Герхард Шредер (Gerhard Schroeder) - первый канцлер в истории Федеративной Республики Германия, отказавший в верности Соединенным Штатам, когда Вашингтон возглавил 'коалицию желающих' в Ираке. Шредер провозгласил новый немецкий путь во внешней политике. Действительно ли он порвал с традициями?
Смены курса не будет. Если Ангела Меркель (Angela Merkel) станет в скором времени канцлером, она будет придерживаться во внешней политике той же линии, что и ее предшественник: Шредер, приняв в конце октября 1998 года дела, тоже в целом сначала продолжал линию своего предшественника Коля (Kohl).
Это относится как к европейской политике и трансатлантическим отношениям, так и к участию бундесвера в операциях за рубежом или к желанию немцев получить место постоянного члена в Совете безопасности Организации Объединенных Наций.
Хотя или как раз потому, что внешнеполитические отношения были для Шредера совсем новым делом, они быстро стали той сферой, где он состоялся как канцлер, приобрел профессионализм и уверенность.
В то время как оппозиция, а также критики из рядов своей партии и, не в последнюю очередь, средства массовой информации не один год портили канцлеру жизнь у себя дома, за рубежом его авторитет возрастал. А из него можно было, в свою очередь, получать внутриполитический капитал. То, что Шредер на партийном съезде в Бохуме использовал в качестве аргумента, чтобы добиться поддержки особо спорного второго этапа внутриполитической программы реформ внешнюю политику, убеждая товарищей по партии о наличии тесной 'взаимосвязи. . . между экономическим и социальным развитием у себя дома и весом нашего голоса в мире', и смог обосновать необходимость кардинальных реформ с помощью именно 'социал-демократической внешней политики', имело революционное значение. Канцлеру, выступавшему осенью 2003 года еще и в роли председателя партии, все же удалось объединить социал-демократов на какое-то время в одном вопросе, который со времен Второй мировой войны постоянно приводил к серьезным кризисам. В октябре 1982 года из-за непреодолимых разногласий в вопросах внешней политики и политики безопасности, прежде всего в вопросе, связанном с двойным решением НАТО, с поста канцлера был вынужден, в конечном счете, досрочно уйти Гельмут Шмидт (Helmut Schmidt).
Спустя шестнадцать лет, Герхард Шредер и, тем более, его министр иностранных дел Йошка Фишер (Joschka Fischer) тоже представляли людей, которые традиционно выступали за принципы реализма во внешней политике. Поэтому не случайно, что необходимость первых двух операций с участием бундесвера обосновывалась не как вынужденная мерa, продиктованная международной политикой, они апеллировали к пацифизму и гуманизму своих партнеров: 'Нет новому Освенциму - таков лозунг сегодняшнего дня, не допустить его в зародыше', - обосновывал весной 1999 года министр иностранных дел свое согласие на несение военного удара по Сербии.
Уверенный тон, уверенная в себе страна
Значение этих и других изменений позиции, а также их последствия для дальнейшего развития Германии вряд ли можно переоценить. Это относится как к внешней, так и к внутренней политике. Поскольку пойти на такую далеко идущую корректировку военно-политического курса могли, видимо, только СДПГ и 'зеленые', то и назревшая перестройка немецкого социального государства - 'План 2010' Шредера - могла быть проведена без каких-либо недоразумений внутри Германии или серьезных конфликтов только под руководством социал-демократов. О том, что за тем или другим стояла с самого начала какая-то или даже определенная концепция, сказать трудно.
Тем не менее, СДПГ и 'зеленые', возглавив осенью 1998 года правительство, уже взяли на внешнеполитическом поле решающий барьер. В середине декабря 1996 года или в середине июня 1998 года большинство социал-демократов и значительная часть 'зеленых' проголосовали за участие немецких военнослужащих в операции в рамках Stabilization Force (Sfor) в Боснии. Так, красно-зеленая коалиция, практически не беря на себя ответственность, смогла подключить страну к действиям, продиктованным мировой политикой, сделать решающий шаг за рамки действий предыдущих правительств и впервые больше чем за полвека снова отправить немецких солдат воевать.
Тем не менее, решение было не без проблем. Дело в том, что продолжавшиеся недели бомбардировки стратегических объектов в Югославии силами НАТО, в составе которых с 24 марта 1999 года действовали также германские боевые самолеты, служили, конечно, для того, чтобы не допустить очередной сербской кампании по уничтожению албанского населения Косово, но проводились они без мандата Организации Объединенных Наций - в отличие от Косово - Kosovo Force (KFOR), - где проводилась операция по стабилизации обстановки, в которой достаточно активное участие принимал с самого начала бундесвер. Таким образом, именно Балканы, вызвавшие за несколько лет до этого споры относительно того, стоит ли и как применять силы бундесвера, стали к концу девяностых годов регионом, где немецкие военнослужащие приняли активное участие в целом ряде миссий.
И не только там. Где бы ни были нужны люди - на Балканах ли или в Африке, на Тихом океане или в Южной Азии, там, где необходима помощь голодающим или при ликвидации последствий стихийных бедствий, преследовании мародерствующих военных и террористов, объявленных в международный розыск, взгляд сообщества государств обращался в поисках помощи и в сторону Берлина. В начале 21 столетия в интересах сообщества государств действовали до десяти тысяч военнослужащих бундесвера.
Это свидетельство готовности брать на себя международную ответственность имело достойный внимания побочный эффект. Он в значительной мере способствовал тому, что немецкая дипломатия в короткие сроки расширила свои возможности. Использовала она их только с началом нового тысячелетия, даже если сначала это так не выглядело, наоборот: немецкая позиция после террористических актов, совершенных 11 сентября 2001 года, была не только незамедлительной - Герхард Шредер пошел дальше, как ни один немецкий канцлер до него, пообещав Америке 'неограниченную солидарность' Германии. Уверенность правительства Германии способствовала также тому, что НАТО 2 октября 2001 года - впервые за всю свою пятидесятилетнюю историю - приняла решение о наступлении случая нападения на одного из союзников.
Нашла немецкую поддержку также политика и война Соединенных Штатов против Афганистана. Так как вскоре стало ясно, что Усама бен Ладен (Usama bin Ladin), руководитель сети террористических организаций 'Аль-Каида' и организатор террористических актов, нашел прибежище именно у режима Талибан в Афганистане, существовавшего, как и режим Саддама Хусейна (Saddam Hussein) в Ираке, не в последнюю очередь, благодаря западной, особенно американской, поддержке.
Действия немцев на склонах Гиндукуша имели вместе с конференцией по Афганистану в Бонне и ее заключительным соглашением о правовых и политических основах формирования переходного правительства в декабре 2001 года политический компонент, но были и военные компоненты. Бундесвер с января 2002 года принимал активное участие не только в действиях в составе Международных войск по обеспечению безопасности в Афганистане (ISAF). Военно-морские силы Германии приступили в январе 2002 года к крупнейшей в своей истории антитеррористической операции Enduring Freedom в районе Африканского рога. К этому следует добавить отправку машин по разведке оружия массового уничтожения в Кувейт, сил морской разведки - в Момбасу, а также вертолетов из состава военно-морских сил - в Джибути и многие другие мероприятия.
В отличие от других миссий, которые в большинстве своем были завершены к 2004 году или были по своим масштабам очень ограниченными, проведение операции в Афганистане предполагалось на длительный период времени. Поэтому и поскольку первоначально речь шла о боевых действиях, в рядах красно-зеленой коалиции были определенные разногласия. Тем не менее, канцлер и его министр иностранных дел привели страну к новой 'войне'. Шредер был вынужден прибегнуть в качестве средства к процедуре вотума доверия, чтобы добиться в парламенте согласия на операцию в Афганистане 16 ноября 2001 года.
Повторить этого было невозможно. Поэтому и поскольку он нашел обоснование необходимости войны против Ирака, то есть, нового этапа американской военной кампании против террора, неубедительным, Шредер первым из канцлеров в истории Федеративной Республики отказался поддержать Соединенные Штаты Америки. Кстати, то, что он помимо этого рассчитывал с помощью такого курса склонить чашу весов в свою пользу на выборах в Бундестаг, которые, как считалось, были уже проиграны, решающего значения, очевидно, не имело. Канцлер Германии - и с ним большинство его соотечественников - был против войны, которая, как это явствовало, должна была по-новому растасовать карты мировой политики.
Канцлер понял это сразу и подчеркнул, что Германия 'самостоятельная страна', что она не пойдет на авантюру и на 'дипломатию чековой книжки', как это было во время второй войны в Персидском заливе в 1991 году. В середине сентября 2002 года Шредер не оставил в парламенте сомнений, что 'жизненно важные вопросы для немецкой нации' будут решаться в Берлине - 'и нигде в другом месте', то есть, и не в Вашингтоне. Разумеется, никто не был против 'участия в трансатлантическом союзе', и в этом плане - против партнерства с Соединенными Штатами, но, как сказал канцлер 3 апреля 2003 года в Бундестаге, при условии, что альянс станет 'снова местом интенсивных взаимных консультаций'. Общаться с американцами 'на равных' - такими были амбиции, которые немецкий канцлер заявил, по сути, от имени всех европейцев.
Это был не только отказ Германии от участия в войне в Ираке, это была уверенность, заставившая обратить на себя внимание по другую сторону Атлантики. Канцлер, очевидно, хотел сделать выводы из кардинально изменившейся политической обстановки в мире, освободить свою страну от американского господства и занять в надвигающемся трансатлантическом конфликте сторону Франции.
То, что президент Франции в трудную минуту появился в качестве спасителя и встал на сторону канцлера, находившегося к началу 2003 года под давлением со всех сторон и в очевидной изоляции, последний этого не забыл. То, что Жак Ширак (Jacques Chirac) вскоре после этого лишил Герхарда Шредера лидерства в коалиции, направленной против Америки, ослабило давление на Германию и придало Франции историческую и политическую уверенность, подняло ее авторитет как постоянного члена Совета безопасности Организации Объединенных Наций. Ничего удивительного, что оба политика после войны в Ираке придерживались этого тесного союза, и отношения между ключевыми странами в вопросах европейской интеграции на какое-то время вышли из состояния того паралича, который был вызван в конце 2000 года в связи с провалом связанного с реформами саммита в Ницце.
Действительно, Париж и Берлин никогда не были столь единодушны на всех уровнях так, как начиная с осени 2002 года. Шредер и Ширак продолжили то, что начали Аденауэр (Adenauer) и де Голль (de Gaulle), а за ними - Шмидт и Жискар д'Эстен или Коль и Миттеран (Mitterrand). Это относится и к заблуждениям: сельскохозяйственные субсидии, британская скидка или расширение ЕС на восток с его непредсказуемыми последствиями - все это тоже унаследовали и тот, и другой. То, что они усугубили эти проблемы, в том числе форсированием вступления в ЕС Турции, не подлежит сомнению.
Шредер и Ширак, таким образом, внесли свой вклад в то, что чаша терпения оказалась переполненной. Кстати, значение провала референдумов по конституции во Франции и в Нидерландах, а также брюссельской драматической встречи в верхах, проходившей под непосредственным влиянием происходивших событий, переоценивается. В принципе процессы лишь подтверждают, что Европа добилась успеха не благодаря большим удачам, объемной системе договоров с их компромиссными формулировками и исключениями, а благодаря прагматическому сотрудничеству. И в этом был большой прогресс и в прошедшие годы. После формирования общего рынка, введения единой валюты и единой во многих областях правовой системы на повестку дня после кризисов и войн в бывшей Югославии и в Ираке встал вопрос реализации единой внешней политики и политики в области безопасности. Является примечательным то, что решающий импульс последовал из Берлина. Еще в восьмидесятые годы немецкая инициатива в военной области имела такие же шансы на успех, как и инициатива в делах воссоединения.
Вопрос о разработке общей Европейской политики в области политики безопасности и обороны, ESVP, был поднят правительством Шредера летом 1999 года и сразу же стал базой для всех последующих обсуждений на эту тему. Так, в течение лета 2003 года, - например, на встрече Блэра (Blair), Ширака и Шредера в Берлине - верх одержало убеждение, 'что ЕС должен 'располагать едиными структурами для планирования и проведения операций без привлечения средств НАТО'.
Благодаря своим компромиссным формулировкам, 'тройка' открыла для этого путь. Это касается теории, прежде всего, принятия первой стратегии безопасности ЕС всеми двадцатью пятью участниками ЕС на брюссельском саммите в середине декабря 2003 года, который в целом оказался провальным, и это касается практики: после достаточно ограниченных операций в Македонии, Конго и с середины сентября 2005 года - в кризисной провинции Ачех в Индонезии час истины для ESVP пробил на Балканах. В начале декабря 2004 года участники ESVP приняли на себя командование войсками в Боснии-Герцоговине, выступавшими прежде как EUFOR. Впервые европейцы решились держать под контролем очаг пожара в рамках конфликта на Балканах в основном с помощью своих собственных средств и сил. Это была веха также в процессе трансатлантических перемен.
Таким образом, иракский кризис и в этом плане выполняет функцию, позволяющую разобраться в европейско-американских отношениях, которую он выполнял с самого начала. С той поры больше нельзя было не замечать того, что было ясно в 1991 году: трансатлантическая эпоха завершена. Возврата к характерным для нее отношениям и положению дел не будет. Эпоха противоречий по линии Восток-Запад, блоковая конфронтация и биполярный мировой порядок после распада Советского Союза и его империи закончилась. Будущее Североатлантического альянса зависело и зависит от его реформирования.
Для немецкой политики изменение политической обстановки в мире открыло впервые возможность выбирать в решающие моменты без какого-либо серьезного риска других партнеров. Эти новые возможности были использованы во время иракского кризиса. Так, на сторону Франции и Германии смогли встать Китай, но, прежде всего, Россия, причем Берлин мог не бояться, как в свое время Бонн, угроз о введении трансатлантических санкций.
Канцлер, исходя из убеждения, что 'безопасность и благополучие' Европы в долгосрочном плане невозможно гарантировать без 'стратегического партнерства с Россией', проявлял сдержанность в вопросах, связанных с ситуацией в России, прежде всего что касается чеченского кризиса. Эта сдержанность в данных условиях выглядела для президента Владимира Путина, предпринимающего рискованные тактические шаги, все равно, что поддержка. С другой стороны, немецкая политика открыла шанс связать на долгие времена Россию с Европой, а это, в свою очередь, открывало перспективы для немецкой экономики. Россия теперь превращалась для немецкой политики в один из самых перспективных рынков, в одного из самых важных поставщиков энергоносителей в Федеративную Республику. План строительства третьей нитки газопровода, о чем в начале сентября состоялась договоренность в присутствии канцлера Германии и российского президента, нашел явное одобрение и у соперницы Шредера.
Столь же невозмутимо канцлер строил свою политику в отношении Китая. Примерно с интервалом через год он отправлялся каждый раз в путь в Срединную империю, которой Шредер уделял внимание, как никакой другой канцлер до него. Когда речь шла о бизнесе с растущей азиатской мировой державой, переставало действовать табу даже в отношении оружия. Это свидетельствует о том, что Герхард Шредер, - во всяком случае, в области внешней политики и в области безопасности он в данном случае сравним с Гельмутом Шмидтом - действовал, в первую очередь, не как социал-демократ, а как реальный политик. Не случайно, в феврале 2004 года он обосновывал задачу руководства партии громадным давлением, которое оказывают на канцлера проблемы внешней политики и политики в области безопасности.
На почве новых реалий
Правительство Шредера проводило внешнюю политику, отвечавшую весу страны, выгадывая от высокого доверия, которым пользовалась Германия в мире. Так, было в кризисных регионах на Ближнем и Среднем Востоке. Это не только серия посреднических визитов в начале тысячелетия министра иностранных дел, действовавшего от имени Европейского союза, в Израиль и в Палестину. В основе предложения о пути и графике разрешения конфликта, которое европейцы, Соединенные Штаты, Россия и Организация Объединенных Наций передали в конце апреля 2003 года обеим сторонам, так называемой дорожной карты, тоже лежали немецкие идеи.
И это было иранское руководство, настоявшее на участии Германии на неудачных до того посреднических переговорах европейцев, когда начался опасный спор Тегерана из-за его ядерной программы с международным сообществом и с Международным агентством по ядерной энергии. Никого не удивило, что немецкий министр иностранных дел вместе с французским и британским коллегами пытался с осени 2003 года заставить руководство Ирана пойти на всеобъемлющий контроль над своей ядерной программой.
Таким образом, Германия в начинающемся 21 столетии взяла на себя само собой разумеющуюся роль, которая ей выпала в результате перемен в мировой политике, начавшихся после 1991 года. Чтобы реализовать ее, необходима уверенность, соразмерная весу страны, исключающая возврат к прежним отношениям. То, что немецкая политика - не только к началу иракского кризиса - допускала свои собственные ошибки, что она, например, в связи с кампанией, связанной с борьбой за место постоянного членa в Совете безопасности ООН, переоценила свою роль в мире, - это было одно дело; то, что в Берлине в принципе ничего не делали, кроме того, что пользовались правом суверенного, равного среди партнеров государства, - другое. Это могло кое-кому, а именно, Соединенным Штатам, не нравиться. Тем не менее, и там никто не делал вывода, будто в Берлине пользуются средствами и методами, которые были сданы в архив в 1945 году.
Причиной этого был капитал, который Федеративная Республика собирала в течение десятилетий и заботливо им управляла. Немецкую политику определяют не система разрушения и уничтожения Третьего рейха, а достижения Федеративной Республики в строительстве и интеграции. Без понимания этого союзники-победители во Второй мировой войне вряд ли в 1990-1991 годах договорились бы об 'окончательном урегулировании' немецкого вопроса, и вряд ли смогли бы ликвидировать 'антигитлеровкую коалицию', отпустив немцев на свободу.
Этой свободой Герхард Шредер воспользовался во время кризиса в Ираке. С этой точки зрения он продолжил внешнеполитические традиции Федеративной Республики, сделал их одновременно шире, адаптировав к новым условиям, и вывел немцев на почву новых реалий в мировой политике. Уже по этой причине этот канцлер наметил в заложенной Конрадом Аденауэром и продолженной Вилли Брандтом (Willy Brandt) и Гельмутом Колем внешнеполитической традиции новые пути с учетом будущего при сохранении линии, ориентированной на немецкие интересы. То, что эту линию, как показали выборы, поддерживает большинство, не удивляет: опора на широкий внешнеполитический консенсус является теперь чертой политической культуры Федеративной Республики, с тех времен, как она существует, - и одной из ее сильных сторон.
Автор материала преподает новую историю в университете Эрлангена. Он является одним из издателей берлинского Willy-Brandt-Ausgabe, а также документов, связанных с внешней политикой Федеративной Республики Германия.
