16 ноября 2005 года. Турист или странник? Такой выбор, по мнению постсоветского мыслителя Александра Панарина, стоит перед Россией: имитировать декадентский Запад, где мы все - глобальные туристы в поисках свежих впечатлений, или сохранять славянский идеал странника, ищущего вечную правду.
Русское искусство всегда отражало чувство идентичности страны, и нынешней зимой странники отправляются в путь. Две живописные иконы этого духовного похода, картина Ильи Репина "Крестный ход в Курской губернии" и картина Исаака Левитана "Владимирка" (известная также как "Владимирский тракт"), в настоящее время висят в здании времен Belle Epoque, ставшем домом для французского импрессионизма, в Музее Орсэ (Musee d'Orsay). Эти монументальные творения русских титанов 19-го века из собрания Третьяковской галереи появились в экспозиции парижской выставки как сверкающие, чарующие шедевры, посягающие на западную традицию.
В этом сезоне русское искусство можно увидеть повсюду. Брюссель показывает шедевры 20-го века; русский импрессионизм совершает турне по Испании; работы русских мастеров живописи, от византийских триптихов и до работ Малевича, вывешены вдоль спирального пандуса нью-йоркского музея Гуггенхайма (Guggenheim), где проходит выставка "Россия!". Это беспрецедентный случай в наше время: впервые после русских балетов Дягилева в предвоенном Париже великолепие и торжествующая самобытность русского искусства в таком изобилии обрушились на западную публику. Оно пришло, чтобы завоевывать, чтобы заявлять о новой культурной уверенности в себе, которая сегодня растет в Москве и Санкт-Петербурге, но которая уходит корнями в столетия неоднозначного отношения к Европе.
Я вернусь к другим выставкам позднее, но наилучшим началом моего рассказа могут стать незабываемые образы выставки "Русское искусство второй половины 19-го века" в парижском музее. Огромные полотна, бесконечная открытость пространства и яркий реализм - вот самые первые, поражающие впечатления от экспозиции, которая, сочетая в себе предметы декоративного искусства, народного промысла и фотографии, театрально пытается воссоздать внутренний мир царской империи. В пронизанной светом картине Репина "Крестный ход в Курской губернии" вся Россия - крестьяне и дворяне, бородатые староверы и конные солдаты, священники в великолепных расшитых золотом одеяниях и ковыляющие седые калеки - на Пасху выплескивается на дорогу. Каждый персонаж точно схвачен, динамично индивидуален, однако является составной частью захватывающей дух пленэрной панорамы социальных контрастов и противоречий, которые, кажется, сохраняются вечно, сходя с полотна, слишком большого, чтобы можно было охватить его одним взглядом.
То же самое можно сказать и о серой, каменистой дороге через бесконечную степь в картине "Владимирка". Эта дорога безлюдна, но русский человек инстинктивно заполняет ее призраками, потому как Владимирский тракт был путем в Сибирь, и тонкий ландшафт Левитана наполняется унылыми воспоминаниями о каторжанах, волочащих по дороге свои кандалы в тишине темного кустарника, который сливается с низким, далеким горизонтом. Такое видение степи заставило Максима Горького размышлять о "ничтожном крошечном Человеке, которому выпала доля заниматься каторжным трудом на этой унылой земле", в то время как его энергию иссушает безбрежная азиатская равнина, которая испокон веков диктовала судьбу России.
Эти картины отражают умонастроения путешествия: "дорога - странник". Картина "Над вечным покоем", которой начинается выставка - более мягкий, элегический Левитан прекрасно выписанных синевато-серебристых облаков, колышущихся над церковью и погостом - открывает тему жизненного пути, тогда как завершающая экспозицию драматическая, большая работа символиста Михаила Врубеля "Демон сидящий" - фрагментарный, угрюмый демон, выписанный мозаичными мазками ярких оттенков, заставляющими вспомнить о цветном стекле - готовит странника к 20-му веку. Врубелевский падший ангел, написать которого художника вдохновили поэма Лермонтова "Демон" и агония собственного существования, был, по свидетельству советского критика Федорова-Давыдова, "мятежником, не соглашающимся на обыденную и несправедливую природу реальности, трагически одиноким".
В промежутке между этими двумя работами человеческая драма произведений живописи России 19-го века развертывается с тяжестью, красочностью и напористостью русского романа: потребность в смысле и нравственности на всем протяжении безграничного ландшафта, заставляющая вспомнить о "Мертвых душах" Гоголя, "Войне и мире" Толстого или даже, в американском бледном подобии, о таскающейся по мотелям Лолите из романа Набокова.
Здесь и образ человека в пустынном мире: одинокая, неясная фигура на полотне Ивана Крамского "Христос в Пустыне", "Голгофа" художника-символиста Николая Ге, Лев Толстой в образе Иисуса Христа на картине Репина "Лев Толстой босой". Есть и вызывающие благоговейный трепет пустынные ландшафты: магически подсвеченные ночные пейзажи Архипа Куинджи, например, "Лунная ночь на Днепре", где фосфоресцирующая луна, кажется, сияет подобно электрической лампочке на полуабстрактном черном фоне, или картина "Апофеоз войны" живописца-баталиста Василия Верещагина, где изображена гора человеческих черепов, над которой кружат вороны смерти. Верещагин погиб во время русско-японской войны (при взрыве броненосца "Петропавловск") вскоре после того, как нарисовал эту картину.
Превосходные образцы работ в стиле реализма художников-передвижников, собранные Павлом Третьяковым, который требовал "Нарисуйте мне грязный пруд, но сделайте его правдивым", включают прекрасную картину Поленова "Московский дворик", которая висела в кабинете Тургенева, и картину Константина Савицкого "Ремонтные работы на железной дороге" - полотно-предтечу пролетарского романтизма.
Повествовательный импульс присутствует повсюду, в особенности заставляет замереть сердце картина Репина "Не ждали" - сцена, которая могла бы быть взята прямо из Достоевского. Истощенный, бородатый арестант входит в свой дом, как если бы он возвратился с того света. Старушка-мать неуверенно встает, чтобы его обнять, сын порывается к нему, весь сияя от счастья, но его дочка с широко раскрытыми глазами, слишком маленькая, чтобы его помнить, в страхе закрывается ручонками, его жена приросла к месту, а служанка, изумленная, но вежливая, являет собой образец самообладания.
Открытое окно радостно освещает возвратившегося ссыльного; доски пола, сходящиеся в глубине, приближают его к зрителю; острые углы и изысканные тона внутреннего убранства помещения с его потускневшими обоями и семейными фотографиями, виртуозная прорисовка Репиным деталей напоминает Дега (Degas) и подтверждает, в особенности в контрасте с висящими здесь же, в Музее Орсэ, картинами Мане (Manet) и Моне (Monet), что русские художники 19-го века никогда не были формальными новаторами в диалоге с артистической традицией, но просто рассказчиками, чьей неизменной темой была сама Россия.
"Произведения русской живописи можно читать нескончаемо. Но не подходите слишком близко к их картинам! Их произведения искусства в гриме", - издевательски говорил русский модернист Яков Тугендхольд (Yakob Tugendhold) 100 лет назад. Эта замечательная выставка свидетельствует о другом: существовавший в 19-м веке упор на повествовательность подготовил прорыв, который сделал русский модернизм одновременно захватывающим, новаторским и сильным.
Последней удачей здесь является взятая напрокат у Третьяковской галереи картина Петрова-Водкина "Купание красного коня", которая переносит наш рассказ в 20-й век. Благодаря в такой же мере иконам, как и Матиссу (Matisse), этот сильный, выполненный в одной цветовой гамме и фресковый стиль написания могучего красного жеребца, который со своим нагим наездником заполняет все полотно, вызывает трепетную дрожь в предчувствии революционной перемены. Вместе с двумя менее крупными лошадьми это животное составляет тройку, которая, как мне представляется, вызывает в памяти самый известный символ России - гоголевскую тройку, бешено мчащуюся в неизвестное будущее. "Кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах?. . . Русь, куда же несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. . . Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства".
