Последние 200 лет - период относительного благополучия - мы воспринимаем как должное. Прогресс человечества замедлился, перед нами маячит новая эра упадка, и никто не может предложить разумного выхода из тупика. Неужели наше будущее в буквальном смысле покрыто мраком, задается вопросом Брайан Эппльярд.
Величайший праздник потребления в истории человечества близится к концу. Двухсотлетний бум, который принес жителям промышленно развитых стран беспрецедентное в истории благосостояние, здоровье и долголетие, подвергается опасности со всех сторон. Запасы нефти иссякают, климат радикально меняется, и это чревато масштабными катастрофами; уже не за горами войны за скудеющие сырьевые ресурсы; наконец - и это ошеломляет сильнее всего - мы испытываем острый дефицит идей о том, как исправить эту ситуацию.
Конечно, такие речи мы слышим с незапамятных времен. Люди постоянно говорят о грядущем конце света, а он все не наступает. Может быть, и на этот раз все обойдется. Но, если честно, перспективы выглядят не слишком обнадеживающе. Чуть ли не каждый день появляются новые свидетельства того, что прогресс уже нельзя воспринимать как данность, что нас самих и наших детей ждет новая эра мрачного Средневековья.
Чтобы понять, как такое могло случиться, необходимо осознать, насколько невероятными, абсолютно беспрецедентными преимуществами пользуемся сегодня мы - те, кому посчастливилось жить в развитых странах. Рожденные в наши дни могут рассчитывать, что проживут на 25-30 лет дольше своих прапрадедов из викторианской эпохи, лет на 45 дольше, чем наши предки во времена Средневековья, и как минимум на 55 лет дольше по сравнению с людьми Каменного века. Вероятность того, что роды будут стоить жизни вам или вашей матери, крайне мала; то же самое можно сказать и о шансах в дальнейшем заболеть тифом, чумой, оспой, дизентерией, полиомиелитом, или лечиться у дантиста без обезболивания. Благодаря двухпроцентному среднегодовому росту, который со времен Промышленной революции переживает экономика развитых стран, вашему уровню жизни позавидовал бы сам император Нерон. В вашем распоряжении - объем знаний, который Аристотель не смог бы и вообразить, и технические ресурсы, которые бы поставили в тупик Леонардо да Винчи. Перед вами открывается весь мир, настолько широкий и разнообразный, что даже Александр Македонский испытал бы приступ агорафобии. Благодаря полному техническому превосходству промышленно развитых стран над любым противником вам вряд ли когда-либо придется идти на войну; кроме того, если вам повезет, вы сможете писать и говорить, что хотите (в разумных пределах, естественно) - а ведь большинство других жителей Земли этого права лишены и сейчас, не говоря уже о прошлом. Наконец, когда искусственно продлеваемый срок вашего пребывания в земном раю подойдет к концу, вы отойдете в небытие с твердой уверенностью в том, что ваши дети будут жить еще лучше.
Все эти потрясающие явления убедили нас в том, что прогресс - это нечто вроде нового закона природы, что он безграничен в пространстве и во времени. 'Microsoft' всегда будет выпускать новые, все более совершенные версии 'Windows'. 'Nokia' каждый год будет выбрасывать на рынок новую модель, и прежнюю можно без сожаления выбросить: это же касается компьютеров 'Apple', кроссовок 'Nike', станков 'Gillette' и т.д.
Продолжительность жизни постоянно увеличивается. Машины ездят все быстрее, самолеты летают все выше, а в один прекрасный день, заверяют нас, даже рак будет побежден. В нашей жизни, да и в мире, случается всякое, но, несмотря на это, прогресс идет вперед семимильными шагами. Разве не так?
Почти наверняка не так. Первая серьезнейшая проблема связана с безумным потреблением нефти. Она в буквальном и переносном смысле движет все 'приводные ремни' нашей жизни. Однако, по самым оптимистическим прогнозам, запасов нефти нам хватит всего на 30-40 лет. Что же касается прогнозов пессимистических, то, скажем, специалисты из Упсальского университета в Швеции считают оценки имеющихся запасов нефти сильно завышенными, и делают вывод: эти ресурсы начнут истощаться уже через 10 лет. В результате шансы на то, что после этого срока мы еще долго сможем пользоваться самолетами, работающими на керосине, или автомобилями с бензиновыми двигателями, практически равны нулю. Задолго до того, как запасы нефти действительно подойдут к концу, она подорожает настолько, что ее использование на такие банальные цели, как передвижение по воздуху или земле, будет просто исключено.
Большинство людей полагает, что нам удастся решить эту проблему за счет применения водородного топлива, ядерной и гидроэнергетики, а также силы ветра. На деле же развитие всех этих технологий идет слишком медленно, чтобы они могли сразу заменить нефть. Великие державы просто не желают вкладывать в решение этой проблемы достаточные средства. Вместо этого они готовятся к борьбе за последние капли иссякающей нефти. Так, Китай недавно начал дипломатический зондаж в отношении Саудовской Аравии, надеясь покончить с американской монополией на ее запасы 'черного золота', оцениваемые в 262 миллиарда баррелей.
Впрочем, даже если бы мы вложили в решение проблемы больше денег, далеко не факт, что такое решение непременно будет найдено. Одним из самых парадоксальных предзнаменований грядущего конца прогресса стало сделанное недавно открытие: люди просто утрачивают способность генерировать новые идеи.
Познакомьтесь с физиком Джонатаном Хюбнером (Jonathan Huebner): этот дружелюбный, любезный и чрезвычайно корректный человек работает в пентагоновском Исследовательском центре авиации ВМС США (Naval Air Warfare Center) в Чайна-Лейк (штат Калифорния). Он устроился туда в 1985 г., в двадцатишестилетним возрасте. Один из старших коллег тогда сказал, что ему повезло: за свою карьеру он станет свидетелем крупнейших открытий в науке и технике. Но к 1990 г. у Хюбнера возникли подозрения, что старик ошибался: 'Количество научных достижений не увеличивалось постоянно. Их оказалось не так много, как я ожидал - причем не в какой-то конкретной области, а в целом'.
Озадаченный ученый решил провести собственное исследование этой проблемы. В качестве точки отсчета он взял количество крупных открытий, зафиксированных в основополагающем труде под названием 'История науки и техники' ('History of Science and Technology'). С помощью сложных математических расчетов он пришел к выводу, ставившему под сомнение нашу способность 'двигать' научный прогресс. Он выяснил, что уровень инноваций достиг апогея в 1873 г., и с тех пор постоянно снижается. Получается, что сегодняшний уровень инноваций - по методике Хюбнера он составляет 7 важных технических изобретений на миллиард человек в год - примерно равен показателю 1600 г. А к 2024 г. он упадет до уровня 'Темных веков', наступивших после падения Римской империи [одно из названий периода раннего Средневековья - 5-11 века н.э. - прим. перев.].
Его расчеты строятся на количестве изобретений на душу населения, так что теоретически в условиях постоянного роста населения планеты мы в состоянии поддерживать общее количество открытий на прежнем уровне. Однако на практике для этого количество жителей Земли должно чуть ли не в мгновение ока увеличиться на миллиарды. Поскольку это и невозможно, и нежелательно, нам, похоже, остается смириться с мыслью о том, что прогресс, по крайней мере научно-технический, действительно резко замедляется.
Хюбнер называет две возможные причины этого явления: одна из них связана с экономикой, а другая - с размером человеческого мозга. Определенные направления науки и техники не развиваются либо из-за того, что они попросту нерентабельны (в этом состоит одна из причин фактического 'застоя' в освоении космоса), либо потому, что наша способность поглощать знания подходит к концу, и в результате делать новые открытия становится все труднее. К примеру, механизм раковых заболеваний известен уже 20 лет, как и то, что нужно для их предотвращения и лечения. Однако в большинстве случаев мы до сих пор не представляем, как разработать эти необходимые методы, и вероятность того, что мы сможем это сделать в обозримом будущем, крайне мала.
Теория Хюбнера вызвала кое у кого возмущение. Так, видный ученый Рэй Курцвейл (Ray Kurzweil) назвал его метод отбора данных 'произвольным', а пророк нанотехнологий К. Эрик Дрекслер (K. Eric Drexler) утверждает, что мерилом прогресса следует считать не сами изобретения, а имеющиеся в нашем распоряжении возможности. Таким образом, даже в отсутствие крупных открытий мы можем передвигаться быстрее или получать более скоростной доступ к большему количеству информации.
Пока что Хюбнеру удается приводить довольно убедительные аргументы в ответ на эти замечания. Более того, его выводы подтверждаются исследованиями профессора Северо-Западного университета (Northwestern University) (штат Иллинойс) Бена Джонса - специалиста по менеджменту. Джонс обнаружил, что мы оказались в положении Черной королевы из 'Алисы в зазеркалье' ('Through the Looking Glass'): нам приходится бежать во весь дух, чтобы хотя бы оставаться на месте. По сути, движущей силой двухсотлетнего периода экономического роста в промышленно развитых странах были научно-технические изобретения. Наше богатство растет не само по себе, и даже не потому, что мы лучше работаем: оно растет потому, что умные люди изобретают паровые машины, антибиотики или интернет. Джонс, однако, выяснил: для того, чтобы поддерживать прогресс за счет инноваций, нам приходится прикладывать все больше усилий. Только для того, чтобы 'держать темп' мы должны тратить все больше денег на научные исследования и конструкторские разработки, и постоянно увеличивать количество занятых в этой сфере. 'Результат, - отмечает Джонс, - состоит в том, что деятельность среднестатистического изобретателя все меньше влияет на процесс'.
Подобно Хюбнеру, у него есть две гипотезы о причинах происходящего. Первую он называет теорией 'низко висящих плодов': изобретатели прошлого 'собрали' те идеи, до которых было легче всего 'дотянуться', так что их преемником приходится прилагать больше усилий для решения более сложных проблем. Кроме того, из-за массы уже накопленных знаний потенциальным изобретателям приходится тратить больше времени на образование, и в результате период их активной жизни, посвященный собственно изобретательской деятельности, становится короче. 'Я заметил, что Нобелевские лауреаты становятся все старше, - говорит Джонс. - Это явный признак того, что открытия теперь требуют больше времени'. Альтернативой является углубление специализации - но это означает, что уделом новых 'Эдисонов' станет разработка новой версии 'Windows', а не изобретение электрической лампочки. Эффект от их открытий будет незначительным, а научный процесс сведется к совершенствованию уже имеющихся технологий. Это может дать нам иллюзию прогресса, но иллюзия и реальность - вещи разные.
Если Хюбнер и Джонс правы, улучшением 'Windows' наши проблемы явно не решишь. Ведь если инновации - двигатель экономического прогресса (а с этим согласны практически все), то период роста в экономике, возможно, близится к концу. А поскольку вся наша финансовая система - процентные ставки по кредитам, пенсионные фонды, страховки, биржи - 'завязана' на рост, социально-экономические последствия его прекращения будут катастрофическими.
Действительно ли такое происходит? Действительно ли прогресс остановится? Ретроспективный взгляд на всю историю человечества дает противоречивые результаты. Экономист из Лондона Пол Ормрод (Paul Ormerod), автор книги 'Почему большинство начинаний терпит крах' ('Why Most Things Fall'), не может прийти к однозначному выводу: 'По этому вопросу меня одолевают колебания. Биологи отказались от идеи прогресса - мы находимся там, где находимся. Но человечество настолько продвинулось вперед по сравнению с тем, что было раньше, что, похоже, мы сделали качественный скачок'.
По мнению Ормрода, такие же качественные скачки, пусть крайне редко, но происходят и в области организации общества. Одним из них, считает он, стало возникновение городов. Города появились примерно 10000 лет назад, вскоре после того, как люди из охотников и собирателей превратились в земледельцев. Другие 'вехи' прогресса не могут сравниться с этим событием по значимости. К примеру, в свое время казалось, что Римская империя будет существовать вечно, неся миру прогресс. Однако в один прекрасный день она рухнула. Отсюда возникает вопрос: является ли наше либерально-демократически-капиталистическое устройство, подобно городам, необратимым явлением в жизни человечества, или, подобно Римской империи, оно вспыхнет на небосклоне символом богатства и успеха, а затем погаснет?
Ормрод подозревает, что капитализм, как и города, останется с нами надолго, а то и навсегда. 'Произошли гигантские скачки вперед', - утверждает он. Возможно, после тысячелетних исканий, мы, наконец, нашли правильный путь. Не исключено, что именно капитализм переживет 'дарвинистский' процесс естественного отбора, который отправил все другие социально-экономические системы на свалку истории.
Впрочем, и Ормрод признает, что темпы прогресса, вполне возможно, действительно снижаются, - 'все места уже заняты', как он говорит - и что прогресс по-прежнему зависит от непредвиденных внешних факторов. Падение астероида или извержение 'супервулкана' может в одну секунду развеять по ветру все наши тщеславные мечты. Однако, в принципе, Ормрод не считает наш двухсотлетний бум случайностью.
Эту идею всей душой поддерживает американец голландского происхождения Джоэл Мокир (Joel Mokyr), один из самых влиятельных специалистов по экономической истории. Мокир - автор книг 'Рычаг богатства' ('Lever of Riches') и 'Дары Афины' ('Gifts of Athena'), в которых он выражает 'прогрессистскую' точку зрения о том, что мы находимся на правильном пути, что наша либерально-демократическая цивилизация действительно обладает уникальной способностью постоянно 'двигать' прогресс. Его аргумент состоит в том, что в 18 веке, в эпоху Просвещения, 'уравнение' человеческой жизни пополнилось новым элементом. Речь идет о накоплении знаний и их выходе на 'свободный рынок'. Подобное 'социальное знание' выполняет прогрессивную функцию, поскольку позволяет проверять идеи 'на прочность', и в результате такого отбора 'выживают' наиболее эффективные из них. Подобное знание воплощается в институтах, которые, в отличие от отдельных людей, способны возвыситься над нашей 'звериной' природой. Благодаря успешной деятельности этих институтов, у нас есть основания надеяться, что общими усилиями мы найдем решение любой будущей проблемы. К примеру, если иссякнет нефть, мы наверняка сможем поставить на службу человеку энергию водорода или ядерного синтеза. Если окружающая среда гибнет, то мы должны найти способы возродить ее. 'Если глобальное потепление действительно имеет место, - утверждает Мокир, - а я все больше убеждаюсь в том, что это так, значит, у нас появятся технологии, чтобы разобраться с его последствиями'.
Впрочем, и он с готовностью признает, что эта 'бочка меда' не обошлась без ложки дегтя. Во-первых, он готов уступить по одному важнейшему вопросу: если в обществе прогресс, возможно, продолжается, то на уровне отдельных людей его нет. Человеческая природа абсолютно не подвержена совершенствованию. Наш агрессивный 'трайбализм' попросту несокрушим, неизменен и неизменяем. В индивидуальном плане мы - животные, и, будучи таковыми, неспособны совершенствоваться. Главное - обуздать эту 'звериную' натуру путами в виде эффективных институтов: образования, закона, государства. Но ведь и они несовершенны. 'Меня пугает тот факт, - признает Мокир, - что эти институты иногда дают сбой'.
Именно такой 'сбой' в работе основополагающих институтов, укорененных в древнюю культуру, произошел в России в 1917 г. и Германии в 1933 г.: результатом в обоих случаях стала многолетняя бойня, по масштабам беспрецедентная в истории. По теории Мокира, эти 'срывы' тоже породили институционализацию - но не нашего знания, а нашей агрессивной, звериной натуры. Сам факт, что подобное вообще возможно - предостережение о том, что прогресс нельзя воспринимать как должное.
Некоторые предполагают, что именно такой институциональный 'сбой' происходит сейчас в развитых странах, принимая форму 'дефицита демократии'. Это проявляется на самых разных уровнях. Возьмем, скажем, уровень наднациональный: крупные корпорации и институты - ЕС, Всемирный банк - постепенно отнимаю у электората права на принятие решений в ряде важных областей, выхолащивая тем самым демократию 'на местах'. Что же касается уровня отдельных стран, то здесь резкое усложнение политического процесса оборачивается манипуляциями, чуть ли 'гипнотическим' воздействием на избирателей. Особенно это характерно для Британии, где 'новые лейбористы' превратили политическую жизнь в 'пережевывание' набора виртуальных вопросов презентационного характера. Подобное развитие событий показывает: если система называется 'демократической', это еще не означает, что в ее недрах сохранились прогрессивные ценности, которые мы обычно связываем с народовластием. Демократия способна к самоликвидации. Кроме того, с возникновением не поддающейся точному определению глобальной террористической угрозы, породившей 'защитную' эволюцию правовых систем в сторону ограничения свободы и посягательства на частную жизнь, возникает вероятность еще одного институционального 'сбоя', ведущего к установлению нового, деструктивного социального устройства. Мы вовсе не обладаем иммунитетом от повторения тоталитарных аномалий прошлого.
Другой аргумент состоит в том, что капитализм и глобализация - отнюдь не синонимы. Нынешняя 'волна' глобализации была выявлена еще в 1970-х гг. Считалось, что она представляет собой начало процесса, в рамках которого совершенствование рыночной экономики должно привести к либерализации в мировом масштабе. По сути это означало бы распространение двухсотлетнего бума в развитых странах на всю планету. Однако становится все очевиднее, что процесс идет не так, как предполагалось. В своей книге 'Крах глобализма' ('The Collapse of Globalism') видный канадский мыслитель Джон Рэлстон Сол (John Ralston Saul) утверждает, что глобализация, по сути, закончилась, и на смену ей пришла конкуренция местных и национальных интересов. В то же время, ученый из Калифорнии Марк Ле Вайн (Mark Le Vine) в труде 'Почему у них нет к нам ненависти' ('Why They Don't Hate Us'), показывает, что за аргументами, которые приводят поклонники глобализации, скажем, из Всемирной торговой организации, кроются глубокие противоречия и нестабильность в таких странах, как Китай, или регионах вроде Ближнего Востока. Глобализация, утверждает он, зачастую только делает богатых еще богаче, а бедных - еще беднее. Кроме того, она губит самобытную культуру и провоцирует агрессивные формы сопротивления - от студенческих демонстраций на Западе до радикальных исламистских движений на Ближнем Востоке. Прогресс, как выясняется, построен на довольно непрочном фундаменте.
А может быть, прогресс - всего лишь иллюзия? Профессор Лондонской школы экономики (London School of Economics) Джон Грэй (John Gray), специалист по истории европейской мысли - решительный сторонник идеи о том, что прогресса на самом деле просто не существует. Люди, по его словам, находятся 'под чрезмерным впечатлением от сегодняшней реальности', и, на основе каких-то двух столетий человеческой истории, делают вывод о том, что прогресс - явление непреходящее. В своей книге 'Аль-Каида, или что означает быть современным' ('Al-Qaeda and What It Means to Be Modern'), он утверждает, что человек по природе своей испорчен и неисправим, и его недостатки накладывают отпечаток на все, что он создает. Таким образом, институты, которые превозносит Мокир, не возвышаются над человеческой природой: они ее воплощают. Наука, по Грэю, действительно способствует накоплению знаний. Но эти знания человек использует не только во благо, но, как минимум с равной вероятностью, и во зло. В его книге утверждается, что 'Аль-Каида' - отнюдь не 'средневековая' структура, как полагают многие, а ультрасовременная организация, использующая современные технологии и теории менеджмента, чтобы сеять разрушение. Современность не делает нас лучше, она просто позволяет нам действовать эффективнее. С одной стороны, мы лечим зубы под анестезией, а с другой - держим наготове ядерное оружие. Возможно, научно-технический прогресс будет продолжаться, а возможно - нет. Но это неважно, поскольку инновации лишь позволят нам еще эффективнее делать то, что заложено в человеческой природе. Согласно этой теории, прогресс идет нога в ногу с регрессом. В наших нынешних условиях, промежуток между 'шагом вперед' и 'шагом назад' может составлять не более двух дней. В результате, либо наши конфликты приведут к падению нравственности, как это случилось в гитлеровской Германии и коммунистической России, либо против нас обернется сама наша приверженность росту.
Если говорить о нравственности, то Грэй приводит один наглядный пример из сегодняшнего дня - пытки. Много лет мы считали, что развитые страны навсегда покончили с пытками, или же, если такое иногда происходит, речь идет об ошибке или халатности, причем виновных наказывают как преступников. Тот факт, что мы не применяем пыток, считался одним из главных признаков нашей цивилизованности, прогрессивности. Но теперь, когда нам угрожают террористы смертники, возникла ужасная дилемма. Если мы задержали человека, знающего, где спрятан миниатюрный ядерный заряд, и он отказывается говорить, имеем ли право пытками выбить из него нужную информацию? Многие сегодня, пусть и с неохотой, признают, что имеем. Обсуждается даже вопрос об орудиях такой пытки: подозреваемому следует загнать под ноготь стерильную иглу. Мне самому раз пришлось убедиться, как это больно, когда перед удалением ногтя под него на несколько секунд ввели иглу с обезболивающим. Могу подтвердить: такая пытка сработает.
Профессор Алан Дершовиц (Alan Dershowitz), преподающий юриспруденцию в Гарварде, вообще выступает за легализацию пыток: 'Вопрос о пытках считается запретным, не обсуждается. Не будем лицемерить: пришли иные времена. Теперь мы имеем дело с террористами, подкладывающими бомбы с часовым механизмом, и непреложный факт состоит в том, что любое цивилизованное, демократическое государство должно в такой ситуации применить пытки'. Дершовицу не нравится 'лицемерие исподтишка': когда пытки дозволяются, но делается вид, будто это не так. Он указывает на случай с Халидом Шейхом Мохаммедом (Khalid Sheikh Mohammed) - одним из руководителей 'Аль-Каиды', задержанным в 2003 г. в Пакистане. На допросах американские следователи окунали его головой в воду, угрожая утопить. Поскольку физических увечий ему не причинили, подобный метод не квалифицировался как пытка, хотя на самом деле, несомненно, ею был.
Дершовиц считает, что легализация пыток позволит предотвратить издевательства над заключенными вроде тех ужасов, что произошли в тюрьме Абу Грейб в Ираке. Если бы, к примеру, распоряжение о применении пыток должен был подписывать Тони Блэр или Джордж Буш, этот вопрос оставался бы на виду и в правовом поле. По мнению Грэя, пытки - явное свидетельство регресса. Дершовиц отчасти с этим соглашается, но считает, что носители прогресса в данном случае должны быть готовы идти на компромисс с совестью: 'Терроризм - большой шаг назад с точки зрения цивилизованности. Гитлеризм тоже был большим шагом назад. Порой ради борьбы с такими явлениями нам тоже приходится делать шаг назад. Однако в других областях прогресс продолжается. Поколению, которое сегодня подрастает, возможно, придется смириться с более жесткими мерами безопасности и ограничениями неприкосновенности частной жизни, но в других сферах, например сексуальном поведении, мы продвигаемся вперед. Не думаю, что в целом мы делаем шаг назад'.
Получается, что развитие человечества, пусть и не без сбоев, в общем идет в правильном направлении. Гитлер был побежден, а легализация пыток, возможно, со временем поможет победить терроризм. Нам просто нужно смириться с тем, что три шага вперед одновременно означают и два шага назад. Главное - не терять веру.
Но что если мы верим в иллюзию? Что если прогресс как таковой в конечном итоге ведет к самоуничтожению? А ведь это вполне может оказаться правдой. Во-первых, население планеты растет в геометрической прогрессии. Сегодня оно приближается к 6,5 миллиардам человек, а еще в 1900 г. - составляло всего 1,65 миллиарда, в 1800 г. - около миллиарда, в 1500 г. - 500 миллионов. Эти цифры показывают, что экономический и технический прогресс оборачивается для планеты дополнительным бременем в виде все новых миллиардов людей. Из-за увеличения продолжительности жизни и улучшения питания прогресс ведет к постоянному увеличению численности населения. А рост населения оборачивается загрязнением окружающей среды. Подавляющее большинство ученых сходится во мнении, что глобальное потепление действительно имеет место, и что оно вызвано деятельностью человека. По некоторым оценкам уже через десять лет процесс примет необратимый характер. Погодные условия изменятся, произойдут гигантские наводнения, и цивилизация, если не само существование человечества, окажется под угрозой.
Этого можно избежать, если США и Китай немедленно сократят выбросы двуокиси углерода на 50%. Но такого не случится, поскольку они ведут друг с другом экономическую войну, где трофеем победителя является прогресс. Прогресс породил и немало других угроз. Сокращаются не только запасы нефти, но и питьевой воды, а ведь этот ресурс еще важнее для человека. Войны за контроль над этими двумя разновидностями 'жидкого золота' практически неизбежны.
Кроме того, из-за чрезмерного употребления лекарства-антибиотики уже теряют эффективность. А появление препаратов нового поколения, способных их заменить, в обозримом будущем представляется маловероятным. Возможно, вскоре люди снова начнут умирать от ангины и мелких порезов. Резкое увеличение продолжительности жизни, которое произошло в 20 веке, в ближайшем будущем может сойти на нет.
Джоэл Мокир отвечает на это так: в условиях 'общества доступного знания' все эти проблемы будут решены. Джон Грэй парирует: 'Это уже из области религии, а не науки'. Мы думаем, что в состоянии все исправить, но полной уверенности в этом нет. А если ситуацию не исправим мы, это сделает сама планета, причем в процессе homo sapiens как вид уйдет в небытие.
Конечно, чуть ли не с сотворения нашего мира иудаисты, христиане, мусульмане и разномастные 'психи с плакатами' неустанно пророчат его конец. Но Судный день, о котором говорят они, является порождением религии; материалисты же постоянно утверждали, что мир будет существовать вечно. Однако в отношении 'нового апокалипсиса' сложилась диаметрально противоположная ситуация. Сегодня именно вера говорит нам, что мы решим все проблемы, а разум утверждает, что ответов на вопросы у нас нет, и в будущем они вряд ли появятся. Возможно, мы не в состоянии найти средство от рака просто потому, что эта задача превосходит возможности человеческого интеллекта. Возможно, мы так и не долетели до звезд потому, что это противоречит нашему биологическому устройству и богом данным законам физики. Возможно, мы уже дошли до предела, и эпоха изобилия подходит к концу.
Появляется все больше данных в пользу того, что два солнечных столетия роста и богатства могут завершиться новым Средневековьем - на смену знанию придет невежество, миру - войны, здоровью - болезни, а сытости - голод. Вы не согласны? А ведь в прошлом именно так все и происходило. Чем мы лучше наших предков? Боюсь, что ничем.
Почему я хочу спасти мир
Что же, по мере приближения нового варианта 'Темных веков' вы собираетесь и дальше жить так, будто ничего не изменилось? А вот Джон-Пол Флинтофф (John-Paul Flintoff) решил не прятать голову в песок. Он объясняет, почему в одиночку затеял 'крестовый поход', призванный доказать, что человечество может адаптироваться к происходящему и уцелеть. Послушайте его рассказ:
Я завез дочку в детский сад, и сразу же начал спасать мир. Я упоминаю эту деталь, потому что считаю важным подчеркнуть: Нэнси нравится ее детский садик. Если бы это было не так, я не возил бы ее за четыре мили от дома через лондонские пробки (эта поездка стоит мне 8 фунтов в день). И я бы не оказался в то утро на Коннот-сквер, и не возмущался бы из-за газетной статьи, где прогнозировался рост цен на бензин. И тогда я не увидел бы женщину, припарковавшую возле меня диковинного вида машину. И еще, возвращаясь из детсада к своему 'Volkswagen Golf', я не заметил бы, что машина переместилась на несколько ярдов, а женщина исчезла.
Заинтригованный, я бродил вокруг, делая заметки в записной книжке. Вернувшись домой, я начал выяснять, чему же я стал свидетелем. Пожалуй называть мои действия в то утро и следующие несколько дней 'спасением мира' было бы чересчур напыщенно. Да и с фактической точки зрения это, возможно не так, поскольку я не уверен, что все же сумел предотвратить глобальную катастрофу. Об этом судить вам - но сначала переварите нижеследующую, и довольно страшноватую, дополнительную информацию. Баррель нефти эквивалентен почти 25000 часов человеческого труда. Энергия, содержащаяся в галлоне бензина, равна 500 таким часам - именно столько топлива расходуется, чтобы трехтонный внедорожник проехал 10 миль, а если бы вам пришлось толкать его вручную, на это ушло бы почти три недели. Чтобы поддерживать экономический рост, миру сегодня требуется более 30 миллиардов баррелей нефти в год. Причем эта потребность постоянно увеличивается - из-за роста населения, необходимости обслуживания долгов и ускоренной индустриализации в развивающихся странах, таких как Индия и Китай. Но мы уже находимся на пороге эпохи, когда запасы нефти будут таять с каждым годом. И многие считают, что индустриальное общество обречено. Действительно ли нефть подходит к концу?
Что ж, половина всей добычи осуществляется на 'гигантских' месторождениях; 95% из них эксплуатируются почти 25 лет, а 50% - 40 лет или более. В Северном море объем добычи достиг предела еще в 1999 г. В конце прошлого года Британия уже импортировала больше нефти, чем экспортировала. По всему миру количество вновь открытых месторождений достигло максимума еще в 1960-х гг., и сегодня, несмотря на совершенствование технологий, таких месторождений обнаруживается меньше, чем когда-либо. В статье, опубликованной недавно в 'New York Times', утверждается, что расходы нефтяных компаний на геологоразведку не окупаются: открытие серьезных запасов нефти стало такой редкостью, что сам их поиск уже убыточен. Не то чтобы я регулярно читал в 'New York Times' статьи о нефтяном бизнесе - мне, как и большинству людей, новости нефтяной промышленности казались невыносимо скучными. Однако ситуация стала меняться, когда эта тематика из раздела бизнеса перекочевала на первую полосу и в рекламные объявления. Казалось, чуть ли не каждый день какая-нибудь крупная нефтяная компания покупала в газете целую полосу, чтобы заявить о том, что нам грозит кризис. Одно из таких объявлений, оплаченное компанией 'Chevron', призывало читателей помочь найти выход. Я зашел на вебсайт 'Chevron' (www.willyoujoinus.com), где тикающие часы вели отсчет мирового потребления нефти: почти 1500 баррелей в секунду. Чем больше я читал на эту тему, тем страшнее мне становилось.
Майкл Мичер (Michael Meacher), шесть лет занимавший пост министра экологии Великобритании, явно в ужасе: 'Последствия просто уму непостижимы. . .Цивилизации грозит самый резкий, а возможно и самый жестокий срыв за последние столетия'. В 2003 г. Мэтью Симмонса (Matthew Simmons), финансиста из Хьюстона, специализирующегося на топливно-энергетической промышленности и работающего советником у Джорджа Буша и Дика Чейни (Dick Cheney), спросили, есть ли решение проблемы. Он ответил: 'Решение? Молиться'.
Эти люди отнюдь не безумцы. По мнению оптимистов, рынок - законы спроса и предложения - сам все отрегулирует. Когда нефть подорожает, мы найдем какой-то другой источник энергии. Но действительно ли высокие цены приводят к падению спроса? С начала 1999 г. цены на нефть увеличились на 350%. При этом в 2004 г. спрос на нее рос самыми высокими темпами за последние 25 лет. Это означает, что законы рынка не заставят топливно-энергетические компании искать новые источники энергии, пока цены на нефть не взлетят еще выше, причем намного. А тогда будет уже слишком поздно.
По мнению бывшего менеджера нефтяной компании Яна Лундберга (Jan Lundberg), кризис разразится внезапно. 'Из-за паники на бирже цены буквально за несколько дней взлетят до небес, - утверждает он. - И рынок разобьет паралич: цены будут слишком высоки, чтобы поддерживать коммерцию и повседневные нужды'. Так что забудьте о ценах на бензоколонках: когда нефть действительно окажется всем не по карману, вас куда больше будут беспокоить крах системы розничной торговли и отсутствие продуктов в магазинах по соседству.
Последствия ситуации, когда население вырастает настолько, что имеющихся ресурсов для него уже недостаточно, экологи описывают одним словом - 'вымирание'. Какие же регионы охватит 'вымирание' на сей раз? Все без исключения. По некоторым оценкам, если бы не блага, которые принесло нам ископаемой топливо, и в особенности нефть, население Земли составляло бы не 6,5, а 1,5 миллиарда: именно на нефти работают насосы для осушения земель, из нее делают химикаты, благодаря которым стало возможным интенсивное земледелие.
Так что, если нефть закончится, можно предположить: 5 миллиардов людей обречены на голодную смерть. И на сей раз речь пойдет не только об африканцах. Возможно, вам тоже придется отбиваться от соседей, чтобы у вас не отняли и без того скудеющий запас консервов, а когда и они подойдут к концу, ловить насекомых в пригородных садах.
Доктор Ричард Данкен (Richard Duncan) из Института по изучению энергии и человека (Institute on Energy and Man), занимается этим вопросом уже не первый год. 'Я впал в глубокое уныние, - отмечает он, - когда впервые пришел к выводу, что наши величайшие научные достижения вскоре будут забыты, а памятники культуры, которыми мы так дорожим, рассыплются в прах'. Конечно, люди предсказывают приближение апокалипсиса далеко не в первый раз. Так, в конце 19 века лондонцы опасались погибнуть от метана, выделяемого конским навозом. Но рано или поздно нефть, несомненно, иссякнет, и большинство экспертов считает, что это произойдет еще при жизни нынешнего поколения. Наивные оптимисты указывают, что в 1980-е гг. объем официально заявленных нефтяных запасов резко увеличился, и то же самое произойдет снова - стоит нефтяным компаниям открыть новые месторождения. Однако, по словам специалистов-геологов, вся территория земного шара уже основательно разведана.
Не все полагают, что мы обречены. По оптимистическим прогнозам, наше будущее будет скорее напоминать обстановку на Кубе в 1990-е гг. Тогда из-за американского торгового эмбарго и крушения коммунистических режимов в восточноевропейских странах - союзницах Кубы, остров внезапно лишился источников импорта. Из-за нехватки нефти общественный транспорт не работал, а телепередачи заканчивались до темноты, чтобы сэкономить электричество. Совхозам необходимы были топливо и запчасти, пестициды и удобрения - вот только взять их было негде. В результате пищевой рацион среднестатистического кубинца снизился с примерно 3000 калорий в 1989 г. до 1900 калорий в 1993. По сути, кубинцы годами 'пропускали' один прием пищи в день. По необходимости страна перешла на экологически чистое земледелие, заменяя искусственные удобрения натуральными, чередуя выращиваемые культуры, чтобы избежать истощения почвы, и используя быков вместо тракторов. В стране и сейчас сохраняется дефицит мяса и молока, но со временем кубинцы сумели восполнить недостающие калории. А экологи приветствовали их великое достижение: в стране удалось создать самый масштабный в мире образец 'устойчивого' сельского хозяйства, в основном не зависящего от нефти. Можем ли мы последовать примеру кубинцев? И если да, то как?
Что ж, позвольте рассказать, как поступил я сам. Сначала я полностью перешел на ветряные двигатели в качестве источника электроэнергии для моего жилища: эти услуги оказывает фирма 'Ecotricity' [аббревиатура из слов 'экологическое электричество' - прим. пер.], которая обещает, что с точки зрения цены я не слишком проиграю. Потом я разыскал человека, который по сходной цене установил нам подъемные окна с двойными стеклопакетами. Недавно разработанное высококачественное сте
