира в 1998 году тоже завоевала серебро для Белоруссии. В 1989 ее взяли в сборную СССР и Олимпийскую Школу в Витебске, а когда она ее закончила, Советского Союза уже не было, так и осталась, тем более что вышла там замуж. Под Минском построила с мужем красивый дом из бревен. Я посылала с Севера дерево на ту стройку.
Сейчас 17.20. Больше никаких планов. День как бы прекратился.
Лестница
Возвращаемся на Плешку. Эмма так устала, что не хочет встречать никаких знакомых. Ни Толи с расстройством координации движения, ни армянина Арсэна, который пьет с отчаяния, так как хотел бы вернуться домой, но не может пересечь границу, у него, как и у Эммы украли документы. Вечного пьяную Наташу Голикову с лицом ангела и ногами слона тоже не хочет видеть. Наташа целый день сидит на парапете и почти не встает.
- Того и гляди, как ноги ее сгниют, и надо будет их отрезать как Олегу - говорит Эмма.
Наташа штукатур и теоретически не бомж, у нее в Москве квартира, но ни за что в жизни не вернется к мужу-пьянице.
Из последних сил я удерживаю себя от бегства в гостиницу. На ужин покупаю две картофелины, печеные в фольге, по два пива, четверть коньяка 'Московский'. Только под мухой можно ускорить течение времени, но Эмме не очень подходит мой коньяк. Для нее слишком крепкий. Свысока, с памятника присматривается к нам сам Владимир Ленин.
- Ты была в Партии? - я спрашиваю.
- И в Комсомоле, и в Партии. И дружинником была. Ходила с красной повязкой на руке и следила за общественным порядком в городе.
- У нас такие назывались ОРМОвцами.
- Это были мои партийные обязанности. Я была хорошим поваром, у меня было много детей, и потому мне предложили вступить. Выгодно было. Были привилегии жилищные, билет на поезд можно было устроить за 50 процентов, а раз в три года и даром, и отпуск давали, когда ты хотел, а не в ноябре. Другие получали по графику. Только раз в три года полагался им отпуск летом.
Эмма кормит воробьев кожурой от картофелин, но приковылял какой-то бомж, вырвал у нее из руки и съел.
- Что случилось с отцом твоих детей? - я спрашиваю.
- Умер много лет тому назад - говорит. - Из-за Чернобыля. Вызывали людей в военкомат (призывную комиссию) и спрашивали, не хотят ли поехать. Ну, так он и согласился, ведь платили хорошо. Ездил на машине поливальной и смывал с улиц ту заразу. Подписал контракт на полгода, но уволили его после двух месяцев, и он сразу попал в больницу и на пенсию. Ежедневно давали ему маленькие таблетки с циферками, а через час брали кровь из пальца. Угасал по-тихому. Белый был как бумага и падал все время. Весил в три раза больше меня, больше 120 килограммов, а как умирал - 68.
- Любила его?
- Хороший был. Не пил. Никогда мне грубого слова не сказал, не ударил. Его брат очень хороший зубной техник. Когда Людка первый раз в 1990 году поехала в лагерь советских спортсменов в Болгарию, я дала ей свое кольцо, тогда ведь только по 100 рублей меняли. Купила, зато свои первые лыжные ботинки 'Адидас' и палки. Советский Союз разваливался, и ничего не было. Участники соревнований сами покупали друг другу оборудование. Люда сильно плакала, это ведь было мое обручальное кольцо, так я ей говорю: "Никогда, дочка, себе не жалей". Сколько времени?
- 7.20.
- Еще два часа и Сашка придет.
- Ты выйдешь за него?
- Да.
Окно
В 21.30 мы идем в место, где на парапете Эмма ежедневно дожидается Сашу. Сегодня исключительно рано. Эмма делает ему бутерброды с колбасой, огурцами и лучком, которые мы нашли в мусорной яме на четвертом, любимом перроне моей подруги.
Ест нервно, жадно. Очень голодный.
Темнеет. Мы идем по Русаковской, доходящей до Комсомольской площади. Садимся на парапет элегантного магазина с одеждой. Нас прогоняют охранники, мы пересаживаемся несколько дальше.
Саша смотрит на Эмму с любовью.
- У меня было воспаление мочеточников, - рассказывает он, как начался их роман. - Я лежал в больнице в палате, где были только жители Москвы, но только ко мне ежедневно приходила женщина. Эмма подкармливает всех людей с Плешки, когда они лежат в больнице, и направляет их к врачам, чтобы ноги не гнили. Все мне носила, а к другим жены даже не приходили.
По улице валит чудная компания панков. Приветствуют нас окриками: "Хелло, бродяга!". Любят бомжей, считая их за людей, которые, так же как и они, поставили на свободную жизнь. Мальчишка с самым пышным ирокезом остановился возле меня и сунул в мой карман 20 рублей (2 зл).
Я получил на пиво, но следующее хочет поставить Саша. Расстегивает прореху, всаживает в нее лапу и долго роется в паху. Вытягивает сверток банкнот.
- Это чтобы милиция меня не обокрала - поясняет - они проверяют человека и берут себе все, что у него есть. Но в прореху не заглядывают. На Плешке надо уметь жить. На Ленинградском на прошлой неделе один гость выиграл на автоматах 12 тыс. рублей (1200 зл). Не дошел до главного выхода, его ограбили. Надо к этому привыкнуть.
В прошлую зиму Саша закончил большую работу на заливке асфальтом стоянки перед супермаркетом. Был бригадиром, работодатель выплатил ему деньги для всех. 150 тыс. рублей (15 тыс. зл) за две рабочие недели на 17 человек. Милиционеры задержали его на станции метро, отвели на пост, обыскали, отобрали деньги и выставили за дверь. Кто станет на защиту бомжа?
- Причем я знаю, - говорит Саша, - что это работодатель выдал меня ментам, за что взял потом половину добычи. Так в Москве делается бизнес. Но это не конец истории. Потом нашли меня рабочие, а это все нелегально нанятые через меня люди с Плешки. Запытали как зверя, сломали ногу и раздели на улице донага. Искали деньги. Оставили меня так без сознания на улице. Замерз бы, если бы меня Эмма не нашла.
Постель
В 23.40 двигаемся в сторону спальни моих хозяев. Проходим через Плешку, которая в ту пору напоминает Содом и Гоморру. Пьянь валяется в блевотине, проститутки бьют друг другу морды и цепляются к прохожим. После 17 часов бомжевания я устал насмерть.
Две последние недели Эмма и Саша спят с тыла Ленинградского Вокзала, между стояками с уложенной в кучи тротуарной плиткой. Это в меру спокойное место, но перед нырком между кучами, нужно быть уверенным, что никто не наблюдает.
- Вот наша постель и одеяло. - Укрываемся черной фольгой. - Как покойники - хихикает Эмма.
- Спишь? - шепчет Эмма.
У меня нет сил ответить.
- Была здесь с нами на Плешке Вера, умная, образованная женщина, которая запила. Всегда сидела на "урне", бетонном вазоне, он стоит при спуске к подземному переходу под площадью. Сидела и говорила к прохожим: 'Дайте два рубля на постройку корабля'. Так ей давали два или больше. Называли ее Мама Чули как героиню мексиканской теленовеллы, которая была прислугой у богачей и сущим ангелом. Самым лучшим человеком в мире. Наша Мама Чули тоже такой была. Как не пила, всем помогала, делилась деньгами и едой. Спишь? Я думаю, что на Плешке всегда будет нужен кто-то такой. Уже год - это я, та добрая. Хорошо, что уже Вася выходит из тюрьмы, и я смогу вернуться домой, а-то такие добрые на Плешке не живут долго. Ты знаешь, что случилось с Мамой Чули? Яцек! У нее была красивая и нарядная дочь. Богатая, всегда в шубе. Сто раз забирала с собой мать домой, а она сто раз убегала. Однажды, как за ней приехала, начала ее бить кулаками, царапать, грызть и бить ногами. Свалила на землю и била ногой по голове. Никто ее не удержал, так как мать с дочерью сам должны договориться, и Мама Чули умерла. В июле будет год, как дочь получила восемь лет тюрьмы. Ей было стыдно, что мать бомжиха и пьяница. Если тебе стыдно, я так думаю, то не приходи к матери. Живи своей жизнью и ей дай жить своей. Спишь? Несколько лет я была поваром в геологической экспедиции на Урале. Когда-то меня одну на всю зиму отрезало меня от мира с 17 мужиками и (так в оригинале - прим. ред.)
===========================================================
Яцек Хуго-Бадер был признан лучшим репортажным журналистом Польши 2004 года. Имеет контракт с 'Газетой Выборчей' на написание шести материалов в год. Иногда удается написать лишь четыре - для восстановления после работы ему нужно более двух месяцев. Страстью Яцека являются бывшие страны соцлагеря на восток от Польши. Пишет статьи обычно в течение 2-х недель по возвращении из командировки, не вставая из-за стола - жена и дочь носят ему еду. Как написала одна из читательниц 'Выборчей': 'Пан Яцек, я бы ваши репортажи ложечкой ела с тарелки'. Данный материал не относится к подобной категории. Переводил с трудом. (прим. пер.)
____________________________________________________________
Автор перевода читатель ИноСМИ.Ru - Александр Кажурин
Примечание: редакция ИноСМИ.Ru не несет ответственности за качество переводов наших уважаемых читателей
