Первая российская война против Чечни закончилась - после контрнаступления повстанцев в конце августа 1996 года - перемирием и договоренностями по экономическим и политическим вопросам. Однако в 1999 году война началась снова. И она продолжается несмотря на утверждения Москвы, отрицающей это. До сегодняшнего дня так и нет ответа на следующие вопросы: можно ли говорить, что касается этой войны, о геноциде? Изменились ли со временем цели России? Сколь большую роль играет ислам, не является ли он всего лишь инструментом?
Конвенция ООН "О предупреждении преступления геноцида и наказании за него" от 9 декабря 1948 года определяет это преступление против человечности как действие, "которое совершается с намерением разрушить полностью или частично национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую".
Большинство чеченцев считают, что операции, проводимые российской армией в их республике, подпадают под это определение. Они не желают признавать, что это со строго юридической точки зрения может иметь отношение к безопасности.
В Москве можно слышать более осторожные оценки. Генерал Эдуард Воробьев, например, отказавшийся в 1994 году отдать приказ на нападение на Чечню и потому уволенный в отставку, и спустя двенадцать лет считает военную интервенцию ошибкой, поскольку "всегда существовали и другие возможности для решения вопроса".
Но говорить о геноциде в Чечне он не хочет. По его мнению, речь идет о борьбе против сепаратизма. При этом преследуется цель сохранить чеченскую территорию как часть Российской Федерации.
Чеченка Лида Юсупова долгое время возглавляла бюро российской правозащитной организации "Мемориал" в Грозном. Она тоже считает проблематичным в строго юридическом смысле использование слова "геноцид", нашедшего употребление в повседневной жизни. Лида Юсупова, работающая с недавних пор в Москве над завершением своей диссертации на юридическую тему, заставляет, однако, задуматься над другим: "После 11 сентября 2001 года мы постоянно слышали от наших русских коллег, будто это понятие нельзя применять к "мероприятиям по борьбе с терроризмом". Но если Путин приглашает в Москву представителей ХАМАС, то почему он не может говорить также с Басаевым? В Чечне одни борются за свою свободу, а другие - "за наведение конституционного порядка". Но какая из этих сторон думает все же при этом о народе?"
Чтобы обосновывать геноцид по отношению к чеченцам, необходимы, как это понимает госпожа Юсупова, неопровержимые цифры. Но их нет: "Слишком долго ждали переписи населения. Если бы сегодня кто-то захотел выяснить, сколько чеченцев погибли и сколько перед войной бежали в Западную Европу или в Россию, то оказалось бы, что в Чечне вряд ли еще есть чеченцы!"
Это причина, почему она с горечью говорит об акте варварства: "Мне ясно, что европейцы с трудом разбираются в сути конфликта, но разве не мерзкое преступление - систематически уничтожать культуру народа?" Во время депортации в 1944 году "на самой большой площади Грозного были сожжены все исторические произведения на арабском и чеченском языке, дававшие представление о нашей истории. С тех пор никто больше не знает, как были построены старинные башни в наших горных деревнях. Так исчезают традиции. Из 300 таких объектов архитектуры сегодня осталось всего менее 50. И у нас даже нет доступа к ним, так как в горах везде войска".
Верхом цинизма Юсупова считает утверждение представителей российского правительства, будто в Чечне применяются лишь "законные методы": "Это разве не извращение выступить против крохотного национального меньшинства, чтобы развязать в результате конфликт, который охватил почти весь Кавказ?". Пока в Европе вспомнят когда-нибудь о кабардино-балкарцах, ингушах, дагестанцах, будет уже слишком поздно, считает Юсупова и задает вопрос: "Почему во время второго наступления всех представителей международных организаций, а также зарубежных средств массовой информации держали подальше от района, где проводилась операция? Потому что Россия была не заинтересована в том, чтобы мир узнал об антигуманных методах, которые применялись в Чечне для "восстановления порядка". А так называемая чеченизация означает всего лишь то, что сегодня вместо русских такие же методы для поддержания своего господства используют местные правители, то есть убийства, похищения людей и все другие подобные вещи".
Валентина Мельникова - председатель Комитета солдатских матерей. "В конечном счете, никто не знает, чего Кремль хочет в действительности, кроме того, что Владимир Путин отказывается от переговоров. Власти возлагают ответственность на "Аль-Каиду", но у них до сих пор нет ни одного доказательства присутствия иностранных наемников в Чечне. В этом конфликте все держится в секрете, как и все, что имеет отношение к российской армии. Путин безоговорочно верит свои подчиненным, хотя их никогда не проверяли независимые организации. Цивилизованная страна не допустила бы, чтобы война достигла таких масштабов, как это происходит в настоящий момент".
И все же, какую роль играет в конфликте между Россией и Чечней религия, о которой не устает говорить российская пропаганда? "Вообще никакой", - отвечают большинство чеченцев, которые исповедуют свою веру, как и раньше, то есть тактично и сдержанно, в соответствии с традициями суфизма. "Смешали вместе ислам, исламистов и фундаменталистов, - говорит Лида Юсупова. - И почему, собственно, экстремистами считают только мусульман? Почему не называют православными фундаменталистами скинхедов в крупных российских городах?"
Валентина Мельникова такого же мнения: "Мы имеем дело с инструментализацией религии. С 1999 года Кремль обвиняет ваххабитов и фундаменталистов с тем, чтобы скрыть истинных преступников. Ситуация становится с каждым днем все хуже. Ликвидация Масхадова в 2005 году подогрела конфликт, а военные, судя по всему, не заинтересованы в окончании войны. Решение Путина, принятое после катастрофы в Беслане, о назначении ранее избиравшихся губернаторов свидетельствует о неспособности нашего правительства. Поскольку какое, собственно, отношение имеют выборы губернаторов к всеобщей войне против террора?"
