Через тридцать восемь лет после вторжения в Прагу Владимир Путин внезапно признает, что 'моральная ответственность' за трагический август 1968 года лежит на русском народе. Это случилось вчера, и именно потому, что это было беспрецедентно и случилось без предварительных объявлений, слова, произнесенные Путиным в чешской столице, вызвали сенсацию. Российский президент прибыл из Будапешта, где он ограничился тем, что возложил венок к монументу павшим при советском подавлении восстания; там тоже, при желании, он мог бы совершить акт покаяния. Потому что и туда советская Россия направляла свои танки, в 1956 году, чтобы подавить венгерское восстание. Однако в Венгрии он ни слова не сказал о прошлом. Тогда почему же Прага?
Конечно, было бы приятно предположить, что Москва начинает отдавать себе отчет в том, какое насилие - чтобы не сказать 'изнасилование' - совершила коммунистическая Россия над цивилизованной, гражданской Средней Европой - от Берлина до Познани, от Будапешта до Праги, с тем чтобы утвердить там свою власть. Было бы приятно верить, что правящая власть в сегодняшней России решилась на торжественное 'confiteor' ('я каюсь'). Но здесь стоило бы не заходить слишком далеко в предположениях, следовало бы продвигаться крошечными шагами. Нельзя забывать, что Путин назвал распад Советского Союза 'одной из величайших трагедий XX века'. Точно также нельзя оставлять без внимания то обстоятельство, что основу той власти, на которую опирается путинский режим, составляют бывшие военные и сотрудники спецслужб, для которых образ коммунистической России (то есть брежневского СССР между 1965 и 1975 годами, прежде чем страна соскользнула в удушливую фазу застоя) предстает каким угодно, только не негативным. В определенной степени это воспоминание - воспоминание о сверхдержаве, равной Соединенным Штатам - воскрешается с уважением и нежностью.
Но тогда почему именно в Праге были произнесены первые слова о вине Советского Союза? Действительно, Прага даже в большей степени, чем Будапешт и Варшава, стала символом той неволи, в которую обратил коммунизм центральную и Восточную Европу. Символ того, что Милан Кундера определил как похищение, изъятие Центральной Европы, произведенное посторонней, грубой культурой, которая располагала лишь силой брони и армии. Сначала в 1948 году, когда государственный переворот, осуществленный чешскими коммунистами при поддержке Москвы, искоренил в стране всякую форму демократии, а потом в 1968 году.
Танки, как и обычно, теперь уже - на берегах Молдавы, чтобы подавить даже не восстание, но политический эксперимент. Попытка сделать более действенным, более пригодным для жизни (то есть более свободным, менее подавляющим) социалистическое государство.
Следовательно, можно было бы предположить, что решив вспомнить прошлое, извлечь из него уроки, и прежде всего воздать должное тем странам, которые после Второй мировой войны попали под каблук советского коммунизма, Путин захотел сделать это именно в Праге. Там, где брежневская Россия совершила свое последнее насилие в Европе - последнее исключительно потому, что к 1981 году она была уже настолько истощена, что не смогла затеять вторжение в Польшу, чтобы задушить восстание 'Солидарности'. Выбрать Прагу, как город в наибольшей степени пострадавший и раненный, чтобы впервые признать там 'моральную ответственность' русского народа.
Однако в эту версию о начале признаний и покаяний трудно поверить. Путин передвигается зигзагообразно на разных уровнях. Внутри страны, во внешней политике, в управлении экономикой. Сегодня - либеральный поворот, завтра - авторитарное закручивание гаек, сегодня сближение с Западом, на следующий день - задний ход, сегодня пакет либеральных мер в экономике, завтра - массированное наступление государственного регулирования, в некоторых чертах удивительно напоминающего советские приемы.
Неслучайно прежнюю советологию сегодня замещает 'путинология', изучение шагов, планов, стратегии (если она у него действительно есть) российского президента. Противоречивость его режима, его личные колебания могут иметь разные объяснения. Самое основное из них заключается в том, что существуют серьезные расхождения внутри правящей группировки, захватившей Кремль. Но если эти различия достаточно четко проявляются в некоторых областях, например в экономике (между государственниками и либералами), затруднительно было бы предположить, что среди путинской команды имеются те, кто готов признать вину Советского Союза, и те, кто на это не готов. У этих людей есть другие темы для размышлений: концентрация всех родов власти с тем, чтоб превратить в пустые скорлупки другие государственные институции, схватка за наиболее оплачиваемые должности в так называемой 'кремлевской корпорации'.
Так что возникает ощущение, что пражское заявление, слова о 'моральной ответственности', представляют собой всего лишь еще один маневр, чисто словесное интермеццо в долгой череде путинских движений туда-сюда. Конечно, это не такие слова, чтобы остаться без последствий. Если в них действительно был смысл, за ними должны будут последовать новые признания, еще более четкие суждения, в общем, - настоящее сведение счетов с советским коммунизмом.
