- Ваша страна Болгария одновременно с Румынией 1 января 2007 года официально становится членом Европейского Союза. Кое-кто в Западной Европе, устав от череды расширений в Евросоюзе, ставит вопрос ребром: какую пользу нам принесут эти новые члены?
- Мы можем помочь Европе осознать ее хрупкость. В наших странах знают по опыту, что настоящее положение вещей не является постоянной величиной. Мы пережили коммунистическую систему, которая производила впечатление вечной, но рухнула в одночасье. Возможно, современное поколение западных европейцев нуждается в напоминании: те конструкции, которые кажутся самыми прочными, могут исчезнуть. Кроме того, Болгария и Румыния походят на те страны европейской периферии - Украину и Молдавию - где разворачивается конкурентная борьба с Россией. Это может предоставить Европе преимущество, позволит понять каким образом нужно себя вести с этими странами.
- Как граждане ваших стран относятся к Евросоюзу, который принимает их в свои ряды на три года позже других стран, членов бывшего советского блока?
- В большинстве своем они настроены проевропейски, хотя некоторые сомнения присутствуют. Понадобилось время, чтобы умами прочно завладела мысль о том, что теперь необходимо ориентироваться на Запад. Это две единственные восточноевропейские страны, где сразу после смены режима в 1990 году выборы выиграли бывшие коммунисты. Десять лет назад в январе 1997 года в Болгарии царила разруха. Социалистическое правительство выбрало свой вариант развития, что-то среднее между польской шоковой терапией и белорусской 'криогенной камерой', и стало усиленно субсидировать государственные предприятия, которые лишились своих рынков сбыта. Эта недопустимая политика привела к гиперинфляции и массовым манифестациям: в то время размер ежемесячной пенсии составлял эквивалент 4 долларов.
До этого кризиса страны были разделены на несколько лагерей, социалисты (наследники коммунистической партии) все время оглядывались на прошлое и на Россию. И стало очевидным, что Европа является единственным выходом из кризиса. Именно это послужило основанием для достижения консенсуса по вступлению в НАТО, принятие монетарной политики, которая привязывает болгарскую валюту к евро, и позволило пережить достаточно тяжелый опыт переговоров с ЕС. С точки зрения населения Брюссель обладал, по крайней мере, одним преимуществом - он контролировал местных политиков. В этом плане ЕС воспринимался как союзник народа против властной элиты. Теперь же, после вступления в ЕС, угол зрения может измениться, и Брюссель рискует предстать в глазах населения как союзник элиты, которой он предоставит убежище и хорошие рабочие места.
- На этой неделе Вы посетили Париж по приглашению Центра международных исследований (CERI) для участия в круглом столе по вопросам демократизации стран-соседей Европейского Союза. Складывается впечатление, что Вы сомневаетесь в поступательном развитии этого процесса. Почему?
- Достаточно посмотреть на политическую эволюцию восточноевропейских стран, вступивших в ЕС: набирает силу поляризация, популизм становится все сильнее, многочисленные политические партии оспаривают основополагающие принципы членства в ЕС - именно так обстоят дела в Словакии, Польше, Венгрии. Нигде в мире не наблюдается такой сильный скептицизм в отношении демократии, как в странах Центральной и Восточной Европы. Ну и где же провозглашенный триумф демократии? В него верили, некоторые до сих пор в него верят, мне это напоминает бальную залу, где люди продолжают танцевать, хотя музыканты уже перестали играть. Надежды, возлагаемые на демократию, были так сильны в годы, последовавшие за падением коммунизма, в первую очередь по причине прочных антитоталитарных настроений, которые наблюдались в обществах всех этих стран. К тому же Запад представлял собой единственную доступную модель, с двумя сценариями: Соединенными Штатами, которые говорили 'станьте, как мы', и Европой, которая говорила 'станьте одним из нас'.
- Этих сценариев больше нет?
- Я считаю, что мы присутствуем при конце долгого десятилетия 1990-х годов. Престиж обоих проводников демократизации в Восточной Европе - США и ЕС - падает. Американская держава была 'развенчана' своими действиями в Ираке, к тому же демократизация всегда считалась американским проектом. Что касается ЕС, скептицизм порождает окончание расширения Союза. Все уверенны, что в течение ближайших десяти лет Европа не примет в свои ряды новых членов, и страны начинают действовать соответственно. Я сейчас думаю о балканских странах, а также о бывших советских республиках, таких как Украина или Грузия, может быть даже о Турции. Как только перспективы вступления в ЕС становятся зыбкими, возрастает степень неудовольствия, с которым страны воспринимают условия, которые им ставит Европа.
- Вы считаете, что теперь привлекательность демократии уменьшилась?
- Мои чувства на этот счет весьма противоречивы. Возьмем, например, Балканы. Это маленькие страны, у них нет другого центра притяжения, кроме Европы. Она много инвестировала в этот регион, она продолжает дислоцировать там военный контингент, Босния и Герцеговина, а также Косово почти находятся под ее протекторатом. Балканы - задний двор Европы. Но в этом регионе существует глубокое противоречие между двумя историческими проектами: национальным строительством с одной стороны, и демократией с другой. Сербы до сих пор с трудом понимают, почему их сочли виноватыми: они хотели стать государством-нацией, наподобие западных стран, с этой целью они прибегли к традиционным средствам, и им это вменяется в вину.
Кроме того, демократически выбранные правительства этого региона не всегда отвечают желаниям великих менторов этих стран. Национализм по-прежнему доминирует, и каждый говорит своему соседу: давай ты станешь национальным меньшинством в моей стране, поскольку я не хочу быть национальным меньшинством в твоей. Состояние мира является очень хрупким, не смотря на европейский надзор. Мир в регионе сможет сохраниться лишь при условии, что для стран на горизонте будет маячит возможность присоединения к брюссельскому клубу.
- Вы считаете, что это справедливо и для стран бывшего СССР, таких как Украина, Грузия, и, возможно, Белоруссия?
- Нет, тут ситуация совсем другая. В этих странах Европа в некотором смысле попалась в ловушку своей силы притягательности, своей soft power. Она вела себя очень сдержано во время 'оранжевой революции' на Украине. Но самим фактом своего соседства, она фактически становится силой, перекраивающей границы. Во всяком случае, Россия именно так это видит. Сила потрясения, которое испытала Россия в связи с 'оранжевой революцией' недооценивается.
Я не побоюсь заявить, что это - '11 сентября' России. 'Оранжевая революция' привела к изменениям в российском политическом режиме, но не в том направлении, на которое надеялись оптимисты от демократии. До этой революции Россия видела в Европе союзника против Соединенных Штатов. После, Европа превратилась в таящую в себе угрозу силу, которую необходимо было сдерживать. Именно в этот момент Владимир Путин начал вести переговоры с каждой европейской страной по отдельности и использовать энергетику в качестве яблока раздора. В самой России энергетический сектор был ренационализован, мир бизнеса взят под контроль, как и радио и телевидение. Затем в России началось создание концепции 'суверенной демократии', которую она хочет предложить странам, тянущимся к Европе. Это российский вариант soft power.
- В отношении России странно слышать о "soft power". . .
- Россия говорит: 'Никто не имеет права навязывать вам свои условия (подразумевается, как это делает Европа). И ее слова несут в себе большую силу убеждения, чем это могло бы показаться на первый взгляд. У России есть и другие козыри, русский язык, например, который распространен на большом пространстве, о также русские национальные меньшинства в странах бывшего СССР, которые играют роль посредников. Москва выделила бюджет в 7 миллионов долларов на продвижение в соседних странах той концепции демократии, которая является для нее приемлемой. Что еще интереснее, наблюдается формирование настоящей системы аргументов для этой российской модели. Вышли в свет, по меньшей мере, сорок семь книг, посвященных грузинской и украинской революциям и их последствиям. Некоторые из них являются, в большей или меньшей степени, памфлетами из серии 'теории заговоров', но другие представляют собой серьезные труды по политической философии. Проповедуемые в них идеи суверенности и антилиберализма, находят применение в новой внешней политики России, которая поставила перед собой задачу остановить расширение ЕС.
- Должна ли теперь Европа изменить свою стратегию?
- Я не думаю, что она сможет отречься от продвижения своих ценностей: проект экспорта демократии отныне является частью европейской идентичности. Но она должна сделать выбор. И не один. Например, нужно ли делать упор на выборные процессы или на вопросы защиты прав человека? Законные правительства могут не уважать права национальных меньшинств, свободу вероисповедания. И Брюсселю стоит распрощаться с иллюзией, что она может иметь общие с Россией зоны влияния. Косово тут станет лакмусовой бумажкой. Москва угрожает заблокировать окончательную резолюцию в Совбезе ООН, и, если страны Запада признают Косово в одностороннем порядке, Россия сможет использовать этот прецедент для признания независимости, например, Абхазии, мятежного региона Грузии.
Европейский Союз должен отдавать себе отчет, что страны будут находиться или в его зоне влияния, или в зоне влияния России. Это - мучительная переоценка ситуации, поскольку в течение пятнадцати лет ЕС верил, что времена политик господства остались в прошлом. Если сформулировать это единым тезисом - Европе придется выбирать между soft power и hard borders, между стратегией политического влияния и нерушимыми границами.
