Понятие 'исламофашизм' ввел в оборот французский писатель Максим Роденсон (Maxime Rodinson) (1915-2004): так он охарактеризовал революцию в Иране 1978 г. Роденсон, правда, был марксистом и клеил ярлык 'фашистского' любому движению, которое он не одобрял. Тем не менее стоит поблагодарить его за то, что он нашел удачное словосочетание, позволяющее левым без помех осуждать нашего общего врага. Вспомним, другие французские леваки - например, Мишель Фуко (Michel Foucault) - в свое время приветствовали Исламскую революцию, довольные тем, что она угрожает интересам Запада. Лишь сейчас левые признают, что война, цель которой - торжество хаоса в мировом масштабе, направлена против них не меньше, чем против людей других политических взглядов.
В результате роденсоновское определение прижилось - во многом потому, что это удобный способ дать понять: вы не против ислама, а против его извращения террористами. Но в этой связи возникает вопрос: так ли терроризм чужд исламу, как нам хотелось бы верить? Кстати сам Роденсон, при всех своих симпатиях к коммунизму, был человеком весьма толерантным: он семь лет преподавал в мусульманской школе в Ливане и написал биографию Мухаммеда, создав весьма привлекательный образ пророка - борца за социальную справедливость. Тем не менее эта книга подверглась осуждению египетских властей как оскорбительная для ислама, была изъята из списка учебной литературы Американского университета в Каире, и до сих пор запрещена в мусульманских странах.
Подобная обидчивость, естественно, не равносильна терроризму - но это признак глубокого психологического дискомфорта, который ощущают мусульмане в современном мире. Как только речь заходит об исламе, мы ощущаем необходимость вести себя с максимальной осторожностью - словно пытаемся задобрить опасное животное. Подвергать сомнению Коран нельзя, ислам следует называть исключительно 'религией мира', - в концеконцов, разве не таково буквальное значение этого слова? - а на шутки в адрес Пророка наложено жесткое табу. Если в беседе с мусульманином всплывает тема религии, лучше всего незаметно перевести разговор на другие предметы, не забыв при этом принести глубочайшие извинения за Крестовые походы. В Европе подобное 'умиротворение' даже закрепляют законодательно: в Бельгии 'исламофобия' уже признана уголовным преступлением, а по всему континенту мы наблюдаем попытки ввести цензуру на все, что может оскорбить мусульман, включая статьи вроде той, что вы сейчас читаете.
* * *
Большинство мусульман, живущих в Европе, терроризм не одобряет. Но 'большинство' - понятие относительное. По данным одного недавнего социологического опроса, почти четверть британцев-мусульман считает прошлогодние взрывы в Лондоне вполне законным ответом на 'войну с террором'. В публичных заявлениях мусульманских лидеров исламистский терроризм преподносится как прискорбная, но вполне понятная реакция на ошибочную политику Запада. А кровожадные высказывания представителей ваххабитского духовенства, о которых то и дело сообщает пресса, вообще плохо сочетаются с самой идеей 'религии мира'. Все это вызывает определенный скепсис у простых людей, которых СМИ обвиняют в 'расизме' и 'ксенофобии', утверждая, что именно в этих настроениях заключается подлинная причина недовольства мусульман на Западе.
Что ж, беспричинно оскорблять людей другой веры, конечно, нельзя. Религиозные убеждения следует уважать, если они не несут угрозы общественному порядку, и мы должны проявлять по отношению к мусульманам, живущим в наших странах, такую же терпимость и добрососедскую благожелательность, какой ожидаем от них. Однако последние события заставляют людей задаваться вопросом: а как обстоят дела с терпимостью у самих мусульман? Хотя слово 'ислам' происходит от того же корня, что и 'салям', означает оно не 'мир' а 'подчинение'. И хотя Коран учит, что в вопросах веры принуждению не место, его страницы, мягко говоря, не дышат благожелательностью по отношению к тем, кто отказывается подчиниться воле Аллаха. Максимум на что они могут рассчитывать - это на защиту специальным правовым статусом ('зиммой'), однако привилегии 'зимми' ('покровительствуемых') приобретаются ценой высокого налогообложения и унизительных ритуалов выражения покорности. Что же касается вероотступников, то сегодня публично отрекаться от ислама не менее опасно, чем во времена Пророка. А ярость, с которой мусульмане в публичных выступлениях реагируют на любую попытку подвергнуть сомнению, высмеять или принизить их веру, ничуть не меньше той, что обуревала убийцу Тео Ван Гога [Theo Van Gogh - голландский режиссер, снявший фильм о положении женщин в мусульманском мире, был застрелен исламским экстремистом в 2004 г. - прим. перев.]. У простых христиан, которым ежедневно приходится выслушивать насмешки и сомнения в адрес своей религии, не может не возникнуть ощущения, что мусульмане протестуют слишком бурно, а большинство 'ран', которые они нарочито выставляют напоказ - результат 'самострела'.
Признание этих фактов отнюдь не означает, что следует оставить всякую надежду на появление толерантного ислама. Но есть один вопрос, который необходимо прояснить. Христиане и иудаисты унаследовали от предков давнюю традицию светской власти, которая уходит корнями во времена Римской империи и возродилась в эпоху Просвещения: сообщество людей должно жить по законам, людьми же и написанным, и эти законы должны иметь приоритет над религиозными постулатами. Первостепенная обязанность граждан - подчиняться государству, а их отношения с богом касаются того, как распорядиться собственной душой. И любая религия должна подчиняться суверенной власти государства, если хочет действовать на его территории.
В Османской империи была создана правовая система, в некоторой степени соответствовавшая этому принципу. Однако после ее крушения мусульманские секты отвергли эту идею, поскольку она противоречит утверждениям о том, что высшей правовой инстанцией являются законы шариата. Саид Кутб, египетский писатель и лидер 'Братьев-мусульман', дошел даже до осуждения любых форм светского права как проявлений богохульства. Создавая законы, определяющие их жизнь, утверждал он, смертные узурпируют право, принадлежащее одному лишь Богу. И хотя мало кто из мусульманских лидеров публично поддерживает аргументы Кутба, столь же немногие из них готовы эти утверждения публично осудить. То, что нам представляется проявлением фанатизма и самовлюбленности Кутба, многие мусульмане воспринимают как признак его богобоязненности.
Всякий раз, задумываясь над этим вопросом, меня поражает один факт, подмеченный Кьеркегором и Гегелем, но сегодня редко упоминаемый: речь идет о том, что христианская религия проникнута духом иронии. А ироническое отношение к действительности означает и способность смириться с тем, что 'другой' просто не похож на тебя. Именно ироническим парадоксом можно назвать слова Христа: 'Царство мое не от мира сего', то есть к политике оно не имеет отношения. Подобная ирония разительно отличается от начисто лишенных юмора формулировок Корана. Тем не менее, именно со способности взглянуть на мир и себя через призму иронии начинаются любые переговоры, примирение, нормальное восприятие 'другого'. И на мой взгляд, мы сможем двигаться вперед, если будем поощрять возрождение 'иронического ислама', вроде того, что мы находим в философии Аверроэса, персидской поэзии или сказках 'Тысячи и одной ночи'. Кроме того, не стоит чураться шуток на этническую и религиозную тему: ведь они так помогали смягчить напряженность, пока в нашей жизни не утвердилась политкорректность. И может быть в один прекрасный день строгое лицо какого-нибудь муллы-пуританина расцветет робкой улыбкой, и переговоры наконец начнутся.
Г-н Скратон - автор ряда книг. Последняя из них - 'Политическая философия: Аргументы в пользу консерватизма' ("A Political Philosophy: Arguments for Conservatism").
