Данная статья опубликована в 3-м номере журнала 'Россия в глобальной политике' за 2006 год. Материал публикуется с любезного разрешения редакции издания.
Леон Арон - директор российских исследований Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute).
____________________________________________________________
Шарль де Голль сказал однажды, что у стран нет друзей, а есть только интересы. Он забыл уточнить: это интересы, как они видятся и интерпретируются элитами (в авторитарных режимах) или, если речь идет о демократиях, элитами и общественным мнением.
В свою очередь, трактовка национальных интересов определяется идеологией власти, то есть представлением лидеров о том, как следует жить и чего добиваться их стране. Поэтому отношения одного государства с другим, как правило, отражают место последнего в его собственной системе координат, а также глубинную сущность и внутриполитические приоритеты его режима.
Сегодняшние связи между Соединенными Штатами и Россией не исключение. Тот факт, что в результате политики, проводимой каждым из этих государств, отношения между ними ухудшаются (и, по всей видимости, продолжат ухудшаться, как минимум, в течение следующих трех лет), не является следствием ни заговора, ни чьего-то злого умысла. Корни и динамика этого процесса - в том, как режимы в Москве и Вашингтоне воплощают стратегические повестки дня на основе выбранных идеологий, и в том, какими видятся - опять же через идеологические призмы - ответы партнера на свои действия.
ВЗОРВАННЫЕ АКСИОМЫ
У нынешней идеологии Вашингтона два источника, два часто накладывающихся друг на друга лейтмотива. Первый - это трагедия 11 сентября 2001 года. С того дня Белый дом ни на минуту не оставляла озабоченность, связанная с угрозой исламского экстремизма, с возможностью повторения теракта и перспективой передачи террористам оружия массового уничтожения (в первую очередь ядерного) нестабильными, фундаменталистскими, настроенными против Америки государствами.
Другое 'родовое пятно' этой администрации - ее неоконсерватизм. В разговорах о чуть ли не заговорщическом, большевистском единодушии 'неоконов', об их якобы почти кукловодческом контроле над Белым домом много чуши. Институт, где работает автор настоящих заметок, часто называют 'мозговым центром неоконсерватизма', и изнутри эти домыслы выглядят, мягко говоря, весьма далекими от реальности.
Если какие-то постулаты 'неоконсервативной идеологии' во внешней политике и существуют, то главный из них можно сформулировать следующим образом: интересы и безопасность Америки гораздо легче обеспечивать в мире, где торжествует политическая свобода. Отсюда и принятие, по крайней мере как идеала, инаугурационной (1961) речи президента-демократа Джона Кеннеди: 'Пусть каждая страна мира, желает ли она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, не согнемся под любой ношей, выстоим перед любой трудностью, поддержим любого друга и окажем сопротивление любому врагу, лишь бы выжила и победила свобода'. Для неоконсерваторов принципиальной является связь между тем, как государства ведут себя внутри страны, и их внешней политикой.
В этом смысле показательна эволюция госсекретаря Кондолизы Райс. Еще с тех пор как она работала над докторской диссертацией, посвященной Советской армии в период подавления Пражской весны (1968), одними из главных ее научных интересов являлись военные аспекты американо-советских отношений и контроль над вооружениями. Она была выдвиженцем генерала Брента Скоукрофта - ведущего 'реалиста' Вашингтона, помощника президента Джорджа Буша-старшего по национальной безопасности. Последний назначил Райс советником по СССР. В августе 1991 года - в ответ на всплеск национально-освободительных движений в советских республиках и демократическую революцию в России - Буш в Киеве грозно предупредил украинцев об опасности 'самоубийственного национализма'. Прозванная 'цыпленком по-киевски' (Chicken Kiev), эта речь навсегда вошла в арсенал неоконсервативных критиков как пример зашоренности 'реалистов', отсутствия у них политического и исторического 'слуха'.
Скоyкрофт олицетворял собой взгляд на стабильность как на кардинальную ценность и цель американской внешней политики. В 1998-м Райс начала обучать тогдашнего губернатора штата Техас Джорджа Буша-младшего внешней политике. Судя по речам 'ученика' в ходе президентской кампании и по сигналам из Белого дома в первые девять месяцев правления новой администрации, 'реализм' в ней явно преобладал. Неважно, что там у русских за государство: советское тоталитарное, новое демократическое, авторитарное китайского типа или вовсе, по терминологии Райс, 'несостоявшееся'. Разбираться долго, да и незачем. Важно, сколько у них стратегических ракет с ядерными боеголовками. Вот об этом и будем говорить - и этим, в общем-то, взаимная повестка дня и исчерпывается. (Вскоре после прихода к власти Буша-младшего один из архитекторов американо-российских отношений в администрации Билла Клинтона с нескрываемым раздражением жаловался в узком кругу, что в ходе 'передачи власти' от Клинтона к Бушу Райс демонстрировала подчеркнутое невнимание к внутренней российской проблематике.)
11 сентября 2001 года взорвало аксиомы реализма. Поддержание статус-кво вдруг обернулось неприемлемым риском. Произошло не что иное, как смена парадигм. Президент Буш и его помощник по национальной безопасности неожиданно для себя стали неоконсерваторами.
Америка, которая еще год, месяц, неделю назад почивала на лаврах победы в холодной войне - самая сильная, неуязвимая и абсолютно самодостаточная держава, - упала с олимпа на жесткую и холодную землю, кровоточащая, испуганная, одинокая и озирающаяся по сторонам в поисках друзей. Именно друзей, а не бизнес-партнеров наподобие Саудовской Аравии, взрастившей 15 из 19 террористов, атаковавших США.
И вот тут Россия вышла на первый план - решительно и уверенно, как будто ждала этого момента и всю 'домашнюю работу' не только приготовила, но и отшлифовала до блеска. Звонок Владимира Путина Джорджу Бушу в первые минуты после нападения; согласие Москвы не только на использование российского воздушного пространства самолетами Соединенных Штатов и НАТО, но и нa размещение их баз в Центральной Азии; сотрудничество спецслужб; использование российских разведданных по Афганиcтану и обширных российских связей с антиталибским Северным альянсом. И все это, что называется, на одном дыхании: решительно, щедро, не ставя предварительных условий, не торгуясь, не требуя ничего взамен. (Заодно Россия свернула свою военно-морскую базу в Камрани и закрыла радиолокационную станцию на Кубе.)
Когда сущность режимов и их идеология вдруг стали важны для новоиспеченных неоконсерваторов из Белого дома (отсюда лозунг 'Если надо, будем менять режимы'), стал важен и внутренний порядок России, а подсчет ракет превратился в задачу третьестепенную. Выяснилось, что Россия осени-2001 - это вовсе не Китай. Что там есть и политические свободы, и свобода вероисповеданий, и многопартийность, и тогда еще реальная оппозиция, и свободная пресса, и неподцензурная культура. А курс на либеральные реформы в экономике осуществляется вполне серьезно, грамотно и с размахом.
Именно это совпадение базовых ценностей и, как результат, многих главных (хотя даже тогда далеко не всех) и наиболее насущных национальных интересов придавали российско-американским отношениям, как казалось, характер долговременного, стратегического союзничества.
Но, согласно любимому историей (и Энгельсом) парадоксу, в триумфе уже вызревали семена поражения. Когда российская власть сменила приоритеты внутренней и соответственно внешней политики, преградой в отношениях между двумя странами стала та самая неоконсервативная доминанта в определении американских национальных интересов, которая ранее привела к небывалому с конца Второй мировой войны сближению Москвы и Вашингтона и к посещению российским лидером ранчо Кроуфорд, принадлежащего чете Бушей.
НОВЫЙ КУРС МОСКВЫ
Начиная примерно со второй половины 2003 года становится все более очевидным: режим Владимира Путина - это не исправление 'перекосов' 1990-х при продолжении (более последовательном, 'чистом' и 'цивилизованном') стратегической линии Бориса Ельцина. Наоборот, доминирующая идеология словно бы переполнялась глубоким стыдом за 'хаос' 1990-х годов, проявившийся прежде всего в ослаблении государства. То, что и хаос, и слабость государства - непременные спутники всех великих революций, видимо, было либо неизвестно, либо отвергнуто с порога.
В этой перспективе и внутренняя, и внешняя политика виделись как результат заговора, продукт изощренных политтехнологий, 'проплаченных' олигархами, а не как следствие сознательного и свободного, хотя и реализованного не самым лучшим образом выбора большинства россиян. Выбора, подтвержденного и избранием Ельцина на пост президента тогда еще РСФСР в июне 1991-го, и результатами референдума в апреле 1993-го, и судьбоносным голосованием 1996-го, и вполне еще свободной избирательной кампанией-1999, когда, похоже, навсегда было похоронено народно-патриотическое левое большинство в Госдуме.
Снова восторжествовали традиционные для России постулаты: государство тождественно обществу; все, что хорошо для государства, априори хорошо для страны; укрепление государства есть укрепление общества. Судя по их политике, только два лидера в российской истории, Александр II и Борис Ельцин, осознавали, что ослабление роли государства способно в определенных обстоятельствах и только в долгосрочной перспективе укрепить общество. Петр I и Иосиф Сталин довели до крайних пределов противоположную тенденцию.
Следовательно, чиновник (конечно же, просвещенный, умный, работящий и, разумеется, неподкупный) - это гораздо более эффективный и последовательный двигатель прогресса общества, чем свободная пресса (такая продажная, падкая на сенсации и пекущаяся о прибыли, а не об интересах государства), избиратель (такой наивный, необразованный и переменчивый), независимый судья (такой взяточник) или, боже упаси, частный предприниматель.
А раз так, видимо, заключили в Кремле, проведенная в 1990-e годы децентрализация политики и экономики была в принципе неадекватной и во многом даже вредной. Следует реанимировать роль государства, занять 'командные высоты' экономики, вернуть себе 'бриллианты' из экономической 'короны' и навсегда утвердить контроль исполнительной власти над всеми другими ее ветвями, закрепив ведущую роль Кремля в политической сфере.
Последовавшие изменения во внешней политике лежали в русле той же логики. В целом прозападная политика предыдущего режима рассматривалась теперь Кремлем не как следствие общности интересов и не как поиски пути к 'общечеловеческим ценностям', к 'европейскому дому' или места в союзе 'цивилизованных' государств. Все это - яковлевско-горбачевское, шеварднадзевское, ельцинское, уходящее корнями в период гласности, - было подвергнуто идеологической ревизии. Развал СССР назвали самой большой геополитической катастрофой ХХ века. Отсюда и новые императивы внешней политики: движение на Запад не форсировать и 'жертв' ему не приносить (например, в том, что касается политических свобод внутри страны или отношений с пророссийскими диктатурами в СНГ). Там, где возможно, Россия будет пытаться восстанавливать и укреплять прежние связи на бывшей советской территории. Те новые государства, которые окажут содействие в этом процессе, будут поощрены; те, что препятствуют, - наказаны.
Конечно, это не возвращение к политике Советского Союза. Например, в решение метазадачи по восстановлению общности постсоветского пространства (и российской сверхдержавной гегемонии в регионе) органически вписывается один из императивов национальной безопасности, свойственный всем великим континентальным державам в истории - от Вавилона, Персии, Китая, Рима до Соединенных Штатов вплоть до 70-х годов прошлого века: стабильность на границах и дружественные (а лучше вассальные) режимы по периметру. Отсюда и российский эквивалент поддержки 'сукиных сыновей, но наших сукиных сыновей' - фраза, которая прочно вошла в лексикон внешней политики США (так Франклин Делано Рузвельт высказался в отношении никарагуанского диктатора Анастасио Сомосы. - Ред.). Поддержка Кремлем 'последнего диктатора Европы', Лукашенко, встречает в Белом доме раздражение и непонимание. Москва не хуже, а, пожалуй, и гораздо лучше Вашингтона знает об одиозности белорусского режима, не говоря уже о личных качествах 'батьки', но считает 'негатив' в отношениях с Западом приемлемой ценой на пути к достижению поставленной цели.
В отличие от Советского Союза, во внешней политике России легко просматриваются прагматизм, стремление к 'свободе рук', к положению над схваткой, к классической Realpolitik. Не связывать себя абстрактными принципами ('западная цивилизация', 'свобода', 'права человека'), а маневрировать. Не вступать в 'идеологические' альянсы, а 'работать' со странами главным образом на двусторонней основе. Для современной России долгосрочные результаты менее важны, нежели процесс установления и поддержания контактов, сегодняшняя роль России и те дивиденды, которые они приносят сейчас. Как говорил Троцкий, цель - ничто, движение - все.
Россия прибегает к тактике, известной в бизнесе как asset leveraging: наиболее эффективное размещение активов. Акцент делается на областях 'сравнительных преимуществ', будь то ядерные технологии либо передовые системы обычных вооружений и, конечно же, энергетика. Неотъемлемой частью новой российской внешней политики стал дипломатический эквивалент арбитражa, т. е. попытки заработать на структурных 'пробуксовках' механизма ценообразования, на разнице цен за один и тот же продукт на разных рынках: маневрирование на лезвии ножа (и чем острее, тем лучше).
Использованием сравнительного преимущества обусловлены, например, поставки вооружений в Китай - на самый большой рынок сбыта российских военных технологий: новейшей авиации (включая грузовой самолет-гигант Ил-76 и заправочный Ил-78), кораблей, подлодок. Первые в истории российско-китайские учения прошли в августе 2005-го с участием свыше 10 тысяч военнослужащих. А что касается раздражения в Вашингтоне, обязавшемся защищать Тайвань в случае нападения Пекина, или опасности продажи оружия геополитическому сопернику (который до сих пор не признает 'неравноправные договоры' 1858 и 1860 годов, отдавшие России огромные куски Сибири, а в следующее десятилетие может достичь паритета с Россией по ядерному потенциалу), то риск оправдывается, видимо, выполнением глобальной задачи по исправлению 'перекосов' 1990-х - обретением 'самостоятельности' на мировой арене, престижа и миллиардов долларов.
Соглашение о поставке Сирии - тоталитарному режиму, поддерживающему терроризм, - тактических противовоздушных систем SA-18 рассматривается как восстановление позиций на Ближнем Востоке, утраченных после развала Советского Союза. Визит руководства движения ХАМАС в Москву, кроме всего прочего, был и попыткой арбитража в надежде на важные уступки (скажем, отказ от перманентной войны с Израилем) и, как следствие, на утверждение репутации России в качестве незаменимого медиатора конфликтов между 'Востоком' и 'Западом'. Как любил повторять Наполеон (а вслед за ним Ленин), 'On s'engage et puis on voit!' - 'Ввяжемся в бой, а дальше будет видно!'.
'Новый курс' во внешней политике Москвы наиболее отчетливо проявился, пожалуй, в ее отношениях с Ираном. Именно они обусловили самую серьезную на сегодняшний день ссору с Вашингтоном. После возобновления в декабре прошлого года продажи Тегерану обычного вооружения, приостановленной комиссией Гор - Черномырдин по настоятельной просьбе Соединенных Штатов летом 1995-го (до этого Россия за пять лет продала Ирану на два миллиарда долларов самолетов, танков и подводных лодок), ему были поставлены мобильные ракетные системы противовоздушной обороны Тор-М1, истребители МиГ-29 и корабли береговой охраны на общую сумму приблизительно миллиард долларов.
Поскольку золотовалютные запасы России приближаются к 300 миллиардам долларов, выручка для нее, конечно, далеко не главное.
Ситуация вокруг Ирана используется для достижения той же метацели. По словам московского эксперта Раджаба Сафарова (и, по-видимому, по разумению кремлевских архитекторов этой политики), Иран предоставляет Москве 'уникальный и исторический шанс вернуться на мировую арену в качестве ключевого игрока и вновь рожденной сверхдержавы. Если Россия будет твердо защищать интересы Ирана в этом конфликте... она немедленно вернет себе престиж в мусульманском мире и на всей мировой арене... И никакие финансовые предложения со стороны Соединенных Штатов не смогут изменить стратегию'.
Отсюда вытекает тактика, применяемая Россией в ходе переговоров постоянных членов Совета Безопасности ООН (Великобритания, Россия, Китай, США, Франция) и Германии с Ираном: как можно дольше откладывать 'момент истины', защищая статус-кво и оттягивая 'продажу' товара (российской поддержки), чтобы увеличить его цену. А то, что лидер Ирана публично провозглашает веру в двенадцатого имама, который явит себя после всемирной катастрофы (читай: ядерной войны) и грозится стереть Израиль с лица земли, - это эмпиреи, от лукaвого, не для сегодняшнего дня.
НЕНАДЕЖНЫЕ ЯКОРЯ
B иные времена такая политика Москвы, возможно, и не вызывала бы серьезных проблем в отношениях с Вашингтоном. В конце концов, привыкли же там (хотя, конечно, не без раздражения) к дипломатии Франции, которая после утраты статуса великой державы практиковала схожий прагматизм и дипломатический арбитраж в отношениях с главными блоками - участниками холодной войны. Но времена не те и не те ценности. Такая политика чревата тем, что даже после увязания в иракском болоте она будет неприемлема для американского внешнеполитического истеблишмента (за исключением изоляционистов-маргиналов с обоих флангов). Koсa 'постсентябрьского' активизма США - с его акцентом на свободу и демократию как центральные элементы национальной безопасности и на 'распространение демократии' в качестве одного из ключевых средств ее обеспечения - нашла на камень постсоветской и постимперской реставрации России, суть которой заключается в экономической и политической рецентрализации и Realpolitik за рубежом.
Вследствие ценностного размежевания Россия и Америка принялись дрейфовать в противоположных направлениях. Корабли начали отдаляться друг от друга. Но полной потери визуального контакта пока еще не произошло: ее предотвращают якоря - главные 'активы' одной стороны, отвечающие стратегическим интересам другой.
'Активы' России имеют центральное значение для решения четырех долговременных и стратегических задач, стоящих перед Вашингтоном: победа в глобальной войне с терроризмом; предотвращение распространения ядерного оружия; обеспечение энергетической безопасности; развитие общности интересовв отношении Китая, в неизбежность столкновения с которым уверена значительная часть внешнеполитических элит США.
Кстати, ключ к трениям внутри администрации, истоки разнобоя в российской политике Соединенных Штатов и риторической сумятицы, так часто раздражающей Москву, отнюдь не в персоналиях: Дик Чейни, Кондолиза Райс, Эрик Эделман на одной стороне, Джордж Буш и Томас Грэм - на другой. Причина кроется именно в разнящихся оценках важности российских 'активов' по сравнению с 'пассивами' внутренней политики Кремля, в неизбежной амбивалентности имиджа России с точки зрения сформировавшейся после 11 сентября системы национальных интересов США. Преобладает то одна, то другая составляющая: 'геополитическая', в центре которой интересы-'якоря', или 'неоконсервативнaя', для которой важны прежде всего этатистские тенденции внутри России.
Что до Москвы, то в ее первостепенных стратегических интересах Америка фигурирует, во-первых, как союзник в борьбе с мусульманским терроризмом, включая прежде всего чеченских боевиков. Во-вторых, от Соединенных Штатов ждали понимания 'особой роли' (и соответственно особых интересов) России на постсоветском пространстве, где проживает 25 миллионов этнических русских и которое обогревается, освещается и снабжаeтся (до последнего времени практически в кредит) энергией за счет российских газа, нефти и электричества. В-третьих, Россия рассчитывала на поддержку ее интеграции в мировую экономическую систему, начиная с ВТО.
Но, пожалуй, самый главный американский 'актив', самое ценное, что Соединенные Штаты могут дать России, - это уважение и равноправие. Как бы ни клеймили Америку полуофициальные пропагандисты в прокремлевских газетах и на телеканалах, что бы там ни говорилось о 'смене вех' и ориентиров, о Европе, Азии и Евразии - для народа, равно как и для элит, паритет с Америкой (не важно в чем - в армиях, континентальных ракетах, спутниках, мясе, кукурузе, демократии, темпах роста экономики), ее уважение к России всегда - при Ленине, Сталине, Хрущеве, Брежневе, Горбачеве и Ельцине - были одним из главных легитимирующих внутриполитических факторов. По гамбургскому счету национального достоинства никто - ни Европа, ни Азия, ни Германия, ни Китай, ни Франция, ни Япония - и близко не стоит.
Этот перечень коренных взаимных интересов, конечно же, не нов. Новостью последних лет стало то, что 'активы', не подпитываемые более совпадением хотя бы нескольких главных идеологических составляющих, начали быстро обесцениваться. Цепи якорей ржавеют. То, что раньше относилось бы к разряду легкорешаемых технических проблем, сейчас становится основанием для глубоких и долгих обид и серьезных ссор, число которых возрастает с каждым витком порочного круга.
Так, с точки зрения Вашингтона (и американского общественного мнения, что гораздо важнее в долгосрочной перспективе), за прошедший год образ России как союзника в борьбе с терроризмом существенно скомпрометирован. Здесь и заявка Москвы на особые отношения с движением ХАМАС, и поставки ракет Сирии, истребителей МиГ-29 и вертолетов Ми-24 Судану, практикующему террор (и даже, как в случае Дарфура, геноцид) в отношении собственного населения.
Что касается нераспространения ядерного оружия, то способность России содействовать разрешению северокорейского кризиса, оказывая влияние на своего бывшего клиента - Пхеньян, мягко говоря, не оправдала надежд. Разочарование это, однако, бледнеет по сравнению с последствиями позиции по иранскому вопросу. Создается все более устойчивое впечатление, что Москва недооценивает риск для своих отношений с США (а теперь уже и с Европой), играя роль дипломатического защитника и поставщика передовых обычных вооружений и гражданской ядерной технологии режиму, который открыто призывает к атакам на Соединенные Штаты, финансирует, вооружает и обучает террористов, а с недавнего времени публично заявляет о намерении заняться обогащением урана для производства ядерного оружия.
Возможно, Россия уже прошла 'точку невозврата', после которой, вновь говоря на языке бизнеса, никакое хеджирование уже не сможет предотвратить серьезные потери при ликвидации занятых ею рыночных 'позиций'. Не желая ставить под удар встречу лидеров стран 'Большой восьмерки', Россия в конечном итоге, видимо, проголосует в Совете Безопасности ООН за санкции против Ирана или, по крайней мере, воздержится. Последний почти что наверняка ответит выходом из режима нераспространения и в итоге автоматически вызовет расширение санкций. Они могут включать запрет на сотрудничество с Тегераном не только в гражданском атомном строительстве, но и в сферах, связанных с обычными вооружениями, финансами, инвестициями в неядерную энергетику (газ). Во всех этих областях, начиная с сооружения ядерного реактора в Бушере стоимостью больше миллиарда долларов, Россия сегодня 'вложилась' более глубоко и объемно, чем кто бы то ни было. И как бы Москва ни повела себя при этом весьма вероятном сценарии, едва ли ей удастся избежать долговременного урона в престиже (не говоря уже об ущербе материальном).
Что касается энергетической безопасности Америки, то, когда Кремль, несмотря на лоббирование даже на уровне Белого дома, наложил вето на строительство частного трубопровода Западная Сибирь - Мурманск, надежды Вашингтона на существенное замещение части импорта нефти из Персидского залива прямыми поставками из России рассеялись. Тревоги по поводу надежности и, главное, устойчивости роста российского нефтяного экспорта усилились после фактического огосударствления компаний ЮКОС и 'Сибнефть', в результате которого темпы роста добычи упали с 8 % в среднем (показатель за предыдущие семь лет) до 2 % в 2005 году. Впервые с 1999-го объем российских поставок на мировой рынок сократился в абсолютной величине.
Не успел Запад переварить кратковременное прекращение поставок газа в Украину и снижение (вследствие воровства газа украинской стороной) давления в трубах, по которым газ поступает в Европейский союз, как в апреле нынешнего года Москва выступила с серией угрожающих заявлений - прямо-таки очередь 'веером от живота' со стратегических высот российской энергетики и политики. Речь шла о возможности сокращений поставок нефти и газа в Западную Европу (и, наоборот, их роста на азиатском направлении), если последняя и впредь будет с недостаточным энтузиазмом откликаться на планы 'Газпрома' и российских нефтяников по выходу на европейский розничный рынок. Об этом говорили в Москве Алексей Миллер и Семен Вайншток, возглавляющие 'Газпром' и 'Транснефть' соответственно, а спустя два дня - Владимир Путин в Томске. (Вайншток даже назвал количество нефти - 30 млн тонн в год, - которое перебросят с запада на восток.)
И вот уже Кондолиза Райс в Турции высказывает опасения по поводу российской газовой 'монополии' и призывает к строительству в обход России газового трубопровода параллельно нефтепроводу Баку - Супса - Джейхан. В Белом доме, наступая на горло неоконсервативной песне, принимают унаследовавшего азербайджанский 'престол' Ильхама Алиева, а вице-президент США Чейни расхваливает в Астане 'стратегическое партнерство', обращаясь к пожизненному, по всей видимости, президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву, набравшему 91 % голосов на последних выборах. (После этих выборов один из главных политических соперников Назарбаева был убит агентами казахстанских спецслужб, а другой арестован.) При этом, несмотря на ухаживания Вашингтона, Астана пока не транспортирует нефть по трубопроводу Баку - Джейхан и, так же как и Ашхабад, не выразила заинтересованность в газопроводе, альтернативном газпромовскому.
Наконец, ввиду того что политика России в отношении Китая делает акцент на продаже ему вооружения и приоритетном снабжении энергией, американо-российское сотрудничество в деле 'сдерживания' Поднебесной выглядит весьма иллюзорным, даже если скептически относиться к заявлениям Москвы и Пекина о незыблемости их дружбы и их совместной оппозиции 'однополярному' миру.
Так же интенсивно и заметно в России обесцениваются американские 'активы'. У Москвы создается впечатление, будто 'особые интересы' России на постсоветском пространстве вместо 'понимания' встречают сознательное пренебрежение. Aнтиавторитарныe 'цветные' революции на территории СНГ воспринимаются как нацеленные против России и ставятся в вину Вашингтону. Начисто забыв совсем недавнюю историю своей страны, Кремль, похоже, не может представить себе подлинного народного протеста, не замышленного и не проплаченного со стороны. Сказывается атмосфера политического цинизма, столь характерного для периодов реставраций, будь то эпоха Карла II в Англии либо времена Наполеона III во Франции. Лобовую атаку на свои интересы Москва видит и в форсировании приема в НАТО Украины и Грузии - вслед за молниеносным предоставлением членства в альянсе странам Балтии.
Не оправдались и расчеты Москвы, по крайней мере, на моральную поддержку со стороны США в борьбе с терроризмом на территории России. Вместо того чтобы оказать помощь или на худой конец смолчать, и Госдепартамент, и неправительственные организации, и СМИ продолжают критиковать нарушения прав человека в Чечне и отказываются (как, впрочем, и большинство россиян) воспринимать политику 'чеченизации' ('кадыризации') конфликта как надежный выход из тупика. Кроме того, следуя примеру Великобритании, Соединенные Штаты недвусмысленно заявили о нежелании сотрудничать с Москвой в выдаче лиц, обвиняемых Россией в пособничестве чеченским террористам.
Еще менее устойчивым оказался в глазах Москвы третий стратегический 'актив' США - помощь в интеграции в глобальную экономику. Наоборот, Америка оказалась, пожалуй, самым крупным камнем преткновения на пути к членству России в ВТО. Москва винит официальный Вашингтон, хотя здесь администрация Буша не задает тона и явно идет в фарватере могущественных деловых интересов. Американские компании требуют принять действенные меры по борьбе с повальным воровством интеллектуальной собственности - особенно это касается музыкальной продукции, фильмов и компьютерных программ, только в 2005 году стоивших американским правообладателям около двух миллиардов долларов. А банки добиваются права открывать не только дочерние компании, но и отделения.
Трудности со вступлением в ВТО вновь разбередили в Москве обиду в связи с поправкой Джексона - Вэника, болезненной занозой, сидящей в двусторонних отношениях уже почти 15 лет. Закон запрещает предоставлять статус наибольшего благоприятствования в торговле странам с нерыночной экономикой, которые ограничивают право граждан на эмиграцию. Хотя постсоветская Россия сняла все ограничения на выезд за рубеж и на эмиграцию и уже по крайней мере лет десять производит большую часть валового продукта в негосударственном секторе (в отличие от Китая, имеющего этот статус с 2000 года, несмотря на очевидные нарушения обоих условий), Америка продолжает ущемлять национальное достоинство России вопреки своему же законодательству.
Разрушительные сами по себе, все эти несбывшиеся ожидания подтачивают самый важный для Москвы 'актив' - сознание паритета с Америкой и уважения с ее стороны. И вот уже даже российские либералы призывают к ускоренному созданию и развертыванию стратегических ядерных ракет с кассетными боеголовками класса 'Тополь-М' - главным образом лишь для того, чтобы заставить Америку снова начать переговоры о взаимном сокращении ядерных потенциалов! 'Конечно, на Россию никто нападать не собирается, - откровенно объяснил эту позицию один из ее главных сторонников эксперт Алексей Арбатов, - но и вести переговоры с ней отказываются'. После того как двумя месяцами позже прозвучало Послание Президента РФ Федеральному собранию, этот подход, похоже, вошел в официальную политику.
ЖДАТЬ ЛИ БУРИ?
Отчуждение между Вашингтоном и Москвой сохранится и, по всей вероятности, будет нарастать по меньшей мере до 2009-го, когда в обеих странах придут к власти новые администрации. Правда, и в этом случае динамика вряд ли изменится менее чем за год-полтора. Рост напряжения связан с политическим календарем: и в Соединенных Штатах, и в России практически одновременно развернутся президентские кампании, в ходе которых внешняя политика, как правило, перестает быть эзотерической областью, где властвуют эксперты-брамины, и становится частью политического кулачного боя.
В Америке, где начиная с выборов-1996 Россию 'теряют' каждые четыре года (но потом, после президентских выборов, благополучно 'находят'), критика Буша за 'потерю' начнется раньше обычного: выборы в Государственную думу РФ в декабре 2007-го США будут рассматривать под микроскопом, и трудно представить себе расклад, при котором не обнаружилось бы множество моментов, неприятных с точки зрения демократических процедур.
Кроме того, Москве сильно не повезло с личностным фактором: самый популярный на сегодняшний день республиканский претендент на высший государственный пост - сенатор Джон Маккейн, для которого Россия, естественно 'потерянная', стала рефреном в избирательной кампании 1999- 2000 годов и который по сей день не утратил все крепнущий критический запал. Маккейну (как, впрочем, и другим кандидатам) Россия необходима, чтобы продемонстрировать собственную осведомленность в вопросах внешней политики и осознание ее моральной составляющей, а это было непременным условием всех успешных президентских кампаний последних 25 лет - от Рональда Рейгана до Билла Клинтона и Джорджа Буша-младшего. (Недооценка данного фактора оказалась в 1992-м одной из главных причин поражения Буша-старшего, обвиненного Клинтоном в том, что тот 'приласкал' 'мясников с площади Тяньаньмэнь'.) В этом контексте высказывания Чейни в Вильнюсе 4 мая нынешнего года можно, по крайней мере отчасти, интерпретировать как внутриполитическую тактику: превeнтивный удар, 'выпуск пара', громоотвод. Уж лучше мы атакуем за два месяца до саммита 'Большой воcьмерки', чем Джон Маккейн - за два дня до питерской встречи.
Но критика Маккейна, который попридержит лошадей из соображений партийной лояльности, ни в какое сравнение не идет с той бурей, что обрушат на 'пророссийский' Белый дом демократы (скорее всего, бывший губернатор Вирджинии Марк Уорнер и, несомненно, Хиллари Клинтон), - точно так же, как это делали республиканцы в 1998-2000 годах, когда Россия (вернее, ее реальные, но раздутые порой до абсурда изъяны) стала дубиной для охаживания Клинтона. Основное направление грядущей атаки предугадать несложно: мол, в 1990-е годы, при Билле и Борисе, Россия двигалась по правильному пути и мы дружили, но пришли республиканцы-неоконсерваторы и все испортили, вследствие чего Россия оказалась 'потерянной', сошедшей с рельсов демократии, и вместо горячей дружбы мы получили в лучшем случае 'холодный мир'.
Со своей стороны официальный помазанник Кремля на президентство (да и остальные кандидаты) не сможет не откликнуться и не добавить свои, как говорила гоголевская Коробочка, 'забранки' к той дозе антиамериканизма, которую изначально пропишут его кампании политтехнологи.
И все же 'лобовая' конфронтация и новая холодная война представляются весьма маловероятными - по крайней мере по четырем причинам.
Во-первых, несмотря на эрозию, геостратегические 'активы', о которых мы говорили, далеки от оскудения и продолжают служить своего рода рамкой, очерчивающей базовые отношения между обеими странами.
Во-вторых, сформированные в 1992-1993 годах цели российской внешней и оборонной политики - Россия - региональная сверхдержава, Россия - глобальная ядерная сверхдержава и, главное для Америки, Россия - одна из великих держав (но не сверхдержава, политически соперничающая с США по всему миру) - остаются неизменными. Хотя они могут периодически раздражать Вашингтон, но вряд ли вызовут глубокую тревогу за жизненные интересы нации.
В-третьих, несмотря на склонность Кремля играть мускулами, Россия, в отличие от Советского Союза и нынешнего Китая, не 'ревизионистская' держава, постоянно стремящаяся изменить мировой баланс сил в свою пользу. Для этого нужна идеология и, как результат, система приоритетов, которых в Москве сегодня нет и, судя по всему, не предвидится. Какая уж там идеология, если, защищая с пеной у рта права Ирана на 'мирное освоение ядерной энергии' и на сопротивление 'силовым мерам давления', Россия одновременно запускает на своей ракете-носителе с дальневосточного космодрома 'Дальний' израильский спутник-шпион, чья первостепенная задача - оперативный мониторинг создания иранской ядерной бомбы!
Доля ВВП (3 %), идущая в сегодняшней, накачанной нефтяным богатством России на оборону, сегодня даже меньше, чем в 1992-1997 годах, когда Российская Федерация унаследовала от Советского Союза абсолютно пустую казну, и по меньшей мере в десять раз меньше, чем в СССР 1985-го. В абсолютных величинах, рассчитанных на 2005 год по паритету покупательной способности, затраты России на оборону (47,77 млрд дол.) в одиннадцать раз с лишним меньше, чем в США (522 млрд дол.).
Самый же важный фактор противодействия новой холодной войне - это как раз тот, который кремлевские стратеги с презрением давно сбросили со счетов: общественное мнение. Ни американцы, ни россияне не поддержат свои элиты в этом начинании, поскольку не сочтут его необходимым.
Что американцы знали о Советском Союзе? То, что там нельз