Список классических композиторов, творивших после 1950 года и писавших музыку, которая останется в веках, до невозможности короток. Под 'музыкой, которая останется в веках', я понимаю такую музыку, которая не будет пылиться в архивах лишь и не станет предметом анализа и профессионального 'восхищения' узкого круга специалистов, а будет звучать в концертных залах к восторгу широкой публики, - музыку, которую люди действительно будут любить. Кроме того, ни в одной из строк этого списка не стоит имя, против которого никто не может выступить. Попробуйте предложить хотя бы несколько имен - и готовьтесь к долгим спорам.
Но на то, что в этом списке будет Дмитрий Шостакович, ставить можно смело. Какая разница, будет ли мир через сто лет затоплен водой или изжарен солнцем - наши потомки все равно будут слушать Шостаковича. Так будет и через сто лет, и через двести, и вообще всегда.
Родился Шостакович в России, в Санкт-Петербурге, в понедельник сто лет назад. Он сочинял все - симфонии, концерты, оперы, балеты, музыку к фильмам, пьесы для фортепиано, песни и любую камерную музыку. Самая крупная работа его жизни была завершена в 1975 году - в том самом, когда его не стало. Все его работы состояли, будто из конструктора, из очень простых музыкальных кирпичиков - мелодий и ритмов настолько незамысловатых, что они зачастую казались даже банальными, настолько банальными, что мы иногда даже думали: 'Нет, он что, смеется над нами? Он, правда, собирается делать музыку из этого?'
Однако в лучших его работах, когда Шостакович складывал эти кирпичики между собой в самых прихотливых сочетаниях, они вдруг становились вместилищем экспрессивного ряда невообразимой ширины. Одно и то же его произведение, от огромной Пятой симфонии до Сонаты для скрипки и фортепиано, может в разные моменты звучать мощно, злобно, сентиментально, вульгарно, умно, забавно, то упрямо повторяясь, то сверкая красками такой яркости, что, кажется, от них может разорваться сердце.
Политика черной тенью висела над работой Шостаковича с самого ее начала. Всю свою взрослую жизнь он прожил в системе, выстроенной советским режимом, и всю его жизнь - в зависимости от того, кто был в этот момент у власти и в какую сторону дул политический ветер, - его преследовали то почести, то гонения, то приветственные возгласы, то громкие угрозы. На премьере в 1934 году критики хвалили его оперу 'Леди Макбет Мценского уезда' - писали, что она 'правильно отражает политику Партии'. Однако уже в 1936 году в 'Правде' вышла статья с жестоким осуждением той же самой оперы (вплоть до обвинений автора в 'левом уклонизме' и потакании 'извращенным вкусам буржуазной аудитории'), после которой 'Леди Макбет' была запрещена к постановке в течение двух с половиной десятилетий. В 1948 году Шостаковичу вновь досталось от 'Правды', и его даже уволили из Московской консерватории, однако после смерти Сталина он был постепенно реабилитирован и в 1959 году стал первым секретарем советского Союза композиторов.
Говорят, что даже в периоды, когда весь Советский Союз считал его героем, Шостакович боялся, что от Гулага его каждую секунду отделяет всего один стук в дверь. Однако он так никогда и не уехал из Советского Союза - хотя, может быть, и просто не смог этого сделать - и остается, по выражению ученого Ричарда Тарускина (Richard Taruskin) 'композитором-символом Советского Союза'.
Термин, придуманный Тарускиным, сложен и обманчив; его можно толковать на различных уровнях понимания. Что он может сказать вне зависимости от позиции толкователя? Только то, что Шостакович в поте лица трудился в тоталитарной стране, под неусыпным оком чиновников, в каких-то случаях понимавших, в каких-то - не понимавших художественной ценности его произведений, но в любом случае казнивших и миловавших композитора, руководствуясь только политическими соображениями.
Вот уже несколько десятилетий не утихают жаркие споры вокруг собственных политических взглядов Шостаковича, а также вокруг того, кем он был как личность. Верный советский гражданин, писавший музыку ради прославления государства (ведь в 1960 году он все-таки вступил в Коммунистическую партию)? Просто запуганный художник (и алкоголик к тому же), в конце концов, сломавшийся под невообразимым давлением? Настоящий герой, тайный мятежник, годами стенавший под гнетом тех условий, в которых протекала его личная и творческая жизнь, и все же временами умудрявшийся зашифровывать в своей музыке мощные подрывные сигналы?
Что сказать на это? Я вообще не люблю вскользь отвечать на вопросы, которые с первого взгляда кажутся весьма сложными и важными и которые для Шостаковича и для многих других людей действительно могли быть делом жизни и смерти. Однако в категориях вечности, которыми оперирует Искусство, ответ прост: все это не так уж важно.
И чем больше проходит времени, тем менее важен ответ. Был ли хорошим человеком Гомер? Что в действительности Микеланджело думал о Савонароле (Савонарола Джироламо - итальянский проповедник и общественный реформатор. Казнен 23 мая 1498 г. во Флоренции, где в то время жил Микеланджело. Считается, что, создавая в Риме скульптуру 'Пьета' в стиле, необычном для канонов того времени, он придал телу Христа очертания сжигаемого на костре тела Савонаролы - прим. перев.)? Был ли Бах так уж религиозен, или это просто был безумно талантливый композитор, страстно любивший музыку и каждую неделю получавший деньги за очередную кантату? Или в нем сочеталось и то, и другое? И не был ли он, кстати, антисемитом?
Я не хочу сказать, что ответы на эти вопросы никому не интересны; наоборот, их поиск - занятие, может быть, даже захватывающее. Зачем бы нам изучать исторические - и политические - контексты тех или иных произведений, в какой бы области человеческой деятельности они ни появились, если бы мы не надеялись узнать больше о чем бы то ни было? Однако значение всех этих вопросов, какими бы важными они ни казались и как бы в действительности ни были важны в свое время, теряется по мере того, как проходят десятилетия и века. Ведь вечная ценность великих произведений искусства меряется не чьими-то личными мнениями и не характерами их создателей, а тем, насколько сильно эти работы сами по себе взывают к вечным человеческим ценностям и отвечают вечным человеческим потребностям.
В любом споре о Шостаковиче важно, прежде всего, то, что это был блестящий композитор, писавший великолепную музыку. Любой может гадать, что он думал или чувствовал, когда писал то или иное произведение, и большинство из тех, кто займется подобным гаданием, окажутся неправы. Они будут неправы, потому что композитор, когда пишет музыку, делает выбор на каждом такте, на каждом аккорде и на каждой ноте - и всякий раз этот выбор, даже в работах, предваряемых соответствующими заголовками и 'программками', делает музыка, а не соображения политики, полемики или дидактики. И, кроме того, в музыке, как и в любом искусстве, творческий процесс остается самой великой тайной. Вынужден ли был Шостакович бороться против жестких ограничений, которые накладывала советская система? Безусловно. Но множество других людей было в равных с ним условиях - людей, о столетних юбилеях которых никто не помнит.
В очерке 'Портрет Бетховена: год тридцатый' Ромен Роллан (Romain Rolland) писал: 'Молот - это еще не все. Нужна еще и наковальня'. Без борьбы с теми или иными ограничениями - будь то снаружи или изнутри - художника нет как такового. Однако когда давление возрастает до невыносимого, только наиболее одаренные художники могут выдержать их напор - а иногда и обратить в собственное преимущество и, в конце концов, стать выше этих сил.
Как Бетховен возвысился над собственной глухотой, так и Шостакович-композитор неизмеримо выше любого политического ада, в котором ему приходилось существовать. Ведь пройдет время, и уйдут все те, кто знал Шостаковича лично; не станет тех, кто знает хоть что-нибудь о том, как он жил; однако его музыка останется. И останется благодарность слушателей.
Майлз Хоффман - альтист ансамбля American Chamber Players, музыкальный обозреватель 'Утреннего канала' ("Morning Edition") и автор программы 'Классическая музыка с вами' ("The NPR Classical Music Companion") на радиостанции National Public Radio.
