Через двадцать лет после того, как прозвучало слово 'гласность', и после периода информационной 'транспарентности' цензура в России снова становится - или остается - реальным фактом, вызывающим раздражение. Конечно, осенью 1991 года был окончательно распущен всемогущий орган, занимавшийся цензурой, Главлит, господствовавший на протяжении десятилетий в сфере советской литературы и науки, но и сегодня нападки государственных органов на издательства, редакции или отдельных лиц являются в культурной и политической жизни Российской Федерации обычным явлением.
При этом еще далеко не исследованы разрушения, нанесенные советской цензурой, несущей ответственность за величайшее 'уничтожение книг' (библиоцид) всех времен, не говоря уже о том, чтобы сделать это достоянием широкой гласности. Соответствующее исследование, в проведении которого государственные органы, скорее, мешают, чем помогают, пока еще практически не вышло за рамки библиографического или статистического анализа отдельных мер органов цензуры (например, в отношении Бориса Пильняка или Анны Ахматовой). Но имеющейся в распоряжении опубликованный фактический материал, в большинстве своем - второстепенного значения, все же позволяет давать в известной мере надежную оценку масштабам, механизму и воздействию советской цензуры. Вклад в это внес, в частности, библиограф Арлен Блюм своей книгой "Советская цензура в эпоху тотального террора'.
О том, что цензура была одним из важных элементов государственных институтов власти еще в дореволюционной России, в целом известно. Многие авторы, начиная с Радищева и Пушкина и кончая Львом Толстым, стали жертвами этой власти, им запрещали публиковаться, их сажали в тюрьмы и отправляли в ссылку. В течение девятнадцатого столетия в список запрещенных были внесены 300 произведений в области беллетристики, публицистики и науки, их тиражи подвергали конфискации и превращали в макулатуру. Против такого рода уничтожения культуры выступал постоянно и пространно, не в последнюю очередь, Ленин, что, однако, не помешало ему уже через полгода после захвата власти большевиками снова ввести цензуру и, тем самым, создать основу для репрессивной политики в области литературы и науки, которая привела к запрету сотен тысяч книг и к уничтожению более миллиарда книг, не говоря уже о том, что бесчисленное количество авторов - писателей, публицистов, ученых - были вынуждены расплачиваться за вердикты органов цензуры заключением в лагерях или своей жизнью.
Гигантское количество запрещенных книг, объясняется, в том числе, тем, что цензура обращала внимание не только на непослушных авторов - 'отщепенцев', 'космополитов', 'формалистов', 'авторов порнографических произведений', 'врагов народа' - и на их труды, но и на такие произведения, в которых эти авторы цитировались или просто упоминались. Так что случалось, что в немилость попадали и многие государственные и партийные литераторы только потому, что предоставляли в своих книгах место 'врагам народа' или эмигрировавшим 'предателям'. Даже если книги были вполне корректными с политической точки зрения, они все же давали читателям возможность, по меньшей мере, узнавать о существовании этих авторов и их деятельности, и к тому же заставляли читателя думать самостоятельно. Кстати, уничтожению подвергались также многие классические произведения европейской литературы и философии как раз в том случае, если они содержали вступление, послесловие или комментарии, написанные неугодными издателями, которые до этого были разоблачены как ренегаты и осуждены судами, рассматривавшими дела в ускоренном порядке, или в ходе показательных процессов.
В тридцатые годы, во время кульминации сталинистских чисток, даже среди высокопоставленных партийных функционеров и тех кто, курировал вопросы культуры, возникали опасения, что жесткая цензура и меры по уничтожению произведений могут привести к тому, что в советских библиотеках не останется книг, что большая часть фондов превратится в бумажное месиво, а остаток будет переведен в закрытые фонды. Поэтому было принято решение, в каждом случае книги с полок больше не убирать, а по возможности чистить их: имена, портреты, цитаты объявленных вне закона авторов, считавшихся личностями, не подлежащими упоминанию, должны были быть соответственно вымараны от руки или вырезаны. Разумеется, что репрессивные меры и меры контроля такого масштаба органы цензуры были уже не в состоянии выполнять в одиночку, так что чисткой обязали заниматься преподавательский состав, библиотекарей - людей, которые, собственно, и должны были сохранять достояние в области культуры и образования, они были вынуждены активно участвовать в уничтожении российского книжного мира.
Нельзя забывать тот факт, что советская цензура изымала и уничтожала отнюдь не только изданные книги, что ее задача в большей мере состояла в том, чтобы не допускать появления нежелательных книг путем конфискации рукописей или, по меньшей мере, усложнять их появление с помощью сокращений и другого редакционного вмешательства. Наверное, нигде в мире не было цензурного и полицейского архива, столь богато субсидировавшегося высококачественными произведениями литературы, как в бывшем Советском Союзе, и пройдет не одно десятилетие, прежде чем удастся изучить эти фонды, и они станут доступными для всех. Историю русской литературы и интеллектуальной мысли прошлого столетия можно будет переписывать только тогда. Дойдет ли до этого дело - сомнительно, до тех пор, пока у компетентных органов и лиц будет отсутствовать воля к исследованию советского прошлого.
Недавно Арлен Блюм указал на одной из конференций, посвященной вопросам цензуры и информационной свободы в Санкт-Петербурге, на возможную опасность реставрации цензуры в России. Такую опасность представляют собой не только принуждение и всякого рода запугивания, экономическое давление и преступные махинации со стороны государственных учреждений, но и призывы многих авторов и все большего числа читателей ввести официальные правила для литературного дела. Тоска по цензуре, такой диагноз ставит Блюм, находит свое отражение в безутешном результате широкомасштабного опроса мнения среди общественности, проведенного в прошлом году: добрых семьдесят процентов опрошенных высказались за восстановление государственного органа цензуры.
