Никакого плана у Китая нет. Раньше я думал, что если в Китае что-то делают, то обязательно по плану. Пока мы летели в Шанхай, а летели долго, я успел где-то прочесть, что в Пекине экономическое развитие страны уже распланировано аж до 2050 года. Прошел тот недолгий период, когда казалось, что Америке нет и никогда не будет конкурента - Китай своими удивительными экономическими показателями попросту перекраивает геополитический ландшафт. Не может же, в самом деле, эта нация, это живое воплощение единства и порядка, не иметь плана своего великодержавного развития?
Так вот, я ошибался. Пусть весь остальной мир гадает сколько хочет, по каким ориентирам жить в век, который уже сегодня называют 'веком Азии': в сигналах, исходящих из Китая, никаких ориентиров, что странно, не просматривается. Послушав в течение целой недели, что говорят китайские ученые, военные, дипломаты и функционеры Коммунистической партии, я обрисовал для себя китайский сигнал примерно так: да, мы хотим, чтобы другие ведущие державы слушали то, что мы говорим, с должным уважением; более того, мы думаем, что они так и будут делать. Что мы хотим сказать? Да сами пока не знаем.
Это озарение пришло ко мне на симпозиуме в Шанхае, озаглавленном 'Роль и место Китая в мире как глобальной державы' (China's Role as a Global Player). Казалось, уже из самого состава организаторов этого собрания, главными из которых были факультет международных отношений Женевского университета и американский Национальный совет по разведке (National Intelligence Council), должно быть видно, что Китай полностью готов к открытому обсуждению внешнеполитических проблем. Действительно, нечасто можно услышать, как американские военные аналитики обсуждают стратегические вопросы с офицерами Народно-освободительной армии.
Надо признать, что с китайской стороны прозвучало немало и совершенно конкретных заявлений. На Западе многие считают, что статус Тайваня - это вопрос из сферы внешней политики. Для Китая он относится скорее к сфере национального единства. Ни у кого не должно возникать ни тени сомнения в том, что Пекин твердо намерен превратить свои заявления о 'едином Китае' в реальность.
Нет, судя по всему, у китайской элиты и ровным счетом никакого настроя на сглаживание существующих сегодня опасных трений с Японией. Сама история требует от Японии, говорят они, проявления должной скромности. Я даже услышал чье-то замечание о том, что никогда еще в истории Япония и Китай не были сильны одновременно. И в этом замечании мне почудилось нечто угрожающее.
Факты достаточно убедительно говорят о том, что Китай уверенно выходит из внешнеполитического небытия. Неутолимая тяга к все новым источникам природных ресурсов заставила Китай искать союзников и партнеров на всех континентах. Контракты на поставку нефти, металлов и других минеральных ресурсов сопровождались политико-дипломатическими кампаниями невиданных доселе масштабов. Председатель Китая Ху Цзиньтао (в тексте Hu Jianto - прим. перев.) и премьер-министр Вэнь Цзябао (Wen Jiabao) налетали за это время, наверное, больше миль, чем руководство любой другой страны. В этом году в Пекине пройдет уникальный саммит всех сорока пяти руководителей богатых ресурсами африканских стран.
Никакого 'зазрения совести' в связи с такой жесткой национальной позицией относительно ресурсных поставок я также не заметил, что и неудивительно - разве империи Запада не грабили в свое время весь остальной мир? А Китай, судя по тому, что я услышал, заключает с поставщиками сделки, выгодные обеим сторонам. Что же касается обвинений в том, что какие-то из этих сделок были заключены с самыми неприятными на Земле режимами - так и Запад особой разборчивостью в выборе союзников никогда не отличался.
Но, несмотря на это, в китайской позиции столь же отчетливо проступают признаки нерешительности и сомнений. До самого недавнего времени возвращение Китая в клуб великих держав внутри страны называли исключительно 'мирным подъемом'. Делалось это с совершено определенной целью: подчеркнуть различия между нынешним Китаем и Германией конца 19-го века. В истории может быть сколько угодно примеров столкновения между державами и странами, пытающимися стать таковыми - в случае Китая все будет по-новому.
Но затем было принято решение тихо отказаться даже от этого в чем-то самоуничижительного определения. Дипломатическая элита посчитала, что слово 'подъем' само по себе выглядит слишком 'угрожающе', даже если его употреблять вместе со словом 'мирный'. Дипломаты слишком активно стараются умалить в чужих глазах силу Китая. Они говорят, что нация до сих пор сравнительно слаба и будет отставать от США еще не одно десятилетие.
В любом случае есть пункт, по которому сходится подавляющее большинство мнений: смягчение серьезных социально-политических трений, сопровождающих экономическую трансформацию страны - это для руководства Китая на сегодняшний день гораздо более серьезная проблема, чем какая-либо из тех, что возникают на его внешнеполитическом горизонте. Какой бы успешной ни была китайская экономика в целом, большинство жителей страны до сих пор живут в деревнях и в нищете. Отсюда и новые любимые фразы: 'мирное развитие' ('peaceful development') и 'гармоничный мир' ('harmonious world'). Какое значение вкладывается в эти слова, кроме очевидного желания Китая погасить тревожные настроения в других странах - непонятно.
Однако в отношении США, а также Японии, настроения у Китая гораздо более агрессивные. Универсализм американской стратегии распространения демократии по всему миру несопоставим с принципом невмешательства - прежде всего в политическую систему самого Китая, - которого уже долгое время придерживается пекинское руководство. И из которого, как мне сказали, естественно вытекает уважение к культурному разнообразию: 'Нет двух вещей, сделанных по одному шаблону'. На заметку Вашингтону.
Есть трения и другого, более широкого плана. С одной стороны, Китай действительно рассчитывает на получение места за любым столом, где решаются главные на сегодня вопросы международных отношений; с другой, он никак не может расстаться с положением лидера движения неприсоединившихся. Не раз я улавливал в речах ораторов акценты, говорившие о признании того факта, что китайское руководство пока что не вполне готово выполнять обязанности, неотъемлемые от статуса великой державы.
Китай активно принимает участие в работе Организации Объединенных Наций; в скором будущем расширит свои миротворческие функции в Ливане; фактом своего присоединения к Группе стран-поставщиков ядерных материалов (Nuclear Suppliers Group) он указал на то, что собирается строго соблюдать режим нераспространения ядерных технологий. Однако во всех других областях напряженность проявляется все более четко.
Пока что Китай, ведомый как своей политикой невмешательства, так и национальной заинтересованностью в нефтяных ресурсах Судана, блокирует все попытки решением Совета Безопасности послать в Дарфур ооновских миротворцев. Пекин утверждает, что любые подобные действия должны быть согласованы с правительством Судана. Однако быть 'белой вороной' и подвергать себя позору за то, что ты - единственный, кто не желает помочь другим облегчить судьбу дарфурских беженцев, Пекину тоже отнюдь не приятно.
Из-за такой же двусмысленности Совету Безопасности трудно обсуждать иранскую ядерную программу. Китай подписался под пунктом о том, что Тегерану нельзя позволить отработать программу производства ядерного оружия, однако все предложения о санкциях он успешно проваливает. До недавнего времени еще можно было прятаться за спину России, но если Китай хочет действительно участвовать в составлении правил, по которым будет работать система международных отношений, он не сможет вечно уклоняться от необходимости добиваться их выполнения. Наступает время, когда невмешательский вариант рассматривать уже нельзя.
На шанхайском симпозиуме не раз и не два было сказано, что (в отличие от США) Китай 'не собирается добиваться всемирной гегемонии'. Китай действительно намерен перевести свой столь быстро обретенный потенциал в энергию международных отношений. Однако если у него и есть план, как это сделать, то он его никому не показывает.
