Лливелин Томпсон (Llewellyn Thompson) почти за пять лет пребывания в Москве, куда в 1957 г. он был назначен послом США, немного преуспел в постижении тайн кремлевского процесса принятия решений. 'Незнание того, что происходит на самом деле, просто раздражает, - жаловался он в 1962 г. на фоне обострения напряженности в отношениях между двумя странами. - Как будто имеешь дело с бутлегерами и гангстерами'.
Томпсон не был одинок в своем отчаянии. На всем протяжении 'холодной войны' американские лидеры изо всех сил - но обычно безуспешно - пытались понять, как работает политическая машина их соперников. Немного лучше удавалось это и историкам, несмотря на преимущество ретроспективы. Лишь в последнее время, отчасти благодаря открытию советских документов, начали появляться ответы.
Своим глубоким исследованием 'Khrushchev's Cold War' (Холодная война Хрущева) Александр Фурсенко и Тимоти Нафтали (Timothy Naftali) поднимают завесу секретности больше, чем кто-либо ранее, показывая, как в Москве принимались внешнеполитические решения в бурные годы правления Никиты Хрущева (1955-1964). Книга обязательна к прочтению всем, кто стремится понять самую опасную фазу 'холодной войны' и то, как миру удалось ее пережить.
Фурсенко, член Российской Академии наук и Нафтали, недавно назначенный директором президентской библиотеки Никсона в городе Йорба Линда (Yorba Linda), Калифорния, уже освещали эту тему в книге 1997 г. о кубинском ракетном кризисе. Это было одно из первых исследований, при работе над которым широко использовались советские документы. На этот раз они использовали гораздо более обширный блок материалов, рассекреченных в 2003 г. - прежде всего, протоколы Президиума ЦК, основного органа принятия решений в годы правления Хрущева.
Эти документы пролили новый свет на один из самых загадочных вопросов 'холодной войны': почему Хрущев - лидер, осудивший варварство Сталина, говоривший о 'мирном сосуществовании' с Западом и любивший грубый юмор, - был готов спровоцировать ядерный Армагеддон, неоднократно пытаясь выдворить Соединенные Штаты из Западного Берлина и, что было самым грозным шагом, разместив ядерное оружие на Кубе? Как он мог одновременно быть, по словам Ричарда Никсона, 'человеком огромной теплоты и абсолютно воинственным'?
Отвергая мнение тех, кто считал Хрущева бессовестным фигляром, Фурсенко и Нафтали прослеживают логику в его метаниях. По их мнению, советский лидер хотел снизить уровень напряженности и сконцентрироваться на повышении уровня жизни в своей стране. 'Хрущев, - пишут они, - воображал широкомасштабную договоренность с Соединенными Штатами, которая демилитаризует 'холодную войну', позволив ему перенаправить ресурсы в гражданский сектор советской экономики и ограничить противостояние Восток-Запад идеологической и экономической сферами, где, как он был убежден, история докажет его правоту'.
Однако, как пишут Фурсенко и Нафтали, стратегия Хрущева по достижению такой договоренности неоднократно менялась. Порой он пытался соблазнить Вашингтон мягкими речами и предложениями о переговорах, подобных которым не будет до прихода к власти Горбачева в 1980-е. Порой пробовал напугать Соединенные Штаты, чтобы не позволить им использовать их значительное превосходство и, в конечном итоге, выторговать уступки за столом переговоров.
Решение о размещении ядерного оружия на Кубе представляет собой квинстэсссенцию данного подхода. Фурсенко и Нафтали подчеркивают, что Хрущев не стремился к войне. Наоборот, разместив ракеты в непосредственной близости от Соединенных Штатов, он надеялся нейтрализовать огромное ядерное превосходство США и, запугав Кеннеди, вынудить его говорить с Москвой на равных. Это казалось дешевым и быстрым способом завоевать уважение Америки, к чему и стремился Хрущев. Даже пойдя на попятный, Хрущев находил утешение в том, что Вашингтон отнесся к нему серьезно, пообещав не вторгаться на Кубу в обмен на обещание СССР вывести ракеты. 'Мы члены мирового клуба', - хвастался он перед коллегами по Президиуму.
Возможно, он был прав. Но Фурсенко и Нафтали проницательно указывают на то, что любой успех обошелся бы Хрущеву огромной ценой. Его готовность к риску не только поставила мир перед лицом жутких кризисов, но и сыграла на руку американским ястребам, требовавшим значительного наращивания вооружений и осуждавших любого политика, который осмеливался выступить за снятие напряженности.
Однако Фурсенко и Нафтали так и не отвечают на вопрос о том, могли бы американцы, если бы они признали заинтересованность Хрущева в мире, заключить сделку, которая закончила бы 'холодную войну' - или, по крайней мере, резко снизила бы ее накал. Порой авторы критикуют американское руководство за то, что оно не признало стремления Хрущева к мирному сосуществованию. Порой они осуждают и самого советского лидера, за то, что свои подлинные цели он окружал ненужными маневрами.
Но Фурсенко и Нафтали уверены в одном: неспособность добиться прорыва во времена Хрущева означала, что 'холодной войне' было суждено продолжаться еще долгое время. Лишенных воображения преемников Хрущева не интересовало фундаментальное соглашение. Лишь с приходом Горбачева вновь появилась смелость, характерная для Хрущева, но уже без его балансирования на грани войны.
Марк Этвуд Лоренс - профессор истории в Университете Техаса (г. Остин) и автор книги 'Assuming the Burden: Europe and the American Commitment to War in Vietnam'.
