Sunday, December 24, 2006; Page B05
Когда распадается мощное государство, результатом такого распада обычно являются конфликты, анархия и даже гражданские войны. Поэтому относительно мирная кончина Советского Союза - когда-то крупнейшей в мире империи, самого жестокого режима и величайшей угрозы для западной цивилизации, а также последовавшее за ней мирное завершение 'холодной войны' можно, пожалуй, назвать самым удивительным достижением 20-го века. Это действительно был 'Предотвращенный Армагеддон' ("Armageddon Averted"), как назвал свою небольшую по объему, но великолепную книгу о последних двух десятилетиях Советского Союза и о последствиях его распада историк из Принстонского университета Стивен Коткин (Stephen Kotkin).
Конечно, разрушать старый режим всегда легче, чем строить новый. После распада Советского Союза в 1991 году перед первыми руководителями постсоветской России встали три задачи грандиозного масштаба.
Во-первых, им нужно было определить границы нового государства. Останется ли Россия в пределах границ РСФСР, когда та была в составе Советского Союза, или она включит в себя миллионы этнических русских, проживающих за ее пределами? Во-вторых, им нужно было перестроить экономику. Как расформировать командную экономику и создать рыночную после 70 лет государственного господства? И наконец, новым российским лидерам предстояло создать новую политическую систему. Подойдет ли России демократия, или ее традициям, а также решению задач экономических реформ больше соответствует еще одна форма автократии?
И решать все эти три задачи нужно было одновременно.
Прошло пятнадцать лет. Границы определены, укоренилась определенная форма капитализма, а проект строительства демократии далек от завершения.
Тем не менее, уровень прогресса в этих разных областях, а также то, кого следует хвалить или ругать за достигнутые на сегодня результаты - все это остается предметом дискуссий и споров, что подтверждают различные выдающиеся книги и статьи полемического содержания.
Невзирая на четко очерченные границы, российский президент Владимир Путин стремится распространить влияние России на всю территорию бывшего Советского Союза. Выполнение этой задачи облегчается статусом страны как крупнейшей экономики и самой мощной военной державы в регионе. Однако принудительное подчинение государств и народов, находящихся по ту сторону российских границ, это дело прошлого. За исключением Чечни, границы России на сегодня четко обозначены. В возникших в результате распада Советского Союза конфликтах погибли тысячи человек. Но, как пишет Доминик Ливен (Dominic Lieven) из Лондонской школы экономики в своей книге 'Российская империя и ее соперники' ("Empire: The Russian Empire and its Rivals"), российская деколонизация бывших советских республик была относительно мирной по сравнению с распадом французской, Османской или португальской империй.
Как и сам СССР, советская командная экономика тоже умерла и никогда не воскреснет из мертвых. Хотя кое-кто и высмеивал экономиста Андерса Аслунда (Anders Aslund) за опубликованную им еще в 1995 году книгу 'Как Россия стала рыночной экономикой' ("How Russia Became a Market Economy"), сегодня мало кто будет оспаривать тот факт, что страна сделала серьезные шаги навстречу созданию рыночной системы.
Однако у этой системы остаются изъяны. В книге, озаглавленной 'Российская виртуальная экономика' ('Russia's Virtual Economy'), экономисты Клиффорд Гэдди (Clifford G. Gaddy) и Барри Уильям Айкс (Barry William Ickes) описывают существующие даже сегодня в России фирмы, которые не дают прибыли и, тем не менее, не становятся банкротами. Это извращенное наследие советской системы. Такие нерентабельные крупные промышленные предприятия не восприняли идеи рынка, да и не имели нужды приспосабливаться к рыночным условиям, и таким образом, продолжают мешать созданию в России настоящего капитализма.
Журналистские отчеты, такие как книга Кристии Фриланд (Chrystia Freeland) из Financial Times под названием 'Распродажа века: Дикая скачка России от коммунизма к капитализму' ("Sale of the Century: Russia's Wild Ride from Communism to Capitalism"), а также Дэвида Хоффмана (David Hoffman) из Washington Post 'Олигархи: Богатство и власть в новой России' ("The Oligarchs: Wealth and Power in the New Russia"), придают элемент драматизма и конкретики абстрактным экономическим дебатам, знакомя нас с отдельными личностями данного периода и показывая, как кучка этих людей использовала свои связи в российском государстве для создания собственных состояний. А экономист Андрей Шлейфер (Andrei Shleifer) и политолог из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса Дэниел Трейсман (Daniel Treisman) увидели в российской экономике меньше виртуального, но больше достоинств, о чем и написали в своей статье 'Нормальная страна' ("A Normal Country"), которая была опубликована в одном из номеров Foreign Affairs за 2004 год. По их мнению, экономическое и политическое развитие в России очень похоже на путь нормальной страны со средними доходами, а не гангстерско-криминального государства. То есть, она больше напоминает Бразилию, нежели Колумбию.
В августе 1998 года российское государство обанкротилось, а российская экономика потерпела крах. Журналисты и политики начали искать ответы на вопрос, поставленный Джоном Ллойдом (John Lloyd) в его знаменитой статье 'Кто потерял Россию' ("Who Lost Russia?"), которая была опубликована в New York Times Magazine в августе 1999 года. Однако Россия не исчезла, сохранившись и в новом веке. На самом деле, начиная с 2000 года, темпы роста ее экономики составляют в среднем 6,5 процента в год. Реальная заработная плата резко увеличилась, потребительские расходы населения растут с взрывной силой, снижается уровень безработицы и бедности. Не только олигархи, но и россияне в целом живут сегодня богаче, чем в любой другой период в истории страны.
Незавершенные перемены в России относятся к сфере политики. Самовластные институты советского режима давно ушли в прошлое, однако демократические институты возникший вакуум не заполнили.
Кое-кто утверждает, что демократии в России никогда не добиться успеха, потому что русские генетически предрасположены к поклонению перед царем. Социолог из университета Сан-Диего Тим Макдэниел (Tim McDaniel) в своей работе 'Агония русской идеи' ("The Agony of the Russian Idea") приводит наиболее убедительные аргументы в пользу данной мысли. Однако в вашингтонских мозговых центрах и в некоторых близких к Кремлю московских кругах циркулируют более грубые версии в оправдание авторитарных методов руководства Путина. В своей 'Трагедии российских реформ' ("The Tragedy of Russia's Reforms") Питер Реддеуэй (Peter Reddaway) и Дмитрий Глинский обвиняют в сползании страны к автократии бывшего президента России Бориса Ельцина, ставя ему в вину обстрел парламента в октябре 1993 года, внесение изменений в конституцию для предоставления президенту чрезвычайных полномочий, а также войны в Чечне.
Другие (к ним отношусь и я) утверждают, что сегодняшняя концентрация политической власти в Кремле является также следствием самовластной политики Путина. В период его пребывания у власти были уничтожены все общенациональные независимые средства массовой информации, парламент превратился в послушное орудие Кремля, губернаторы стали полностью зависеть от Москвы, а лидеров оппозиции вытолкнули на обочину политической жизни. Путин может энергично проводить в жизнь подобные меры, поскольку благодаря высоким ценам на нефть и газ деньги в его карманы текут рекой. Политолог из Университета Беркли Стивен Фиш (Steven Fish) тщательнейшим образом сортирует данные аргументы в своей книге 'Российская демократия пущена под откос' ("Democracy Derailed in Russia").
Некоторые люди заявляют, что рост самовластия в России может являться не причиной экономического роста страны, а следствием ее энергетических доходов. Три молодых и перспективных российских экономиста - Георгий Егоров, Сергей Гуриев и Константин Сонин убедительно отстаивают эту точку зрения в своей работе под названием 'Свобода прессы, стимулы бюрократов и ресурсное заклятье'.
В конечном счете, если и существует какая-то связь между автократией и экономическим развитием в России, то она, скорее всего, негативная. Все больше появляется признаков того, что российское государство не направляет рынок своей невидимой рукой, а 'гребущей рукой' захватывает собственность у олигархов и распределяет ее между старыми друзьями Путина по КГБ. Впервые эта мысль прозвучала в статье Андрея Шлейфера и Тимоти Фрая (Timothy Frye) 'Невидимая рука и гребущая рука' ("The Invisible Hand and the Grabbing Hand"), опубликованной в 1997 году в American Economic Review.
Реально история сегодняшней России заключается в том, как разрозненная сеть бывших руководителей КГБ, привязанная к некогда никому не известному офицеру среднего звена из этого ведомства, сумела за семь коротких лет взять под свой контроль все хоть чего-то стоящие государственные институты, а также десятки компаний, заслуживающих того, чтобы им владеть. В своей книге 'Подъем Кремля: Россия Владимира Путина и конец революции' ("Kremlin Rising: Vladimir Putin's Russia and the End of Revolution") Питер Бейкер (Peter Baker) и Сьюзан Глассер (Susan B. Glasser) из Washington Post ухватывают начало этой истории. Однако окончательный отчет о ней пока не написан, поскольку история продолжается.
Майкл Макфол - научный сотрудник Центра Гувера при Стэнфордском университете, соавтор книги 'Между диктатурой и демократией: Пост-коммунистические политические реформы в России' (Between Dictatorship and Democracy: Russian Post-Communist Political Reform).
________________________________________________
Распад Советского Союза прервал марш России навстречу демократии ("The Guardian", Великобритания)
Борис Ельцин - могильщик русской демократии? ("The Washington Post", США)
