То, что 'всемирное соединение' - это хорошо, есть один из основных постулатов, лежащих в основе внешней политики США. По теории, связь с мировой экономикой обеспечивает развитие демократии и рост свободного рынка, что, с свою очередь, создает условия для стабильности и безопасности. Но, если это так, то почему же в нашем мире, все более 'всемирно-соединенном', царит такой хаос?
Этот парадокс 21-го века стоит поперек дороги администрации Буша, рассчитывающей на демократизацию Ближнего Востока. Получается, что в Ираке, Иране, Египте, Палестинской автономии, а, может быть, и в других местах, о которых нам еще предстоит услышать, за счет демократически-технологического развития произошло усиление политических структур, характерных для общества прошлой эры - связанных по религиозно-сектному, этническому и племенному признакам. И людей с Запада, встречающихся с модернизаторами арабского мира где-нибудь на Всемирном экономическом форуме, разглядывающих небоскребы Дубаи и думающих, что мир идет тем же путем, что и они сами, эта тенденция приводит в полное замешательство.
Среди военных стратегов священным писанием теории 'всемирного объединения' считается книга Томаса Барнетта (Thomas P.M. Barnett) 'Новая карта Пентагона' ("The Pentagon's New Map"). По Барнетту, нынешний мир разделен на 'интеграционно настроенное ядро' ("integrating core") от Америки и Европы до Китая и Индии, внутри которого идет нормальный товарообмен, и 'неинтеграционно настроенную мертвую зону' ("non-integrating gap"), в его фразеологии означающую весь остальной мир, где все идет наперекосяк. И задача внешней политики США состоит в соединении первого со вторым. Есть еще влиятельная книга 'Мир плоский' ("The World Is Flat"), принадлежащая перу Томаса Фридмана (Thomas Friedman). В ней он утверждает, что процесс интеграции движется под напором технического прогресса, создающего таким образом лучше обеспеченное и лучше готовое к развитию глобальное сообщество.
Так почему же мир так лихорадит? Почему в общественном сознании все растет чувство того, что, как выразился в своей провокационной статье в прошлом номере New York Times Magazine Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama), 'Усиление демократии приведет к усилению отторжения, к радикализации и - как ни грустно, это так - к усилению терроризма'? Эту загадку я попытался обсудить с друзьями и услышал две мысли, вполне, как мне кажется, заслуживающими того, чтобы их озвучить.
Первую я почерпнул из разговора с Раджа Сидави (Raja Sidawi), сирийским бизнесменом, владельцем еженедельника Petroleum Intelligence Weekly и одним из самых грамотных аналитиков по арабскому миру, которых я знаю. Барнетт, считает он, упускает из внимания, что там, где элита приобретает связь с глобальной экономикой - а происходит это по всему миру, - она теряет связь с собственной культурой и политической системой. В результате, заключает Сидави, местные элиты 'перестают адекватно воспринимать то, что происходит вкруг них' и тем самым открывают вакуум, заполняемый религиозными партиями и узкоконфессиональными группировками. Сторонникам модернизации кажется, что они 'подключают' свою страну к мировой экономике, но одновременно они выключают самих себя из внутренней политики.
Если согласиться с Сидави в том, что 'всемирное объединение' рождает разъединение политическое, то сразу понятно становится многое из того, что мы сегодня наблюдаем на Ближнем Востоке. Для примера возьмем Иран: в 1975 году любому, кто приехал бы в Тегеран, показалось бы, что страна семимильными шагами движется в сторону 'первого мира'.
Представители иранской элиты выглядели и разговаривали точь-в-точь как западные банкиры; модернизацию, проводимую шахским режимом, поддерживали и бизнес, и политические лидеры. Но прошло лишь несколько лет, и образ 'страны, включающейся в мир', до основания потрясла исламская революция под руководством аятоллы Рухоллы Хомейни (Ruhollah Khomeini), и волны, поднятые ей, до сих пор не оставляют в покое этот регион. А все потому, что модернизаторы Ирана потеряли связь с народными массами. То же самое повторилось и в Ираке, и в Египте, и в Палестинской автономии - везде светская элита, говорившая на языке Запада, оказалась слишком слаба политически.
Другое объяснение парадоксу 'всемирного объединения' дал мне Чарльз Маклин (Charles M. McLean), глава аналитической компании Denver Research Group Inc. - о том, как его компания отсматривает тысячи интернет-источников и по их содержимому определяет динамику общественного мнения, я писал в 2004 году в статье 'Поисковик плюс человек' ("Google With Judgment"). На прошлой неделе я спросил Маклина, чем он может объяснить последний взрыв гнева, потрясший наш 'объединенный' мир - реакцию мусульман на датские карикатуры на порока Мухаммеда.
Так вот, по словам Маклина, в роли 'зажигательного патрона' выступил интернет. Новые технологии придают стимулам, сообщаемым человеку извне, мгновенную передаваемость, устойчивость и осознаваемую объектом временную актуальность. Соответственно, реакция на них также выходит на более высокий уровень.
- Чтобы набрать определенный уровень раздражения, а затем поддерживать его, это раздражение надо постоянно подпитывать, - объясняет Маклин.
И такое одновременно одномоментное и устойчивое 'бельмо на глазу' дает именно интернет. Кроме того, в интернете объединенных гневом людей можно собрать на сайтах, посвященных конкретному событию, где их гнев подогревается до еще более высокой температуры. При этом, отмечает Маклин, уровень технологии 'исключает возможность применения технологий, оказывающих фильтрующее действие или снижающих степень возбуждения аудитории'.
Думаю, Маклин прав. И для того, чтобы самостоятельно убедиться в том, как интернет отравляет разумный спор и усиливает накапливающийся в спорящих гнев, совершенно необязательно ехать куда-нибудь в Каир - достаточно провести некоторое время в американской 'блогосфере'.
Всеобщее объединение мира, как и сама глобальная экономика, рано или поздно наступит. Но, если мы уже сейчас начнем понимать, каким образом оно - через отделение элит от народных масс и через усиление раздражения за счет ослабления разума - подрывает основы политической стабильности, то, может быть, у нас будет больше возможностей вновь стабилизировать этот такой беспорядочный мир.
