В ходе каждого кризиса появляется шанс. Теперь, когда вторжение в Ирак всеми признано военной и дипломатической катастрофой, вопрос заключается в том, смогут ли Америка и Британия одержать победу, несмотря на то, что поражение кажется неминуемым. Размышления о единственном в истории столь бесспорном поражении американского оружия дают неожиданно обнадеживающий ответ - не только для Америки, но и для всего мира.
Когда Ричард Никсон был вынужден уйти из Вьетнама, сократив численность американского контингента с полумиллиона военнослужащих в 1970 г. до 16 000 'советников', не участвующих в боевых действиях, к моменту президентских выборов в ноябре 1972 г., шансы на мир во всем мире были еще более ничтожны, чем сегодня. В 1960-е годы угроза коммунизма казалась большинству американцев, по меньшей мере, не менее опасной, чем сегодня исламизм, но в то время почти никто не осознавал, что одновременно с фактической капитуляцией Америки перед коммунизмом во Вьетнаме, Генри Киссинджер вел тихий дипломатический процесс. Этот процесс - установление дипломатических отношений с коммунистическим Китаем, кульминацией которого стал визит Никсона в Пекин в феврале 1972 г., - оказался бесконечно более важным для глобальной безопасности, чем потеря Вьетнама. В течение девяти месяцев после визита Никсона из Вьетнама были выведены последние боевые части, а еще через два года весь Индокитай был оставлен коммунистам.
Однако, гораздо более важным оказалось то, что американский дипломатический маневр вбил огромный клин между коммунистическими Китаем и Россией. К середине 1970-х годов Китай превратился в консервативную силу стабильности, а не революции в Азии, а власть стала неумолимо переходить от смутьянов культурной революции к пекинским прагматикам.
Эта история, намеренно представленная в упрощенном виде, ставит один вопрос: может ли подобный дипломатический феникс возродиться из пепла американской политики в Ираке?
Может ли шаг навстречу Ирану стать аналогом курсу Никсона в отношении Китая? Может ли Джеймс Бейкер стать Киссинджером для президента Буша? Для того, чтобы диалог с Ираном (или Сирией) был успешным, Бушу пришлось бы взять обратно немало своих слов. Ему пришлось бы признать, что Америка выступает в роли просителя - что сделал Никсон, отправившись в Китай. Если бы Тегеран помог в стабилизации Ирака, то это было бы его одолжением Вашингтону, а не наоборот. Для того, чтобы такой процесс начался, Америке пришлось бы отречься от доктрины 'оси зла' и оставить идеи о 'смене режима', снять экономические санкции и предложить Ирану формальную гарантию ненападения.
Для того, чтобы выйти на настоящее сотрудничество с Ираном, вполне могут потребоваться дальнейшие шаги. Вместо того, чтобы требовать приостановки ядерной программы, Америка (и Британия) могли бы смириться с тем, что Иран продолжит процесс обогащения, который приведет в свое время к созданию атомной бомбы.
Сегодня подобный поворот на 180 градусов невозможно себе представить, но не менее невообразимым был и шаг Никсона навстречу Китаю в разгар вьетнамской войны. Восстановление связей между Ираном и Западом нисколько не обременит Америку или Европу, но может преобразовать Иран.
Американская политика открытости в отношении Китая навсегда расколола коммунистический мир, а подобная политика в отношении Ирана может расколоть теократический исламский мир. По одну сторону баррикад оказалась бы неисправимо отсталая суннитская Саудовская Аравия, в которой господствует средневековый культ ваххабизма. Ей противостоял бы поднимающийся шиитский Иран, который, со своим относительно образованным населением, мог бы интегрироваться в современный мир, даже несмотря на теократическое правление. Ради такого раскола стоило бы признать ядерные амбиции Ирана, особенно, учитывая то, что сейчас Америка никак не может им воспрепятствовать.
Будут, конечно, и такие, кто сильно проиграет от американо-иранского сближения: речь идет об Израиле - по крайней мере, его нынешнем руководстве, и суннитской ветви исламского фундаментализма, представленной господствующими политическими элитами Саудовской Аравии, Пакистана, и отчасти Афганистана.
Несомненно, для устойчивого сближения между Западом и Ираном потребуются уступки со стороны Израиля. Чтобы удовлетворить даже умеренные течения исламистской идеологии, эти уступки должны предусматривать не только реальное продвижение к созданию полноценного палестинского государства, но и - и это с точки зрения духовных лидеров Ирана еще важнее - радикальное изменение статуса Иерусалима.
Реагируя на абсолютно законные религиозные претензии не только мусульман, но и многих христиан, Израиль должен согласиться с превращением Иерусалима в некий иудаистско-мусульманско-христианский кондоминиум, статус которого будет гарантирован международным сообществом. Израилю будет непросто пойти на такую уступку, но его лидеры должны осознавать, что в долгосрочном плане у страны мало шансов на выживание во враждебном мусульманском окружении - особенно теперь, когда Америку уже нельзя всерьез рассматривать как гаранта безопасности на Ближнем Востоке.
В любом случае 'подсластить пилюлю' для израильтян могли бы два несомненных факта. Во-первых, реинтеграция Ирана в состав международного сообщества может превратить самого опасного врага Израиля в нейтральную, а то и дружественную по отношению к нему страну - как это было при шахе. Во-вторых, обретающий новую энергию Иран сможет послужить шиитским противовесом религиозному влиянию Саудовской Аравии, чей суннитский фундаментализм является главным источником вдохновения для исламских экстремистов и террористов по всему миру.
Именно Саудовская Аравия, а не Иран финансирует создание суннитских мечетей и медресе в Пакистане, Афганистане, Турции, Индонезии, Северной Африке, а сегодня также в Британии и странах континентальной Европы - то есть регионах, где большинство исламских террористов подвергается идеологической обработке и проходит обучение. Американо-иранское сближение, углубляющее раскол между шиитскими и суннитскими фундаменталистами, способно разорвать паутину джихадистского террора - подобно тому, как раскол между Москвой и Пекином подорвал единство коммунистического блока в годы 'холодной войны'.
После визита Никсона в Пекин прошло тридцать лет. Интересно, как будут звать американского президента, который прилетит в Тегеран - Буш, Клинтон или Маккейн?
