Сегодня в Москве начинаются российско-иранские переговоры по вопросу ядерной программы. Кремль будет пытаться склонить Иран к совместному обогащению урана в России. Цель - не допустить пока введения санкций ООН.
Кремль проявляет терпение по отношению к правительству в Тегеране, представителей которого сегодня ожидают для переговоров в Москве. Президент Владимир Путин в очередной раз будет сладкоречиво убеждать персов согласиться с компромиссом в форме совместного обогащения урана на российской территории. По крайней мере, тогда можно было бы на какое-то время устранить опасность введения санкций ООН. Если переговорщики проявят упрямство в очередной раз, то и российский адвокат Ирана будет не в состоянии, воздержавшись от голосования в Совете Безопасности, предотвратить введение санкций.
Перед внешней политикой России стоит дилемма. Москва, чтобы не закреплять за собой репутацию партнера, будто бы являющегося таковым без особого желания, должна идти с Западом в одной упряжке, рискуя, что будет нанесен ущерб отношениям с Ираном, в котором глава Кремля "давно видит стабильного партнера".
Со времени распада СССР внешнюю политику Москвы характеризует внутренняя противоречивость. И спустя 15 лет ни политическая элита, ни большинство граждан так и не решили, какое же место они хотят занять в мировом порядке. Поэтому - налицо колебания между Западом и стремлением сохранить за собой особую роль. Во внешней политике Москвы можно надеяться только на одну постоянную величину: на отрицание мирового господства США, которое Кремль пытается нейтрализовать с помощью многополярности. Усилия завоевать на сторону антиамериканской Антанты Китай и Индию имеют пока скромный успех.
Москва в рамках многополярности отводила Ирану на Ближнем и Среднем Востоке роль стратегического партнера. Тегеран в связи с тем, что США клеймили Иран как государство-изгой, казался подходящим партнером, имеющим одинаковую позицию. Помимо этого у обеих сторон совпадают интересы в каспийском регионе, богатом энергоносителями, где Иран и Россия как его самый крупный сосед хотят остановить продвижение Вашингтона.
В 2002 году, во время пика деятельности антитеррористической коалиции, Путин отмечал "иранский вклад в борьбу с международным терроризмом", хотя Кремль после событий 11 сентября сам стремился выступать в антитеррористической коалиции в роли лидера. Кремль не заблуждался относительно финансовой помощи со стороны Тегерана движению "Хизболла" в Ливане и ХАМАС в палестинских областях.
В этом есть внутренняя логика. Москва никогда не считала ХАМАС террористической организацией. После победы ХАМАС на выборах Путин обратил на это внимание, почти торжествуя. Понимание Москвой терроризма подлежит более точному и меняющемуся определению. Исключение составляет террор, направленный против России, как в Чечне. С этой точки зрения становится понятным, почему глава Кремля отметил роль Ирана в борьбе против террора: Тегеран в вопросе войны в Чечне проявляет сдержанность и отказывается от экспорта революции. Тегеран никогда открыто не подвергал критике убийственную военную кампанию против братьев по вере на Северном Кавказе. Аналогичное сотрудничество, не знавшее проблем, имело место во время гражданской войны в Таджикистане в 90 годы. Тегеран отказывал в помощи исламистской оппозиции и оставлял Кремлю сводными тылы для посредничества между оппозицией и промосковскими силами. Основания для стратегического партнерства существуют. Так, Москва занималась вопросом приема Ирана в качестве наблюдателя в Шанхайскую организацию сотрудничества, в которую входят Китай, Киргизия, Казахстан, Узбекистан и Россия. Играет роль также экономическая сторона дела. Строительство атомной электростанции в Бушере приносит России один миллиард долларов США, достигнута договоренность о строительстве еще 6 реакторов. Иран как покупатель оружия, расходующий на эти цели 400 миллионов долларов США в год, занимает третье место после Китая и Индии. Тем не менее, экономические интересы подчинены интересам геополитическим. В Москве есть видение, что эти два аспекта должны представлять единое целое: российско-иранское сотрудничество в области энергетики могло бы через 20 лет привести к установлению господства энергетической политики двух стран в южноазиатском регионе.
Если Иран не пойдет на предложение Москвы о совместном обогащении урана, то под угрозой окажутся хорошие отношения с соседом. Россия тоже не заинтересована в существовании на своем южном фланге фундаменталистской ядерной державы. Впервые недовольство выразил министр иностранных дел России Сергей Лавров в январе, когда Иран возобновил исследования в области обогащения урана: отсутствие экономической логики и практической необходимости создает питательную почву для подозрения, что эта программа имеет тайный военный аспект.
