Мир переживает самое эпохальное событие в мировой политике со времен 'холодной войны'. Правда, его мало кто замечает - речь ведь не о конфликте в Ираке или Ливане и не о борьбе с международным терроризмом.
А событие это - окончательное и безоговорочное поражение школы, представители которой в течение многих десятилетий формировали политику Соединенных Штатов и других демократических стран: школы либертарианской контрреволюции.
С 30-х по 60-е годы прошлого века в США и других либерально-демократических государствах в различных вариантах с учетом местной специфики реализовывалась одна и та же модель социально-государственного капитализма. К середине 20-го века во всех демократических странах Запада правильность модели социального государства была признана не только центристскими и левыми, но и умеренными правыми партиями. То есть всеми, кроме либертарианцев.
Американские либертарианцы в корне отличались от Эйзенхауэра, Никсона и прочих 'современных республиканцев'. Они стремились не к повышению финансовой ответственности социального государства, а к уничтожению социального государства как такового. По их мысли, на смену ему должно было прийти 'общество возможностей' или 'общество собственников'. По своей природе либертарианцы были революционерами - или скорее даже контрреволюционерами, идеализировавшими общество laisser faire, такого викторианского капитализма.
С начала 70-х годов на идеологическом и пропагандистском фронтах либертарианцы развернули широкомасштабное наступление на современные им формы государства. В бой пошла самая тяжелая экономическая артиллерия: нобелевский лауреат Милтон Фридман (Milton Friedman), председатель Экономического консультативного совета (Council of Economic Advisers) при президенте Рейгане Мартин Фелдстейн (Martin Feldstein), Институт Катона (Cato Institute), а также такие богатые лобби, как 'Клуб роста' (Club for Growth) и 'Американцы за налоговую реформу' (Americans for Tax Reform). К слову, авторство знаменитой фразы о том, государство должно ужаться до такой степени, чтобы его спокойно можно было спустить в умывальник, принадлежит лидеру 'Американцев. . .' Гроверу Норквисту (Grover Norquist).
Либертарианцы требовали приватизации структур социального обеспечения и замены государственных пенсий личными пенсионными счетами. Здравоохранение они полагали необходимым также предоставлять по 'личным медицинским накопительным счетам'. Досталось от либертарианской контрреволюции и государственному образованию, перешедшему в двадцатый век из девятнадцатого (они предлагали выпускать личные сертификаты на обучение в частных школах), и государственному регулированию рынка труда (здесь они требовали отмены минимальной заработной платы, которая вкупе с массовой иммиграцией опустила бы уровень зарплат еще ниже).
В середине двадцатого века концепция социального государства считалась 'третьим путем', некоей альтернативой между левым демократическим социализмом и государственным консерватизмом, в рамках которого социальное государство принималось, хотя и при жестком ограничении его затрат на его содержание.
Однако в 70-х и 80-х годах политический спектр сместился вправо. Из списка приемлемых социальных моделей исчез не только коммунизм, но даже демократический социализм, поскольку в экономический смысл полной национализации экономики никто уже не верил. И в этот момент радикалы-либертарианцы ударили в правый фланг умеренным консерваторам, к тому времени уже вполне примирившимся с социальным государством.
Демократический капитализм с лицом социального государства, совсем недавно занимавший политический 'центр', вдруг стал именоваться 'левым', а на место 'центра' пришли бывшие 'правые' - сторонники модели капитализма с активной государства ролью в экономике. В 90-х годах 'третьим путем' была уже не социал-демократия шведского типа, а рыночный неолиберализм Билла Клинтона и Тони Блэра, которых в 50-х годах с таким воззрениями скорее считали бы умеренными консерваторами. В США руководящий совет Демократической партии вторил призывам радикалов из либертарианского лагеря к усилению роли свободного рынка в экономике за счет роли государства. Билл Клинтон объявил, что 'эра сильного государства прошла'.
Как оказалось впоследствии, с этим он несколько поторопился. Все достижения либертарианской контрреволюционной мысли, предложенные Америке за последнее десятилетие, были отвергнуты обществом. Первый проект, который постигла такая судьба - приватизация образования - задохнулся еще на местном уровне, поскольку образовательная политика в США делается в основном на уровне городов и штатов, и оказалось, что не только большинство демократов, но и большая часть республиканцев вполне довольны теми школами, что работают в каждом районе на государственные деньги. Предложение о личных образовательных сертификатах выдвигалось снова и снова - и неизменно проваливалось.
Что касается приватизации системы социального обеспечения, то на ней в немалой степени построил свою законодательную платформу нынешний президент Джордж Буш. Однако американцы, обеспокоенные перспективой спада на фондовом рынке, отвергли эту идею, чем перепугали республиканских политиков, и те быстро от нее отказались. Не стало правительство Буша выходить на публику и с проектом системы медицинских накопительных счетов, поскольку поняло, что избиратели не желают рисковать и наверняка этот проект не примут. Более того - к ужасу либертарианцев, Буш - вместе с Конгрессом, где большинство также у Республиканской партии - создал программу 'списочных рецептурных лекарств' для пенсионеров. С 1965 года, когда под руководством президента Линдона Джонсона (Lyndon Johnson) была создана программа Medicare, таких крупномасштабных проектов в социальном здравоохранении США еще не было.
Сокрушительное поражение ждало либертарианцев и на рынке труда. Как ни старалась либертарианская оппозиция, недавно конгрессмены-республиканцы выдвинули законопроект о повышении минимальной зарплаты вкупе со снижением налога на наследство. Ничего не вышло у нее и с иммиграцией: социальный заказ на борьбу с нелегальными мигрантами оказался насколько высок, что обе партии вынуждены были поддержать меры по наведению на границах Америки хоть какого-то порядка.
При том, что Республиканская партия контролирует Вашингтон и большую часть законодательных собраний штатов уже почти десять лет, за это время все серьезные предложения либертарианцев неизменно отвергались американским обществом и его выборными представителями. Единственное, чего удалось добиться - снижения налогов, но и эту позицию либертарианцы удерживают лишь временно: по меньшей мере от части этого снижения вскоре придется отказаться, чтобы уменьшить ожидающий нас в ближайшие годы бюджетный дефицит.
Когда правые либертарианцы перестанут существовать как влиятельная сила, центр тяжести концептуальной политической экономии неминуемо сместится несколько влево. Однако возрождения концепций середины 20-го века мы не увидим, поскольку слева никакого возрождения социалистов не предвидится. Конец как социализма, так и либертарианства означает, что поле, на котором могут развиваться умеренная социал-демократия и государственный консерватизм, существенно сужается, но сужение горизонтального спектра и ограничение движения вправо и влево будет сопровождаться усилением 'вертикальных' противоречий между элитой, выступающей за глобализацию, и популистским националистическим большинством. И если на смену старому 'горизонтальному' спектру придет 'вертикальный', то появится и 'новый третий путь', и пролегать он будет где-то посередине между махровым популизмом и утопическим транснационализмом.
Время либертарианства прошло. Прошло раз и навсегда, и с поражением либертарианцев как американского политического движения изменятся сами понятия о 'левых', 'правых' и 'центристах' - причем не только в США, но и во всем мире.
Автор статьи - старший научный сотрудник фонда New America Foundation и автор книги 'Стратегия по-американски' (The American Way of Strategy) (издательство OUP, книга выйдет в октябре 2006 г.)
