Текст публикуется с любезного разрешения редакции 'Project Syndicate'
Когда на прошлой неделе я посетил скромную, но благородную мемориальную церемонию в Париже в честь российской журналистки Анны Политковской - 'безгранично смелой' женщины, по словам ее французского редактора - это напомнило мне о другой посмертной дани, на которой я присутствовал почти 17 лет назад в Москве. В отличие от Политковской, великий ученый и защитник прав человека Андрей Сахаров не был убит, и дань, которую мы отдавали ему тогда, была похожа на празднование новой эры. Перевернулась новая страница, которая была полна неуверенности, но также и надежды на то, что Россия на пути к тому, чтобы стать 'нормальной страной'.
Возможно, именно эта страница закрылась с убийством Политковской. То, что оплакивала небольшая толпа интеллигенции, собравшаяся в Париже - свою надежду на другую Россию. Мы хоронили коллективную мечту интеллигенции и демократов о России, где после долгой и холодной советской зимы свобода и власть закона пустят корни и расцветут. Портреты Политковской, как отражение правды, звали нас назад в гораздо более темную действительность. Мечта закончилась. Скорее всего, она никогда и не могла осуществиться.
То, что мы видим в настоящее время - совершенно другая история. Россия буквально покупает свой путь назад в международную систему как игрок с неоспоримым превосходством, который восстанавливает власть и влияние, заменяя ядерное оружие нефтью и газом и замещая страх жадностью. Политическое равновесие советской эры, основанное на равном доступе к "средствам устрашения", уступило место односторонней энергетической зависимости в пользу России. Имея огромный поток денежной наличности, российские миллиардеры покупают роскошную собственность во всем мире, а Россия покупает выдающихся немцев, например, бывшего Канцлера Герхарда Шредера, если не поддержку Германии как таковую.
Как бы сильно они не отличались, у посткоммунистической России и фундаменталистского Ирана много общего. Энергетическое богатство дает им чувство уникальной возможности, убеждение в том, что время играет в их пользу, и что теперь они могут возместить унижение, которое они испытали со стороны внешнего мира. Как будто они объединили Арабскую/Исламскую мировую культуру унижения и Азиатскую культуру надежды. Обе страны отличаются вызывающим национализмом, и обе чувствуют себя непобедимыми, тем более потому что они осознают, что Соединенные Штаты в упадке в результате затруднительного положения в Ираке, если не в Афганистане.
Конечно, различия между Россией и Ираном огромны. Иранский режим - в крайней степени идеологический и воодушевленный открытой страстью уничтожить Израиль. Он не пользуется большой поддержкой своего общества, кроме тех случаев, когда это касается национальной гордости и стремления к статусу государства с ядерным оружием.
В отличие от него режим в России воодушевлен деньгами, а не идеологией. В своем стремлении восстановить геополитическую власть и влияние России президент Владимир Путин обладает поддержкой огромного большинства населения. Его девиз 'богатей и молчи' звучит как приоритеты Гизо в середине девятнадцатого века во Франции, даже если он и "приправлен" сильным налетом имперской гордости. Пока нефтяные деньги продолжают течь, большинство русских не выразят никакой ностальгии по демократической открытости Ельцинских лет с сопровождающей их комбинацией хаоса, коррупции, международной слабости и неуважения к государству.
Неужели русские настолько отличаются от нас в западном демократическом мире, или демократия - это действительно роскошь, которую могут позволить себе только старые, стабильные, преуспевающие и удовлетворенные общества? В своем стремлении к постсоветской стабильности русские, кажется, нашли утешение в Путине. Он не соответствует Петру Великому по своему физическому телосложению, но он доказал, что он - одаренный политик, способный захватить, а потом контролировать настроение россиян.
Для большинства российских граждан экономическое процветание и развлекательные передачи по телевидению стали современным эквивалентом формулы хлеба и зрелищ! римских времен. Война в Чечне, возможно, способствует моральному разложению России в целом, ее пугающему спуску в культуру насилия. Но она также питает патриотические чувства - народное стремление к восстановлению имперского статуса и престижа России - которыми дальновидно воспользовался режим Путина.
Тем временем, положение простых русских почти не улучшилось. Увеличение числа убийств политических противников и экономических конкурентов, осуществление мафией заказных убийств, не могут рассматриваться как признаки восстановленной стабильности. Так же как и манипуляция народной ксенофобией, проводимая режимом Путина, по отношению к гражданам бывшей советской империи, например, грузинам.
Россия, возможно, вернула свой статус сильной державы, но неужели это уважаемый или даже счастливый статус? Россия богата, но русские - по крайней мере, большинство из них - остаются бедными, при этом их продолжительность жизни ближе к Африке, чем к Западной Европе. В конечном счете, им придется признать, что современные государства не могут жить одной властью.
Доминик Муази - основатель и Старший Советник в Ifri (Французском Институте Международных Отношений), в настоящее время является профессором в Колледже Европы в Натолине в Варшаве.
_________________________________________________________
Copyright: Project Syndicate, 2006.
Перевод с английского: Ирина Сащенкова
