Варшава - Войцех Ярузельский (Wojciech Jaruzelski), последний коммунистический лидер Польши, все еще сражается за право творить историю. Нажмите любую 'горячую клавишу' и генерал выдаст длинную, четкую, ошеломляющую тираду, будто бы он вновь на пленуме партии. Военное положение, которое он ввел на рассвете 13 декабря 1981 г., чтобы покончить с 'Солидарностью' и Лехом Валенсой (Lech Walesa)? Это, утверждает он - как впрочем, всегда утверждал, - 'спасло Польшу' от Советов. Его беспрекословная лояльность Москве и десятилетие диктаторского правления? Это проложило путь к демократии. Навязчивыми идеями генерала Ярузельского полны несколько томов мемуаров, в том числе, его польский бестселлер 'Военное положение: Почему?'. Человек, так тесно связанный с самыми темными эпизодами недавнего прошлого страны, хочет, чтобы будущее не столько простило, сколько поняло его - и даже было ему немного признательным за то, что Европа свободна и не разделена.
Но действительность мешает Ярузельскому в осуществлении его планов. Все его утонченные манеры и обаяние его ума не могут поколебать политиков и прокуроров нового поколения, которые также считают, что за историю Польши стоит бороться. Со временем отношение к генералу Ярузельскому общественности - поначалу склонной к прощению и даже восхищению - стало более резким. Он проводит свои дни в судах, и ему грозит тюремное заключение, если он будет обвинен в том, что в декабре 1970 г., будучи министром обороны, отдал приказ открыть огонь по бастующим гданьским рабочим, в результате чего погибло 45 человек.
Дело 15 лет лежало в судах, но этой весной прокуратура выдвинула против Ярузельского новое обвинение в 'коммунистических преступлениях', связанных с военным положением, невзирая на то, что парламент посткоммунистической Польши дважды расследовал эти дела и признавал его невиновным. Генерал Ярузельский считает, что правящие правые политики желают отправить его под суд к концу года, чтобы отметить, таким образом, 25-ую годовщину введения военного положения - последней из многочисленных национальных травм.
Генералу Ярузельскому, которому в июле исполняется 83 года, эта битва не доставляет удовольствия, хотя она дает ему еще один шанс изложить свое видение истории. 'Я с ужасом думаю о том, что мне нужно прочесть тысячи страниц документов. Для меня это пытка', - говорит он, показывая на свои глаза, скрытые под знаменитыми темными очками. Более шестидесяти лет назад, после заключения пакта Молотова-Риббентропа, молодой Ярузельский, отправленный Советами на Алтай, испортил себе зрение, работая на ослепляющем снегу без защиты для глаз. Порой за образом жесткого военного проглядывается грустный, огорченный человек. Он и его жена болеют. Его дочь - мать-одиночка, что причиняет ему боль. И огромная часть его соотечественников презирает его. 'Моя мечта - уснуть и не проснуться. Я завидую людям, которые не страдают, у которых не отняли всего, - говорит он. - С другой стороны, может, кто-то в истории отметит это. Может быть, мой [двухлетний] внук через много лет поймет, как случилось так, что история бросила меня на эти волны'.
В стране, пережившей пять десятилетий тоталитаризма и три века (не считая короткого межвоенного периода) иностранной оккупации, он является и свидетелем и соучастником дел минувших дней. По словам Ярузельского, о его честности свидетельствует его смертность: 'Читатель может сказать: 'Ярузельский пытается спасти шкуру, это нормально'. Моя шкура страшно стара, жутко исколочена, изношена, и у меня осталось мало времени. Я старый больной человек. Не знаю [когда], но завтра, через месяц, через год, меня здесь не будет'.
'Однако в сердце и в душе я ощущаю себя настоящим поляком. Я совершил много дурных вещей, за многое мне стыдно. Не знаю другого лидера, по крайней мере, в [советском] блоке, который бы, как я, и столько раз публично - а для старого генерала это непросто - сказал: 'Я сожалею об этом, мне жаль, я прошу прощения, мне стыдно'. Итак, я не прячусь. Но я верю, что нужно судить справедливо и объективно, основываясь на реалиях времени'.
***
Говоря о прошлом, генерал Ярузельский приводит два аргумента, один - конкретный, второй - общий, которые часто используют левые политики в Польше и других странах Восточной Европы, но яростно отвергают правые, особенно, в последние годы. Первый: переход от советского коммунизма - особенно, в Польше, первой стране, в которой он произошел - был мирным, основанным на обоюдной договоренности, и в этом равная заслуга ancien regime и оппозиции. Его второй аргумент заключается в том, что старый порядок строили прагматики, имевшие несчастье жить в эпоху холодной войны. За исключением румынского диктатора Чаушеску - в компанию с ним поляка не помещают даже самые суровые его критики - эти люди служили своим порабощенным народам, делая все, что в их силах. Кто знал, что коммунизм падет? Такой моральный и исторический релятивизм и возмущает и успокаивает.
В своей версии истории последних 25 лет генерал Ярузельский предпочитает подробно останавливаться на месяцах накануне падения коммунизма, обходя стороной темные дни введенного им военного положения. Он сравнивает себя, бывшего лидером Польши в 1981-1989 г., со своим другом Михаилом Горбачевым, чье восхождение на вершины власти позволило генералу Ярузельскому, которому пришлось править при сменяющих друг друга кремлевских ястребах-геронтократах, смягчить свою политику. (Предшественник Горбачева Константин Черненко был, по его словам, 'живым трупом', еще хуже, чем Брежнев). В Берлине, вспоминает Ярузельский, за несколько недель до падения Стены, стоявший рядом с ним Горбачев кивнул в сторону Эриха Хонеккера (Erich Honecker), многолетнего лидера компартии, и сказал: 'Посмотрите на этого старика - он ничего не понимает. Вы провели такие огромные перемены, а они застряли на месте'.
В том же переломном году, но несколькими месяцами ранее, генерал Ярузельский сел за 'круглый стол' с Лехом Валенсой и 'Солидарностью', несмотря на возражения партийных консерваторов. Благодаря этому, в июне состоялись частично свободные выборы, на которых оппозиция одержала сокрушительную победу. Через два месяца было сформировано первое после войны правительство, возглавляемое некоммунистом. В восточном блоке Польша генерала Ярузельского была самой либеральной страной и первой костью домино. Сегодня генерал выражает еще одну историческую, правда, тщетную, претензию: что именно Стена, а не Круглый стол считается символом краха коммунизма.
'Я сделал все - и немало - для того, чтобы выйти на этот путь, - говорит он. - Мы подали им власть на блюдечке'. Пришедшее к власти правительство 'Солидарности' подвело под прошлым 'жирную черту', отказавшись от декоммунизации или политической мести. 'Если бы тогда кто-то попытался решить эту проблему радикально, то на улицах пролилась бы кровь, - говорит он. Угрозой кровопролития, реальной или вымышленной, он также оправдывал введение военного положения. - Но то, что мы справились с этим без робеспьерства или большевизма, было импульсом и моделью для всех стран блока. . . Вот почему я говорю об эволюционной революции: революционной по сути, эволюционной по форме. И я считаю ее историческим успехом Польши'. Он приписывает его 'Солидарности' и Католической церкви - а также себе.
Примерно половина страны считает сегодня эту версию возмутительной фикцией. 'Они ничего нам не дали', - вспоминает бывший диссидент, а позже - министр иностранных дел Бронислав Геремек (Bronislaw Geremek). Революцию сделал народ, добавляет он. Ни 'Солидарность', ни, в особенности, компартия, не ожидали полного разгрома [коммунистов] на июньских выборах, когда оппозиция получила все места, на которые могла претендовать. Генерал Ярузельский надеялся, что Круглый стол позволит партии сохранить за собой власть. Его критики утверждают, что с этой же целью он ввел военное положение. Когда в 1989 г. избиратели его отвергли, он спокойно ушел. Но отсутствие наказания для коммунистических лидеров и их последующая реинкарнация в бизнесе и политике не дали Польше 'рассчитаться' с эпохой.
***
В использовании истории в качестве инструмента политики нет ничего нового. Польша, кроме того, - вовсе не единственная страна, которая, по мнению многих, не рассчиталась со своим тоталитарным прошлым. В свое время лидеры 'Солидарности' последовали призыву диссидента Адама Михника (Adam Michnik) из варшавской тюрьмы: 'Я молюсь о том, чтобы нам из узников не превратиться в надзирателей'. 'Коммунистические преступления', в которых сегодня обвиняют генерала Ярузельского и других старцев из политбюро, можно счесть жутким эхом 'антикоммунистических преступлений' прежних лет. Но ведь демократическая Польша - не совсем то же самое, что бывшая Народная Республика.
С 1990-х годов общественные настроения изменились. Объяснить это может старая польская пословица: 'Враги могут помириться, но их сыновья - никогда'. Многие из тех, кто сегодня преследует генерала - это молодые политики, бывшие школьниками в те времена, когда он был у власти. Другие играли не более чем маргинальную роль в оппозиции. 'Когда сегодня я смотрю на самых кровожадных, я не вижу среди них тех, кто испытал чудовищные страдания', - говорит он. (Разумеется, он сторонник испанского варианта - после смерти Франко было решено идти вперед, оставив прошлое позади). Но это еще не все. Бывшие коммунисты дискредитировали себя в последние годы пребывания у власти и прошлой осенью были изгнаны из власти партиями, сыгравшими на обострении антикоммунистических настроений, что ударило и по старому генералу.
Со временем видение истории меняется. Как показывают опросы, все меньше поляков считают генерала Ярузельского героем, и все больше - предателем. 'Сегодня существует очень негативное видение коммунизма и военного положения', - говорит Томаш Врублевский (Tomasz Wroblewski), редактор польского издания Newsweek. Однако, по стандартам военных переворотов, польский был мягким. При Пиночете погибли тысячи людей, при Ярузельском - не больше ста. При введении военного положения в 1981 г. погибло примерно одинаковое число солдат (13) и мирных жителей (15). Когда на улицы вышли танки, поляки, в основном, предпочли остаться дома, и потом Ярузельский будет напоминать об этом, подчеркивая, что народ осознал, что этот шаг был вызван возможностью советской агрессии. Однако поляки определенного возраста по сей день не могут простить ему украденного у них десятилетия. Не существует и, скорее всего, не появится твердых доказательств того, что Брежнев был готов послать Красную Армию, чтобы остановить 'Солидарность'. Так что, это спор продолжится и после его смерти.
Генерал Ярузельский больше не считает, что введение военного положения дает ему право претендовать на звание героя. Вероятно, это была бы слишком большая уступка свободе воли, способная подорвать философскую защиту всей его жизни. 'Для моего поколения в значительной мере случайность определяла то, где ты окажешься - часто совершенно не там, где следовало бы ожидать, исходя из законов логики'. Он родился в семье землевладельцев-патриотов, его учителями были священники; его отец и дед сражались с русскими. Когда в 1939 г., через две недели после нападения Германии, в Польшу вторглись Советы, он был депортирован на восток вместе с двумя миллионами соотечественников, в основном, представителями среднего класса. Годы войны, проведенные в Сибири, где похоронен его отец, научили его любить простых россиян, а также бояться Россию - 'огромную, сильную страну с великой армией'. А некоторые говорят, что просто переломили ему хребет. Он вступил в единственное польское подразделение, согласившееся воевать под командованием Советов. Хотя он рассчитывал стать, скорее, зажиточным фермером или историком, жизнь военного и коммунизм его устраивали. Он пошел на компромисс. Цитируя строки из своего письма военных лет к матери, генерал Ярузельский говорит: 'я должен служить Польше такой, какой она есть на самом деле, каких бы жертв она от нас ни потребовала'. Иными словами, примириться с властью Советов над Польшей. В этом он преуспел.
И все же, генерал Ярузельский, называющий себя невольным актером исторической драмы, говорит, что он поддался давлению и возглавил министерство обороны, а в 1981 г. - государство. Он добавляет, что первый президент Буш, и не он один, поддержал его назначение президентом Польши, которым он оставался год, чтобы обеспечить мягкую передачу власти в 1989-1990 гг. 'Патриотизм - субъективная ценность, субъективная концепция', - говорит он. Для властвующих сегодня националистических партий такое самооправдание - как красная тряпка для быка. В конце концов, большинство не поддержало режим, навязанный Советами. А, искренне стремясь исполнить свой долг, он любил власть.
Оппортунист, циник, или еще хуже? Эти ярлыки не совсем ему подходят. Генерал - сложный, а в последние годы - почти сердечный человек - скромен и честен. Он не стыдится встреч со своими врагами; в этом отношении он ведет себя даже обезоруживающе. Геремек вспоминает с улыбкой, что генерал специально разыскивал его, чтобы извиниться за то, что когда-то посадил его в тюрьму.
Может ли Ярузельский отличить факты от собственных мифов? 'Я скорее пустил бы себе пулю в лоб', чем ввел военное положение, сказал он в 1993 г. Хотя в 1981-м у него в столе лежал пистолет, он его не использовал. 'Я сказал это один раз и не отказываюсь от своих слов, - настаивает он. - Для меня это было очень болезненным переживанием. Это был мой личный кошмар: недели, дни перед введением военного положения. Мои помощники говорили: 'До конца ваших дней они будут оплевывать вас за это, но вы должны это сделать. Вы должны спасти Польшу'.
М. Камински - редактор колонки редакционных статей The Wall Street Journal Europe.
____________________________________________________________
Интернировать Ярузельского ("Trybuna", Польша)
