Восемнадцать месяцев спустя после убийства террористами в южной российской школе 344 человек, в том числе, 186 детей, Майкл Черч выясняет, как усилия британцев помогают выжившим оправиться от трагедии.
Приехав в Беслан, вы первым делом направляетесь на кладбище, где на фоне местности, обдуваемой со всех сторон ветрами, возвышается бронзовое "дерево скорби" - три скорбящие матери простирают к небу руки, из которых вверх поднимаются листья - символ душ замученных детей. Длинные ряды свежих могил обращают на себя внимание в первую очередь. Это сотни надгробий из красного гранита, на каждом - фотография, а возле могилы уложены цветы и любимые вещи погибших - гитара, футбольный мяч, набор для шитья, плюшевый мишка.
"Сколько бы раз я ни приходил сюда, легче не становится", - говорит мрачный Владислав Тотров, заместитель министра образования Северной Осетии, проводя меня вдоль рядов могил. Возле них сидят, или ухаживают за цветами фигуры в черном - и не только бабушки, но и молодые родители. Сейчас утро рабочего дня, но для многих жителей Беслана посещение этого священного места стало важнее работы (это относится к тем счастливчикам, у кого она вообще есть).
Следующая остановка возле школы номер один. Это зрелище не поддается описанию. "Извините меня, я с вами внутрь не пойду, - говорит Тотров, - и пожалуйста, никаких фотографий, это братская могила". Стены с отметинами от пуль и осколков, деревянный пол, испещренный выбоинами. Какую-то страшную красоту им придают цветы, свечи, бутылки с водой и фотографии, заполняющие каждый сантиметр пространства. Фигуры в черном рассматривают фотографии, меняют цветы или просто стоят и думают. Прошло восемнадцать месяцев, но город все еще в шоке.
И город этот находится в нервозном состоянии. Возле дверей новой школы, куда теперь ходят выжившие ученики старой школы ?1, стоит вооруженная охрана. Дети резвятся в коридорах, сидят на уроках труда и математики, играют в баскетбол в спортивном зале. Брать интервью здесь запрещено, потому что дети просто задыхаются от нездорового внимания к себе, а им нужно вернуться в невинный и безоблачный мир детства - если такое вообще возможно после всего того ужаса, что они пережили.
В телевизионных фильмах не раз было показано, как захват школы повлиял на состояние детей. Мы видели, как одна девочка мило говорила о том, что "Бог забрал лучших детей к себе", а мальчик заявлял, что надеялся на Гарри Поттера, который должен был его спасти. А его друг сказал: "Я больше не верю в Бога - я верю в российскую армию". Мы заметили, что многие дети живут с одной-единственной целью - вырасти, перебраться через границу и начать уничтожать "террористов". Мы наблюдали за одной девочкой, которая прилежно рисовала картину нападения, затем рвала бумагу на куски и сжигала их в огне. Мы слышали те страшные слова, которые она произносила над пламенем: "Сначала я прикончу террористов, потом сожгу их - за нашу школу. Но этого мало, полностью отомстить им невозможно. Всю жизнь мне придется повторять этот ритуал". И этой девочке еще повезло; другие все еще слишком потрясены, они не хотят говорить, не хотят двигаться (даже если есть, чем двигать).
В новой бесланской школе учится 300 бывших заложников; из них 24 ребенка потеряли слух, а 40 - конечности. По словам директора школы Людмилы Дзуцевой, абсолютно все дети страдают от посттравматических расстройств.
В России детей-инвалидов традиционно отправляют в особые заведения, специализирующиеся на том или ином виде недееспособности. Но в Беслане их вернули в основную массу учеников, благодаря инициативе Британского Совета (British Council). Деятельность этого учреждения в России имеет давнюю и довольно интересную историю. Все началось с окончанием эпохи коммунизма, когда российские педагоги поняли, что им есть чему поучиться у западных коллег. В то время как американская помощь состояла в выделении студентам стипендий на обучение, Британский Совет решил сосредоточиться на преподавании языка (был составлен выпускной экзамен, который сегодня утвержден федеральным правительством) и на ряде других проектов, обретших самостоятельную жизнь.
Проект, начинающийся сегодня в Беслане, зародился тогда, когда заместителю директора Британского Совета по образованию Елене Ленской позвонил британский педагог сэр Майкл Барбер (Michael Barber), который наблюдал за бесланской трагедией по телевизору. "Он сказал, что мы должны что-то сделать, - вспоминает Ленская. - Я тоже смотрела за происходящим по телевизору, и когда он это произнес, я просто заплакала. Я сказала, что нужно создать такую программу, которая даст какие-то реальные результаты. Мы не хотели, чтобы Британский Совет провел разовую акцию по спасению, просто пригласив пострадавших детей посетить Великобританию. Мы стремились к тому, чтобы наша схема оказала долгосрочное воздействие, и не только на Беслан, но и на весь Северный Кавказ".
Будучи сама уроженкой тех мест, она знала о местных проблемах не понаслышке. Это крайне бедный регион, разрываемый сегодня этнической враждой. Вместе с директором Британского Совета Джеймсом Кеннеди (James Kennedy) она хотела помочь Северному Кавказу снова встать на ноги, несмотря на общероссийское отношение к этому региону как к безнадежному делу.
После трагедии в Беслан понаехали знахари и шарлатаны. Но там появились также группы психологов и невропатологов. "Беслан был похож на Нью-Йорк после 11 сентября, - сказал мне один из этих людей, работавший в обоих местах. - Был огромный страх, было глубокое неверие в то, что такие ужасные вещи могли произойти на самом деле". И, как говорит директор школы Дзуцева, в помощи нуждались не только сами дети-заложники, которым поначалу было уделено все внимание. "Приглашения доброжелателей приехать к ним в гости за границу приводили к разделу семей, хотя травму переживала вся семья целиком, - говорит она, - а родители чувствовали унижение из-за того, что не смогли предотвратить катастрофу. Многие начали обвинять учителей, которым в результате еще раз пришлось пережить страдания. Когда мы проводим родительские собрания, то по их глазам видим, какое смятение они испытывают - ведь кто-то из детей погиб, а кто-то выжил. Высаживание кратковременных десантов помощи не поможет решить самые крупные проблемы, которые тесно связаны с национальной культурой республики".
Такое защитное упоминание о национальной культуре говорит о многом, и оно напоминает о той осторожности, с которой российское правительство отнеслось вначале к деятельности Британского Совета. "Но мы дали ясно понять, что не собираемся учить их, как им следует обращаться со своими травмированными детьми, - говорит Кеннеди, - мы просто хотели, чтобы они воспользовались имеющимся у нас опытом". Такой опыт сейчас доказывает свою ценность в самых разных проявлениях. Первое - это "радужные комнаты", которые создавались для самых маленьких школьников, чьи первые впечатления от школы были связаны с неподдельным ужасом. Это классы, которые и на классы-то не похожи, а призваны создать соответствующую привлекательную атмосферу, помогающую перейти к нормальному процессу обучения.
Профессиональное образование на большей части территории Северного Кавказа вообще отсутствует, и Британский Совет в этом плане предпринимает существенные усилия, создавая такие учебные программы, в которых во главу угла ставится предпринимательство. Ученикам, занимающимся ремонтом автомобилей, рассказывают, как организовать собственное дело. Такие же рекомендации дают и тем ученикам, которые учатся строительным специальностям - а именно их навыки больше всего востребованы в этом разрушенном регионе. К Ленской также обращались с просьбами возродить древние кавказские ремесла. Однако в условиях полного отсутствия туризма в этих местах - Северный Кавказ просто слишком опасен - Ленская сомневается в целесообразности этого начинания. К работе в этом регионе привлекается и Шотландский театр с его проектом сценических начинаний, в рамках которого кавказскую молодежь привлекают к изложению собственных впечатлений в театральной форме. Но, возможно, самым важным вкладом образовательной инициативы Британского Совета по Северному Кавказу является обучение языку. По этой схеме, дети Беслана могут бесплатно сдавать Кембриджские экзамены на знание языка, что может помочь им в будущем при поиске работы.
"Мы также хотим включить в языковую учебную программу "толерантное обучение", - говорит Ленская. - Однако, на самом деле, "толерантность" это плохое слово, поскольку оно подразумевает негативное отношение. Я бы предпочла назвать это "уважением к разнообразию". Когда вы ведете переговоры и приходите к соглашению, вы делаете это посредством языка, поэтому мы можем включить в нашу программу обучения английскому языку ряд упражнений, которые дадут обучаемым навыки ведения дискуссии и разрешения конфликтов. Мы также можем научить их проводить различие между фактами и мнениями. В этом плане языковые занятия могут во многом помочь".
Это сейчас главное, поскольку унаследованная с кровью ненависть приобретает все более жестокие формы. То, что многие из бесланских террористов были ингушами, привело к возникновению в Северной Осетии сильных антиингушских настроений. Сейчас в регионе находится большое количество отчаявшихся беженцев - чеченцев, абхазов, азербайджанцев, армян, в связи с чем и без того хрупкие отношения в обществе напряжены до предела. У Ленской есть амбициозные планы многокультурного образования, когда учат "как себя вести, а не просто - как накапливать знания". Такое начинание может смягчить обстановку взаимной враждебности.
На самом деле, Беслан - это лишь верхушка айсберга. Как говорит театральный работник Джон Николас (Jon Nicholas), существует масса других детей, чье бедственное положение оказалось забытым на фоне навязчивой заботы всего мира о Беслане. "В других осетинских и ингушских школах я был свидетелем актов террора и насилия, которые все стараются представить в качестве бытовых неурядиц", - говорит он. Ему вторит его коллега Мадина Адлейба (Madina Adleyba): "Я просто надеюсь на то, что мы можем как-то помочь этим детям разных национальностей понять, насколько они похожи, как много у них общего, поскольку Северный Кавказ - это такая крохотная территория".
