'Политика - как бы говорят новые правители Польши - это, прежде всего, преследование негодяев, которые скрываются за иными взглядами, а позорные столбы, дыбы, колодки и колья - вот главные инструменты управления в Речи Посполитой' - говорит Зигмунт Бауман.
Лукаш Галецки: Можно ли определить границы глобализации?
Зигмунт Бауман: Глобализация не является процессом, который происходит где-то далеко, в экзотических странах. Глобализация имеет место быть и в Лидсе, где мы сейчас говорим с вами, и в Варшаве, и в Нью-Йорке, а также в Новом Тарге или Могельнице. Достаточно пройти по улицам, чтобы заметить ее. Глобальное и локальное пространство можно разграничить лишь в воображении - это взаимопроникающие процессы.
Но дело, однако, в том, что до сих пор глобализация была сугубо негативна. Она заключалась во взламывании и продырявливании границ; это позволило глобализировать капитал, товарный рынок, информацию, преступность, терроризм - но отнюдь не инструменты политического действия или судопроизводство, которые и поныне основываются на принципе территориальной суверенности. Вслед за негативной глобализацией не поспешила, как это было ранее, позитивная глобализация. Инструменты контроля над экономическими и общественными процессами не соответствуют масштабам и последствиям глобализации.
- Нечто подобное уже происходило во времена становления капиталистической экономики.
- В самом деле, наши предки два столетия назад были поражены внезапным хаосом, с которым не удавалось справиться при помощи средств, скроенных по масштабу гмины (единица административного деления в Польше), прихода или города. Пространства, которые должны были бы укрупниться в государства-нации, казались им столь же грозными и полными ловушек, сколь сегодня для национальных государств представляется планетарное пространство. И все же нашим предкам удалось создать аппарат политического представительства, законодательные и судебные институты, которые смогли поладить со стихией, восторжествовать над случайностью, соотнести законы деятельности с мыслью о том, чтобы усмирить стихию, а мир сделать очевидно 'прозрачным', и даже предугадываемым. Пионеры современности питали надежду, что в мире, управляемом разумом и движимом при помощи его технических инструментов, катастрофы не будут происходить неожиданно, их удастся предвидеть, и даже предотвращать.
Эти мечты оказались несбыточными, и сегодня в современном мире мы снова имеем дело с ситуацией, которая возникла в Англии в начале XIX столетия, когда 'мир интересов' вырвался из под контроля локальной общественности, их - единой тогда - системы исполнения прав и обязанностей, а также последовательного достижения общих интересов. Бизнес, который избавился от этих костылей, оказался на ничейной земле, в чем-то похожей на сегодняшнее 'глобальное пространство', где успех определяется мощью, хитростью, дерзостью и отсутствием угрызений совести, и немного существует таких прав и сил, способных схватить этих храбрецов за шиворот.
- Современная мысль мечтала вычленить из мира гармонию и порядок, посредством исключения из мира того, что скрывает или мешает гармонии и порядку.
- У этого процесса нет конца. Апокрифичным прототипом этой позиции является приписываемый Микеланджело ответ на вопрос о его технике ваяния: 'Я просто беру мрамор и отсекаю все лишнее'. Это же могли бы за ним повторить многие преступники современности - Сталин, Гитлер, Мао или Пол Пот. И все же эту формулу повторяют или соотносятся с ней ежедневно, даже не зная ее, миллионы скромных людей-продуктов современного мира.
Беда в том, что в отличие от Микеланджело, речь здесь идет не об обломках камня, а о живых человеческих существах. И сколько раз бы не маячил на горизонте новый порядок, кто-нибудь из этих существ может ожидать того, что его спишут на потери и оттранспортируют на свалку, потому что инспектора качества его забракуют. Они будут отходами или 'побочными продуктами' прогресса. Но действительно ли побочными? Разве при каждом акте упорядочивания не идет речь об их устранении? Новый порядок только и может быть создан через их устранение - ведь это они виновны в хаосе, это они - 'непорядок'. Новый порядок - это и есть их отсутствие.
- А не была ли глобализация следствием триумфального шествия неолиберальных теорий и политических практик, основанных на беспардонной гегемонии рынка?
- Если бы все было так просто! Если бы замыслами Рональда Рейгана, Маргарет Тэтчер, Мильтона Фридмана или неолиберальной идеологией можно было бы прекрасно объяснить глубочайшие изменения в человеческих условиях, которые пытается охватить - с переменным успехом - термин 'постсовременность'!
Корни этих изменений уходят много глубже. Что стало их причиной, а что следствием, оставим разбираться историкам. Сдается мне, что спорить они будут до бесконечности. Меня интересует лишь инструментарий этих перемен и то, насколько он соответствует человеческому образу жизни в мире, а также для разрешения тех проблем, перед которыми стоят сегодня люди и жизненные стратегии, создаваемые в ответ на эти проблемы.
И для того, чтобы охватить все эти вещи и связи между ними, по моему мнению, более всего подходит термин 'текучесть' - характеристика субстанции неспособной к сохранению формы. 'Текучая современность' - это лишь импульс навязчивой трансформации, 'осовременивания' всего вокруг. И безо всякой надежды на то, что этот процесс когда-либо достигнет конца, на то, что мы когда-либо сможем достичь совершенного 'порядка', такого, при котором любое дальнейшее изменение могло бы лишь стать переменой к худшему. Текучая современность - это бег без финиша, движение без стрелок, дорога без пункта назначения. Мы продолжаем принудительно переплавлять застывшие формы ('заснеженные', 'одеревенелые' и 'застаревшие'), но редко когда мы позволяем переплавленной массе застыть в новой форме. Плавильные печи работают на все сто, но вот литейные и прокатные цеха никак не могут за ними угнаться.
Вместе с Гегелем - как заметил Ричард Рорти (Richard Rorty) - 'интеллектуалы начали переносить свои фантазии из области контактов с вечностью на строительство лучшего будущего'. Текучая современность положила предел и тому и другому - по крайней мере, сейчас. 'Вечность' постоянно 'садится' (усыхает) - как и все предметы потребления.
- И как же жить в этом мире, лишенном любых устойчивых точек опоры?
- 'Устойчивость', 'долгосрочность', 'глубокое дыхание' сегодня попали в опалу. Они не услаждают нас елеем - и вместо желания наполняют нас страхом. Время нам сегодня не представляется ни цикличным, ни линейным - а, скорее даже, точечным, 'пуантилистичным' (пуантилизм - направление в изобразительном искусстве конца XIX века, заключался в заполнении пространства картины мелкими точками краски). Между точками нет протяженности - необходим талант Жоржа Сера или Альфреда Сислея, чтобы из рассыпанных и рассеянных точек наколдовать конфигурацию значений. Но, как вновь нас поучают космологи, каждая точка может бабахнуть 'большим взрывом', и никоим образом не дано нам предвидеть, с какой именно точкой это может произойти.
Как и все другое, 'строительство лучшего будущего' приватизировано, предоставляя личностям заботиться о будущем и выстраивать ее, причем каждый по-своему, собственным талантом и собственными (чаще всего слишком слабыми) ресурсами. Текучая современность не благоприятствует устойчивости общественных связей и человеческой солидарности.
И именно к ним, к человеческим существам, предоставленным самим себе, обязана сегодня, на мой взгляд, направить свои исследования и интенции социология. Разъяснить им контекст, в котором им приходится лоб в лоб сталкиваться с жизненными вызовами, и упрямо напоминать им, что не удастся в одиночку решить проблемы, порождаемые сообществом. Изменит ли такая попытка действительность? Наверное, нет - но без нее шансы на альтернативный образ жизни точно не вырастут.
- Как установить границу между риском и тем, что большая часть обитателей постсовременного мира считает риском?
- Я всегда повторяю за Ульрихом Беком (Ulrich Beck), что мы живем сегодня в обществе риска. С риском связано еще и то затруднение, что о его существовании и размерах человек не может познать из собственного опыта - и таким образом общество риска становится раем для лгунов и мошенников. Человек в нем вынужден опираться на мнения специалистов, разбирающихся в определенных вопросах - а их советы принимать на веру, потому что он не может проверить их достоверность. И поэтому специалисты могут без большого риска, не боясь того, что их упрекнут во лжи, преуменьшать реальные риски, или переоценивать минимальные или даже целиком воображаемые.
Политическая власть не может презрительно относится к этому. Власть может доказывать гражданам свою полезность и исполнительность, информируя их о все более новых открытых ею заговорах, о планах покушений, которые предотвратила бдительность властей, может предупредить их об угрозе, которую для большей части граждан представляют некоторые группы индивидуумов. Пусть избиратели знают - прошу прощения, граждане, - что власть не сидит, сложа руки, и ей надо быть благодарными, вместо того, чтобы сетовать на власть, опасаясь за обеспечение собственной старости или образования своих детей.
И люди благодарны. Совсем недавно 74% англичан признало, что лондонская полиция поступила правильно, когда вторглась в так называемое 'гнездо террористов' на основании фальшивого доноса, и, случайно подстрелив невинного человека, арестовала пару других.
- Это правда, так называемая война с терроризмом лучше всего демонстрирует новый способ управления. Эта власть может без труда доказать свою необходимость на поле личной безопасности граждан. Также очень легко создавать новых 'врагов' - людей маргинальных, чужих, настроенных антиобщественно.
- Поиски новой легитимации для государственной власти сегодня передвигаются из сферы обеспечения общей безопасности граждан перед общественной деградацией и жизненным крахом (эти заботы были 'приватизированы' и предоставлены самим гражданам) в область личной безопасности - тела и его продолжений, а именно - имущества, домохозяйства, улицы. На страхе можно сколотить не только торговый капитал, но и политический.
- А торговый можно?
- Обоснование насущной потребности в новых товарах уже давно концентрируется в навязывании людям страхов перед какими-либо невзгодами. 'Новый и улучшенный' товар должен их спасти перед новым видом несчастий. Один страх подгоняет другой, гонка настолько быстра, что нет времени на проверку эффективности защитных средств. Люди никогда не узнают, избежали ли они опасности благодаря приобретенным защитным средствам, или по той простой причине, что опасность была выдумана. Вспомним хотя бы нашумевший вирус 'Миллениум', на котором компьютерные фирмы заработали несколько миллиардов долларов. Недавно организация Consumers International объявила о том, что фармацевтическая промышленность ежегодно тратит 60 миллиардов долларов на маркетинг своей продукции. Значительная часть этих денег предназначена для 'информирования' пациентов, что они должны требовать от врачей выписки рецепта для устранения состояний, которые до этого не считались болезненными. Так растут доходы фирм, которые доставляют защитные средства вместе с информацией о катастрофах, которые угрожают тем, кто этих средств не приобрел.
- В книге 'Wasted Lives' вы цитируете Рорти, который вопрошает, не слишком ли нас, людей сытого Запада, много, чтобы мы смогли сохранить наш стиль жизни? И найдется ли, с другой стороны, достаточное количество людей 'готовых испачкать себе руки во время чистки наших туалетов', хотя они и зарабатывают в десятки раз меньше нас, 'сидящих за письменными столами и стучащих по клавиатуре'? За два года после вступления Польши в ЕС из Польши выехало более миллиона людей. Большинство их долгое время будет чистить туалеты, и лишь малая их часть засядет за клавиатуру. Изменится ли это при нашей жизни? Или скорее кастовость текучей современности поставит перед нашими земляками непреодолимые барьеры?
- Мелани Кляйн писала о 'двухэтажных крепостях' построенных богатыми странами, которые пытаются примирить свои растущие потребности с дешевой рабочей силой, удерживая на безопасном расстоянии массы людей, лишенных хлеба, питьевой воды и жизненных перспектив. Крепости 'двухэтажные', потому что, с одной стороны, их обитатели должны окружить свои поселения защитными валами, а с другой - построить внутри валов подвалы для иммигрантов. В Европе впустили внутрь крепости страны, не требующие рабочей силы. Однако когда эта масса новичков привыкнет к лучшим условиям и наберется высокомерия, жители крепости вспомнят, что есть и другие, еще более убогие страны, которые ждут своей очереди - фонды, предназначенные на фортификацию восточной границы, были, пожалуй, единственными, которые ЕС выделил для Польши, не торгуясь. Сейчас нет речи о том, что очередь может сократиться - желающих присоединиться пока хватает.
Станет ли для Польши роль поставщика дешевой рабочей силы непреодолимым барьером? Думаю, что барьер этот никуда не исчезнет, но он может быть передвинут.
Меня более беспокоит иной, до некоторой степени незапланированный, барьер - отток рук и мозгов из Польши в лучше устроенные пространства Европы приводит к 'негативному отбору'. Выезжают, главным образом, люди молодые, наиболее динамичные, амбициозные, готовые рискнуть. И в отсутствии таких людей переход на другую сторону этого барьера будет для остальных поляков очень трудным. Когда речь идет о динамичности, динамике развития, самокритичности и мятежности - одной из могущественных движущих сил развития! - вопреки популярным мнениям больше выигрывают страны целенаправленной миграции, а проигрывают те страны, которые эмигранты покидают.
- В описываемом вами глобализованном мире быстро растущие неровности нейтрализуются исключением лишних людей из области общественной коммуникации. Их голос в политическом сообществе становится неслышным, потому что у них часто отбирают свободу слова. Это необратимый процесс?
- Но у избирательных урн отсутствуют не только 'исключенные'. Волна политической апатии перехлестывает через сферу исключенных. Государства все меньше могут предложить своим гражданам, а избиратели все меньше этого ожидают. Мало кому принесет пользу лозунг 'сплочения рядов' или концепция неолиберальной школы, где жизненные неурядицы должны решаться частным образом.
В Польше существует и дополнительный фактор. Сменяющиеся политические элиты лишь в одном вопросе достигают успеха - в самокомпрометации и во взаимокомпрометации. Возникает впечатление, что политикам ничего более не надо, кроме уничтожения своих соперников - что должно привести к освобождению политической сцены от людей, которых значительная часть граждан готова была наделить доверием.
- В Польше возникла новая ось конфликта: было инсценировано столкновение либеральной Польши с солидарной. Либерализм оказался лишенным чести и веры, так как - как утверждают сторонники IV Речи Посполитой - на нем нельзя основать проект строительства справедливого политического сообщества.
- Давайте не путать постулаты с описаниями. 'Столкновение либеральной Польши с солидарной' - это не описание польских политических разногласий, а лозунг, с которым ПиС ('Право и Справедливость') со своими союзниками предприняли попытку колонизации политической дискуссии. 'Либерализм' здесь сразу же определяется как противоположность солидарности, а 'солидарность', в свою очередь, - как противоположность и противник либерализма. Однако это двухэтажная мистификация.
Во-первых, 'либерализм' здесь редуцируется до неолиберализма Фридриха Хайека и Мильтона Фридмана, программно антисолидаристской идеологии, которая провозглашала, что понятие 'общественной справедливости' не имеет смысла, клеймя его за мнимый иррационализм и вредность в области экономики. Неолибералы уверяли, что богатства, конденсируясь на вершинах общества, постепенно 'стекают' и к низам. Тем временем, в мире мы наблюдаем все углубляющуюся поляризацию жизненных стандартов, жизненных перспектив и человеческого достоинства. Одновременно неолибералы отбрасывали либо замалчивали все, что заслуживало внимания в программах и разработках либерализма - личные свободы, право на самоопределение и различия, право на достоинство и общественное уважение. Эти ценности пока не удается соединить со свободой торговли, а практики свободного рынка даже часто попадают с ними в конфликт.
- То есть в польских дискуссиях мы сталкиваемся с тривиальной манипуляцией?
- Прошу заметить, что нелюбовь людей к неолиберальному опыту теперь можно перехватить и запрячь на борьбу со всеми, кого обвиняют в подрыве солидарного сообщества. Неолиберальные экономические практики так и будут реализовывать без преград общественную несправедливость - как и ранее - ничего здесь не сократится, зато предметом атаки станет та, собственно не называемая по имени, свободолюбивая сердцевина либеральной идеи.
Отождествив идею либерализма с болезненными последствиями неолиберального рыночного произвола, формула 'Либеральная Польша или солидарная Польша' тут же отождествила идею солидарности со сглаживанием мнений, стилей жизни, политических преференций. Короче говоря, с уравниванием общества путем перманентных чисток - уничтожением различий, иноверцев или попросту инакомыслящих. А также тех, кто отказывается вступить на путь благородной борьбы со всем, что объявлено врагом общественной солидарности.
А со временем окажется, что похожую политику проводили оба политических лагеря - 'посткоммунистический' и 'постсолидарный'. Правительства посткоммунистических 'левых' проводили идентичную неолиберальную экономическую политику, что и правительства постсолидарных 'правых' - и с теми же последствиями. Я даже думаю, что спецы от пропаганды из правящей сегодняшней Польшей команды, могли бы воспользоваться этим козырем и обвинить в этих результатах самих 'посткоммунистов'. Только им надо успеть это сделать пораньше, пока результаты их собственных начинаний не станут очевидны для большинства поляков.
- В то же время, для того, чтобы из политической игры навечно устранить будущую альтернативу для ныне правящих, необходимо сменить правила самой игры. Удастся ли это?
- Конечно. Сейчас ведется скрытая война за изменение правил политической дискуссии. И если мы ее не успеем вовремя притормозить, то она приведет к устранению конструктивной дискуссии из польской политической жизни. Нельзя преуменьшать ее разрушительный потенциал.
Чтобы понять, о какой ставке здесь идет речь, вспомним хотя бы эпизод из президентской кампании. Для того чтобы дисквалифицировать президентского контркандидата, Яцек Курский использовал аргумент о службе его деда в Вермахте. И вместо того, чтобы высмеять автора или публично спросить его, каким образом то, что совершал дед задолго до рождения своего внука, может быть спроецировано на оценку одного из важнейших кандидатов на президентское кресло, политики и журналисты бросились к архивам, чтобы узнать, как долго этот страшный дедушка служил в Вермахте, и каким образом он попал в его казармы. Революционные изменения в правилах ведения политической дискуссии оказались, таким образом, легализованы и введены в ранг правил. Политика - как бы говорят новые правители Польши - это, прежде всего, преследование негодяев, которые скрываются за иными взглядами, а позорные столбы, дыбы, колодки и колья - вот главные инструменты управления в Речи Посполитой.
- Но каким же тогда способом можно примерить либерализм с основами общественной солидарности? Как выбраться из этой дилеммы в ситуации, когда все правительства в Польше после 1989 года провозглашали догмат об отсутствии альтернативы рыночным ценностям?
- Тот тезис, что 'опекунское государство' - неудачное это название, пробуждающее дурные ассоциации, я предпочитаю термин: 'социальное государство' - не сможет управиться с экономическим развитием и ростом общественного богатства, сегодня многие политики принимают без доказательств. Доказательства же в этом вопросе, осмотрительно говоря, сомнительны. Программа шведской социал-демократии заявляет (в моем личном изложении): 'Каждый из нас раньше или позже попадает в опалу. Поэтому мы нужны друг другу. Мы живем здесь и сейчас, вместе с другими, в самой гуще перемен. Мы все могли бы быть богаче, если бы всем было позволено участвовать в сообществе, и никто не был забыт. Мы все прибегали бы к силе, если бы каждый из нас, а не только единицы, могли чувствовать себя в безопасности'. В яркой оппозиции для неолиберального кредо скандинавские социал-демократы утверждают, что 'стремление к социально более сплоченному обществу является неизменным условием модернизации'. Все 'объективные показатели' доказывают, что они правы.
Социальное государство является институциализацией современной версии сообщества, а именно такого человеческого коллектива, который принимает принципы коллективного страхования каждого из своих членов на случай личной неудачи. Она измеряет собственную силу не в быте самых сильных людей или пресловутым 'душевым доходом', а качеством жизни своих слабых членов. В конце концов, прочность моста определяется прочностью наиболее слабой его опоры. Солидарность сообщества основывается не на жалости или филантропии, а на чувстве общей моральной ответственности за достоинство каждого из своих членов, за его право на самоопределение, свободу от унижения и принуждения.
Перевел Владимир Глинский, специально для БЛОТТЕР.РУ
Зигмунт Бауман - родился в 1925 году в Познани. Социолог и философ, теоретик постмодернизма. Профессор Варшавского Университета, первый главный редактор 'Социологических исследований'. После событий марта 1968 года эмигрировал из Польши. До 1971 года преподавал в университетах Тель-Авива и Хайфы, позднее заведовал кафедрой социологии в Лидском Университете. Считается первооткрывателем термина 'глобализация'.
