Неважно, станет ли завоевание демократами контроля над Конгрессом после промежуточных выборов на следующей неделе официальным 'свидетельством о смерти' иракской войны, или нет: уже очевидно, что
это настоящая война, и тянется она бесконечно. Тем не менее, когда-нибудь этот конфликт завершится. Но будет ли это лишь окончанием одного из сражений большой войны? Можно ли считать 11 сентября, Афганистан, Ирак, теракты в Лондоне, Мадриде, на Бали и все остальное лишь первой главой гигантской эпопеи под названием 'война с террором'?
Резко критикуя действия президента Буша в ходе войн в Ираке и Афганистане, большинство демократов не пытается оспорить саму концепцию войны с террором. Они лишь утверждают, что вести ее можно эффективнее. Лишь горстка интеллектуалов-демократов, вроде финансиста и филантропа Джорджа Сороса (George Soros), настаивают, что сама идея войны с террором - лишь, как он выразился, 'ложная метафора'.
Большинство европейцев, напротив, согласно с Соросом. Я сам высказывал аналогичное мнение. Еще раньше об этом говорил британский военный историк сэр Майкл Говард (Michael Howard) в блестящей статье 'Что в имени твоем?' ("What's in a name?"), опубликованной в Foreign Affairs через считанные месяцы после терактов 11 сентября. По словам Говарда тогдашний госсекретарь США Колин Пауэлл (Colin Powell), заявив, что США находятся 'в состоянии войны' с террористами, 'допустил вполне понятную, но ужасную и непоправимую ошибку'. Помимо прочего, эта формулировка повышала статус террористов до уровня воюющей стороны, хотя на деле их следует воспринимать как уголовных преступников. Слово 'война' в этом контексте означало косвенное возвеличивание террора.
Политические формулировки никогда не остаются без последствий, - особенно если их авторами становятся лидеры самой могущественной страны мира - и сегодня у нас есть все основания утверждать, что в данном случае неудачный подбор слов обернулся большой кровью. Объявляя 'войну' после терактов 11 сентября 2001 г., администрация явно имела в виду классическое значение этого слова - то есть отданный специально подготовленным людям приказ убивать других людей. В 2002 г. я спросил одного весьма высокопоставленного представителя администрации США, чем должна закончиться эта война с террором. 'Ликвидацией террористов', - ответил он. Конечно, с самого начала американские чиновники признавали, что классические методы войны - столкновение противоборствующих армий на поле боя - к данному случаю не относятся. Однако решение о превращении Ирака в главный фронт войны с террором в какой-то степени было обусловлено отчаянной попыткой перевести конфликт в русло классических боевых действий, где самая мощная армия в истории человечества несомненно одержала бы быструю победу. По крайней мере, так казалось американскому руководству.
На прошлой неделе мне довелось выслушать весьма серьезные аргументы о том, что характер нашей эпохи все же определяется понятием 'война'. Американский историк Филип Боббит (Philip Bobbitt), автор книги 'Ахиллесова броня' ("The Shield of Achilles"), читающий сейчас курс лекций в Оксфорде, и Мэтью д'Анкона (Matthew d'Ancona), редактор консервативного британского еженедельника Spectator, настаивали, что вместе с иракской водой нельзя выплескивать ребенка - 'войну с террором'.
Оба считают, что понятия 'война с террором' и 'борьба с преступностью', вопреки мнению многих европейских либералов, несопоставимы. Да, в Ираке были допущены серьезные просчеты, утверждал д'Анкона, но сам характер этой войны настолько нов, что крупных ошибок избежать просто невозможно. Для победы над страшной 'троицей' современной эпохи - государствами-изгоями, оружием массового поражения и терроризмом - триединый рецепт времен 'холодной войны' - сдерживание, устрашение и режим нераспространения - не подходит. Террористы ведут с нами психологическую войну на истощение, призванную ввергнуть нас в состояние ужаса. Речь идет не о 'холодной войне', а о 'войне холодного пота', считает д'Анкона. Боббит, в свою очередь, выявил сразу три параллельные 'войны с террором' - борьбу с международными террористическими организациями, распространением оружия массового поражения, а также масштабными природными катастрофами и рукотворными посягательствами на 'инфраструктуру общества' - от землетрясений и последствий глобального потепления до геноцида и этнических чисток. Что ж, в таком истолковании понятие войны с террором охватывает вообще все, что угодно.
Тезисы обоих на удивление схожи - они разительно отличаются от первоначальной шапкозакидательской риторики Буша, Дика Чейни (Dick Cheney) и Дональда Рамсфелда (Donald Rumsfeld). Д'Анкона и Боббит настаивают, что речь идет о затяжной борьбе, которая продлится не один десяток лет, и требует терпения не меньше, чем патриотизма. Ни тот, ни другой не пытались оправдывать события в Гуантанамо и Абу-Грейб. Оба признают, что эту войну следует вести в рамках международного права - которое, впрочем, следует подкорректировать, приспособив к новой ситуации. Оба обратили особое внимание на новый феномен, который Боббит называет 'рыночным государством' - где граждане играют роль потребителей, а правительство - корпоративного правления, действующего по принципу: 'Потребителям не нравится товар? Долой его с прилавков!' К нашему присутствию в Ираке, заметил д'Анкона, относятся как к стремительно падающим акциям какой-нибудь фирмы.
Все это важные соображения, и некоторые круги британских левых уже готовы с ними согласиться.
И все же они не убеждают меня в том, что нам нельзя отказываться от термина 'война против террора'. Во-первых, он сам по себе неудачен. Во-вторых, история не знает сослагательного наклонения, и теперь он неразрывно связан с дискредитированным политическим курсом США и реальной войной - катастрофой в Ираке. И вообще, что мы теряем, если выбросим его на свалку?
Однако в этом случае ему необходимо подыскать замену. Возможно, было бы лучше относиться к международному терроризму как к разновидности международной преступности, однако общий смысл понятия 'преступность' несколько иной. В общем, на язык постоянно просится слово 'борьба'. И по сути это точное определение. Ведь речь идет о затяжной борьбе с угрозами свободному и открытому обществу.
Однако у слова 'борьба' - свои недостатки. По-немецки оно явно будет звучать неуместно - сразу возникнет ассоциация с гитлеровской "Mein Kampf". В английском языке - по крайней мере в его британском варианте - оно несет в себе легкий 'классовый' оттенок - сразу вспоминаются активисты, раздающие на улицах газету Socialist Worker. Так что согласитесь, если о следующем американском президенте - будь то Джон Маккейн (John McCain) или Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) - скажут, что он 'встал на борьбу', это будет звучать как-то нелепо. В общем, мне придумать что-то получше никак не удается. Может быть, у вас есть идеи?
Тимоти Гартон Эш - преподает европейскую историю в Оксфордском университете. Он также занимает должность старшего научного сотрудника в Гуверовском институте (Hoover Institution) при Стэнфордском университете (Stanford University)
