В память Анны Политковской раздавался звон колоколов Собора Парижской богоматери - и актриса Катрин Денев (Catherine Deneuve) читала выдержки из книги убитой российской журналистки. К фотографии самой храброй журналистки России и автора самой яростной критики в адрес Кремля выстроилась целая очередь из французских философов, политиков, актеров и журналистов, возлагавших к ней цветы и зажигавших свечи.
В Лондоне мемориальная служба проходила перед Вестминстерским аббатством, куда отдать последнюю дань Политковской пришли актриса Ванесса Редгрейв (Vanessa Redgrave) и депутаты парламента. По всему миру ее смерть заняла первые полосы газет и первые сообщения в выпусках новостей. Телекомпания CNN показала прямой репортаж с ее похорон.
Однако российская аудитория всего этого не увидела. Внутри страны реакция была ужасающая - прежде всего тем, что ее едва можно было разглядеть. Печально известная российская intelligentsia, ныне поголовно записавшаяся в 'звезды', так и не вышла на московские улицы. На другой день после убийства на Пушкинской площади прошла маленькая демонстрация, на которую пришли практически одни только организаторы. Российские актрисы не читали вслух статей Политковской; правящая элита страны не пришла проводить ее в последний путь.
Надо отметить, что все без исключения телеканалы, практически полностью контролируемые Кремлем, поместили убийство Политковской на первые места в своих выпусках новостей. Однако спонтанная реакция на ее смерть вскоре выдохлась. Уже через три дня после ее смерти похороны освещались гораздо скуднее, а к концу прошедшей недели ее имя практически бесследно исчезло из государственных СМИ.
В недельном обзоре событий на Первом канале о ее похоронах не было сказано ни слова. Ведущий Петр Толстой был слишком занят демонизацией Грузии, которую он сравнивал с Северной Кореей, и весьма лирическими рассуждениями о работе Владимира Путина в Дрездене, когда он служил в КГБ. Я попросил Толстого и главу Первого канала Константина Эрнста как-то прокомментировать смерть Политковской - оба отказались это делать.
Такая реакция на ее смерть сама по себе говорит очень многое о состоянии российского общества и контролируемых государством средств массовой информации. Убийство Политковской не только не объединило журналистское сообщество, но и выявило пропасть, зияющую между узким кругом тех, для кого она была героем, и всех остальных, называющих себя журналистами, но на деле занимающихся не чем иным, как пропагандой.
Владимир Познер, один из самых опытных людей на российском телевидении, сказал:
- Реакция [на ее смерть] выявила отсутствие солидарности в журналистском сообществе, не говоря уже о российском обществе в целом. Многие ее коллеги ушли в глухую оборону, потому что глубоко в душе понимали, что у них нет ни мужества, ни принципов, которые были у нее. Из-за того, что она отказывалась менять свою точку зрения, ей завидовали, ее стыдили, а от того, что она делала, отрекались.
На Первом канале Познер ведет воскресное политическое ток-шоу 'Времена'. На следующий день после убийства в программе Познера, шедшей в записи, обсуждались главным образом российско-грузинские отношения. Программа, вышедшая через несколько дней после ее похорон, была посвящена проблеме курения. В конце обеих программ, в личном 'постскриптуме', он говорил о Политковской и о том, что жаль, что ее смерть не всколыхнула российское общество.
- Вот такие Времена, - заключил он.
Такими времена были не всегда. В 1995 году, когда двое убийц-наемников застрелили Владислава Листьева - популярного телеведущего, только что назначенного исполнительным директором Первого канала, страна была в шоке. Телеканалы прервали все остальные программы, выставив на экран его фотографию с простой надписью: 'Убит Влад Листьев'. Горе выражалось открыто. Первый президент России Борис Ельцин сам приехал в телецентр и выступил в эфире с осуждением 'трусливого и мерзкого убийства талантливого тележурналиста мирового уровня'.
А преемник Ельцина Путин все те три дня, которые прошли после смерти Политковской под аккомпанемент слов осуждения, сказанных ведущими мировыми лидерами, хранил молчание. Когда же во время своего государственного визита в Германию он наконец высказался об этом публично, его слова отдавали как черствостью, так и обескураживающей откровенностью:
- Должен сказать, что степень ее влияния на политическую жизнь в России была крайне незначительной. Она была больше известна в журналистских кругах, в правозащитных кругах, на Западе. В этом плане убийство Политковской, как правильно было написано сегодня в одной газете, само по себе наносит действующей власти и в России, и в Чеченской Республике гораздо больший урон и ущерб, чем ее публикации.
Это проявление бездушия повергло западные СМИ в шок. Мало кто заметил, что Путин словно читал по бумажке, написанной для него российскими журналистами. Обозреватель прокремлевской газеты 'Известия' Максим Соколов в день похорон Политковской написал: '. . . уже два года как Политковская пребывала на дальней периферии общественного сознания. Индекс упоминаемости ее выступлений был близок к нулю. В чем была надобность убивать не представляющего никакой опасности журналиста? . .' Такое впечатление, что хвост крутил собакой.
Политковскую не успели еще похоронить, как 'Известия' и некоторые другие прокремлевские газеты поторопились перевести стрелки на врагов Путина, пребывающих за границей - это такой эвфемизм для обозначения бежавших из России олигархов. Для их воспаленного теориями заговоров разума самым плохим в убийстве Политковской было то, что ее смерть бросила тень на режим Путина. Виталий Третьяков, главный редактор 'Московских новостей', ветеран перестроечной журналистики, в своей колонке подчеркнул, что у Политковской был американский паспорт, как будто бы это каким-то образом говорило о ее нечестности или подрывало ее авторитет.
Неудивительно, что, узнав о смерти Политковской, многие российские журналисты почувствовали себя неуютно. Она писала о коррупции в Кремле и о пытках в Чечне, чем вскрывала еще одну проблему: большая часть российских СМИ, как только представилась возможность, с готовностью превратилась в пропагандистскую машину. В реакции Путина на убийство Политковской, собственно, нет ничего удивительного: о пламенной любви между президентом и журналисткой говорить не приходилось. И самое грустное здесь то, что Путин был, пожалуй, прав, когда говорил, что влияние Политковской на политическую жизнь в России было минимальным. Правда, дело было не в содержании того, что она писала, а в том, что российское общество и СМИ отказывались ее слушать, ибо у них нет для этого ни смелости, ни сострадания. Путин сам вынес вердикт своей стране - и никто не смог бы сделать это лучше.
Даже в свои самые мрачные годы Россия рождала писателей, поэтов и ученых, достаточно смелых для того, чтобы говорить правду. Главной проблемой всегда было заставить людей эту правду слушать. Кремль немало потрудился, чтобы оградить российское общество от работы Политковской и тем самым обессмыслить саму ее жизнь: она была запретной фигурой на российском телевидении; цитирование ее статей могло обернуться проблемами как для автора статьи, так и для всей газеты. Именно российские СМИ несут ответственность за то, что люди стали глухи к голосу Политковской - как и за раздувание ксенофобии и нетерпимости, из-за которых российское общество так приветствует 'холодную войну', которую Путин ведет против Грузии.
Через несколько дней после смерти Политковской из 'Коммерсанта' - одной из ведущих ежедневных газет страны - ушел один из самых талантливых журналистов страны Валерий Панюшкин. Он ушел не потому, что испугался, а потому, что его работа уже никому не нужна.
- Конечно, Дон Кихот был прекрасным человеком, но сражение с ветряными мельницами ни им не наносит никакого вреда, ни мне не приносит никакого удовлетворения.
____________________________________________________________
Над Россией простираются крылья тьмы ("The Washington Post", США)
