Та же участь постигла многие памятники советской эпохи, замененные более 'современными' копиями или новыми постройками. Все проекты сделаны русскими архитекторами, за исключением города в городе, порученного Фостеру. Но будет ли он когда-нибудь достроен?
'Красный октябрь' в постсоветской России Владимира Путина - это не революция и даже не подводная лодка, а шоколадная фабрика. Для молодых людей на половине территории России 'Красный октябрь' - самый любимый шоколад. Запах от фабрики витает над берегами Москвы-реки, попадая в носы служащих итальянского консульства и Европейского Союза. Это предприятие расположено в одном из самых богатых районов Москвы, на острове между Кремлем и переулками купеческого квартала Замосквареч (Zamoskvarech, так в тексте - прим. пер.), напротив собора Христа Спасителя. Как считает городская администрация, и в частности могущественный градоначальник Юрий Лужков, столь дорогостоящий участок земли пропадает понапрасну, поэтому 'Красный октябрь' в скором времени будет снесен, чтобы освободить место для одного из многих десятков торговых центров, которые в последнее время меняют самую сущность Москвы. В российской столице не хватает торговых площадей; цены в последнее время растут с головокружительной скоростью, и рынок недвижимости за годы ползучего капитализма превратился в самый прибыльный бизнес. Фабрика 'Красный октябрь' - не единственный пример поглотившей Москву гонки за кубометрами: помещения центра Art Play тоже обречены. Комплекс бывшей текстильной фабрики на улице Тимура Фрунзе вот уже несколько лет занимают самые престижные архитектурные бюро России: бюро 'Меганом', 'Арх4', а также редакции журналов, посвященных архитектуре и дизайну. Art Play - идеальный пример освоения индустриальных площадей, архитектурный городок с голыми кирпичами и деревянными балками, место, где Москва становится Нью-Йорком и которому могли бы позавидовать художники Вильямсбурга в Бруклине. В конце 2006 года все это будет снесено, чтобы освободить место для еще одного торгового центра.
У советских построек в Москве есть только два пути: быть снесенными, чтобы освободить место для торговых центров, либо быть снесенными, чтобы на их месте поставили 'муляж' (в статье использовано русское слово muljagh - прим. пер.), то есть копию. Такая участь постигла гостиницу 'Москва', мощное здание, шедевр одного из главных архитекторов советской эпохи - Алексея Щусева. 'Оно будет не разрушено, а заменено аналогичным строением, которое будет еще лучше', - таков был ответ, данный городской администрацией немногочисленным интеллигентам, осмелившимся критиковать снос. Отреставрировать - дороже, чем построить заново, и вдобавок, таким образом можно разобраться с теми вопросами, решение которых необходимо, чтобы смело идти навстречу современности: достроить подземные парковки, устроить широкие коридоры и более просторные залы. Навстречу подобной судьбе идут многие десятки памятников: 'Детский мир' на Лубянской площади, дом Мельникова - два лаконичных цилиндра, в которых свет работает заодно с геометрической чистотой, дом Наркомфина: 'Уже двадцать лет мы с отцом пытаемся получить финансирование на его реставрацию. Но получить разрешение администрации еще сложнее', - говорит Алексей Гинзбург, внук Моисея Гинзбурга, создателя дома Наркомфина, памятника архитектуры конструктивизма, ныне находящегося в совершенно позорном состоянии.
Москва больше любого другого города в мире стала жертвой своей истории: ее осаждали и поджигали иноземные армии, ее опустошали архитектурные безумства советской идеологии. В этом городе на улицах - двенадцать полос автомобильного движения, а небо по вечерам делается свинцовым. Здесь развилась одна из величайших архитектурных школ XX века - конструктивизм, но с тридцатых годов Москва жила в полной изоляции. 'Тем, кто спрашивает меня, что я думаю о сегодняшнем состоянии архитектуры в Москве, я отвечаю словами американского архитектора, который, впервые попав в Москву, заявил, что худшую архитектуру видел только в Далласе', - говорит Алексей Муратов, редактор престижного журнала 'Проект Россия'. Сотни архитектурных безобразий и ни одного проекта международного уровня; Москва заполонена итальянской обувью и автомобилями из Германии и Японии, но архитектурный мир до сих пор оставался почти полностью автаркичным. Для строительства зданий в новой постсоветской столице приглашались только российские архитекторы, а иностранцам оставалось обустраивать только дачи разборчивых 'новых русских' или интерьеры ресторанов, где обед стоит 250 евро (как в только открывшемся 'Боне' Филиппа Старка). Но если посмотреть на 'Арх-Москву' - 11-ю архитектурную выставку, которую в этом году посетило 25 тысяч человек, - может показаться, что что-то начинает меняться. Выставляется множество проектов: самый экстравагантный из них - 30-этажный дом с пространством для лыжни на крыше. Среди этих проектов все больше иностранных: здесь присутствуют американцы NB-BJ, Заха Хадид, Эрик Ван Эгераат, Доминик Перро со своим проектом реконструкции Мариинского театра в Санкт-Петербурге.
Москва сегодня не очень сильно отличается от Берлина сразу после падения стены: на каждом углу идет стройка; лицо города меняется, создается новое лицо. Бабушки - русские старушки - еще поют в переходах песни времен отечественной войны под аккомпанемент мужей, играющих на аккордеонах, но вот в автобусах уже совершилась маленькая революция: там ввели турникеты, покупка билета сделалась абсолютно обязательной, а его цена дошла до 50 евроцентов. Но, в отличие от Берлина, в Москве отсутствует режиссура; отсутствует культурный проект глобального масштаба. В залах Пушкинского музея, бок о бок с великолепной советской коллекцией импрессионистов и золотом Шлимана, которое русские захватили в Берлине, до 6 июля экспонируются десятки макетов одного из самых прославленных архитекторов современности - Норманна Фостера. Английский баронет - первый из международных архитектурных звезд, кому удалось пробить брешь в стенах консервативного музея. И именно Фостер является автором самого амбициозного московского проекта, который должен окончательно оторвать город от советского прошлого и превратить его в грандиозный мировой мегаполис: 'Москва-Сити', местный вариант лондонского района Доклендс. На 100 гектарах разместятся тысячи офисов, небоскреб в 660 метров, самый высокий в Европе, торговые центры и конференц-залы.
Скептики продолжают утверждать, что эти проекты - всего лишь попытка мэра Лужкова продемонстрировать какие-то перемены, однако фостеровскую башню 'Россия', еще не начатую, постигнет та же судьба, которая ожидала проект Ван Эгераата, оставшийся на бумаге, потому что он не понравился мэру. 'Главная сложность в развитии качественной архитектуры в России состоит в том, что абсолютно все, от мэра до последнего чиновника, имеют право голоса в процессе одобрения проекта', - говорит Борис Б., молодой архитектор, который предпочел скрыть свою фамилию. И все соглашаются, что именно в этом основная причина, по которой иностранные архитекторы держатся от России подальше.
'Иностранные архитекторы не хотят подчиняться законам безжалостного российского рынка недвижимости, которые требуют, чтобы фундамент начинал строиться еще прежде, чем будет окончен проект', - продолжает Алексей Муратов. Не говоря уж о том, что проект в России никогда не считается окончательным: кто угодно может добавить окно или решить, что нужно использовать другие рамы - из другого материала, возможно, менее дорогие. Примерно так произошло с домом, который Ле Корбюзье построил в Москве в 1928 году: в конце концов, его так исказили, что французский зодчий отказался признавать свое авторство.
___________________________________________________________
Архитектурные символы России ("The New York Times", США)
Отбойные молотки крушат сердце Москвы ("The Globe And Mail", Канада)
Москва глазами мэра: долой архитектурные шедевры ("The Independent", Великобритания)
Архитектура: центр столицы превращается в стройплощадку ("The Financial Times", Великобритания)
Увидишь такое - и вправду заплачешь ("The Times", Великобритания)
