После порки, которую задали республиканцам на промежуточных выборах, от этого вопроса больше нельзя уходить: а что, если президент Джордж Буш - на самом деле француз?
Ответ даже на простое предположение такого рода наверняка будет состоять из трехэтажных техасских ругательств. Ведь Франция - это страна, которую Буш так любит презирать. Из-за того, что президент Жак Ширак был против войны в Ираке, его американский коллега навеки затаил на него большую обиду и дал не менее обидное прозвище 'козел' ("Jackass"). С тех пор Белый дом как мог создавал впечатление, что ко взглядам французов на что бы то ни было относиться следует как к слабости и немужскому (за исключением случаев, когда Париж согласен с Вашингтоном), а также к совершенно антикапиталистическому поведению.
Однако надо сказать, что во многом господин Буш гораздо лучше вписывается не в собственную, а как раз во французскую политическую традицию. Когда он с пылом говорит о необходимости военного вмешательства, об абсолютной власти и о национальной исключительности, невольно вспоминаются Наполеон, Шарль де Голль (Charles de Gaulle) и Людовик Шестнадцатый. Так что, может быть, на промежуточных выборах избиратели пришли к выводу, что у Джорджа Буша просто не та политическая национальность?
Вот, например, военный авантюризм Буша. У нынешнего президента совершенно неамериканская (и, добавим, нереспубликанская) привычка не останавливать войны, которые ведут другие народы, а начинать свои собственные - в тех же Афганистане и Ираке. Но вообще-то это очень французская привычка. Несмотря на то, что французов принято считать 'трусливыми обезьянами-сыроедами', по статистике именно они являются самой воинственной нацией на свете. С 1816 по 1980 год в их истории было больше войн, чем у какого-либо другого государства (для сравнения: у Великобритании - 19, у Америки - восемь), и в семи раз первыми начинали именно они. Французы вовсю использовали стратегию превентивных военных действий в Африке - причем нередко без явно обозначенных полномочий, выданных ООН - задолго до того, как ее 'изобрел' Буш.
Своими воззрениями на исключительность своей страны и на универсальность ее ценностей для всех и каждого Буш решительно напоминает де Голля. Понятно, что другие президенты тоже верили, что США - это тот самый 'сияющий город на холме', но мало кто из них своим рвением распространять эти ценности за пределы своих границ, причем, если надо, и силой оружия, напоминал какого-нибудь миссионера.
Политика 'трансформации' Ближнего Востока по Бушу также поразительно похожа на попытки Наполеона в 90-е годы 18-го века экспортировать ценности французской революции на кончиках штыков: Наполеон тогда тоже много говорил о необходимости свержения авторитарных режимов Центральной Европы, угнетающих свои народы.
Кроме того, президент США, включивший в список 'летнего внеклассного чтения' экзистенциалиста Альбера Камю (Albert Camus), проявил истинно французское качество - отстаивание примата теории перед практикой. Если другие президенты США начинали войны с иностранными государствами, то Буш решил объявить войну абстрактному понятию 'международного терроризма'. Неудивительно, что подобной интеллектуальной смелости до боли в ладошах рукоплескала левая интеллигенция типа Бернара-Анри Леви (Bernard-Henri Levy) и Андре Глюксмана (Andre Glucksmann). А в ответах на критику у него явно проскальзывают заветы французской певицы Эдит Пиаф (Edith Piaf): "non, je ne regrette rien" (фр. 'нет, я ни о чем не жалею' - прим. перев.).
Кстати, пусть Буш сколько угодно бранит французскую государственную экономику: у него самого подход с централизации и концентрации власти в руках власти абсолютно галльский. Придя к власти, он значительно увеличил государственные расходы и все это время шел на все, чтобы продолжить расширение президентских полномочий. В результате правительственные юристы, искавшие оправданий тайному подслушиванию разговоров граждан Соединенных Штатов, фактически говорили, что президент имеет право определять, что важно и что неважно для национальной безопасности страны, как ему вздумается. Практически такую же абсолютистскую и весьма удобную для власти концепцию Людовик Шестнадцатый, помнится, выражал всего в одной фразе: "L'etat c'est moi" (фр. 'Государство - это я' - прим. перев.). Буш выразился столь же недвусмысленно, хотя и несколько менее лапидарно: 'Я - компетентный орган (в оригинале 'I am the decider' - прим. перев.), и мне решать, что лучше'. Однако избиратели пришли на промежуточные выборы и показали, что французские фасоны Буша их не очень интересуют. Они выказали недовольство иракской войной и поддержали усиление контроля над президентом со стороны Конгресса, снова приведя в действие застопорившуюся было систему сдержек и противовесов.
Парадокс ситуации заключается в том, что большинству европейцев 'президент-француз' на Пенсильвания-авеню тоже не нравится. Для них было бы гораздо лучше, если бы там был 'по-настоящему американский' президент - такой, который сам соответствует тем ценностям, которые на протяжении почти всего 20-го века сделали США маяком демократии для всего мира; поддерживает отношения с многосторонними организациями, которые создавали его предшественники; и тихо говорит, пряча за спиной большую дубину. Хотя в Европе об этом почти все молчат, на самом деле Европа боится, что Америка, разочаровавшись в своем офранцузившемся лидере, замкнется в себе, а не посвятит себя, как раньше, всему миру.
____________________________________________________________
Ученые пересмотрели статус администрации Буша ("Newsweek", США)
