В чем тут дело - в машине, или в стране? Украинский писатель, проехав от Петербурга до Екатеринбурга, выяснил: если вы сидите за рулем 'Мерседеса', пейзаж за окном меняется очень быстро . . .
В России, когда вы едете на старенькой 'Ладе', это никого не удивляет - вас просто не заметят, ведь 'Лада' и Россия сосуществуют в полной гармонии. Но если вы въезжаете в страну в ярко раскрашенном 'Мерседесе', да еще в колонне из 70 таких же машин, сопровождаемых собственным заправщиком, это - совсем другое дело. К несчастью, границу эта кавалькада пересекала без меня. Я оказался в машине ? 69 только в Санкт-Петербурге; ключи мне вручил предыдущий экипаж, который вел ее от самого Парижа. На следующем этапе ралли 'Париж-Пекин' наши 70 'мерсов' продолжат путь до уральского города Екатеринбурга.
Лишь горстка участников должна была преодолеть весь маршрут ралли от начала до конца. Среди них - группа техобслуживания, шеф-пилот Йоханнес Рейфенрат (Johannes Reifenrath), и шестидесятитрехлетний глава филиала Daimler Chrysler в Таиланде Карл-Хайнц Хекхаузен (Karl-Heinz Heckhausen) - он-то, впрочем, двигался по направлению к своему нынешнему дому. Остальные, включая и меня, принимали участие лишь в одном из пяти этапов ралли. Мы представляли в общей сложности 23 страны. Я с удивлением обнаружил в рекламном буклете украинский флаг, и спросил, действительно ли среди участников есть кто-то с Украины. Последовал ответ: 'Конечно, это вы!'
Тут-то я впервые осознал, что стал участником пробега. Сначала 50000 желающих отправили резюме и заявки на сайт ралли Mercedes-Benz; затем 500 кандидатов пригласили в Штутгарт для собеседования, медосмотра и экзамена по вождению. В моем этапе участвовали двое инженеров из Эстонии, один литовец, трое поляков, один южноафриканец, четверо швейцарцев, шестеро американцев и много немцев. Был и русский экипаж - двое молодых ребят, которые часто позировали фоторепортерам, завернувшись в российский флаг. Из украинцев я точно был единственным; меня пригласили как писателя, а не спортсмена.
В Петербурге нас снабдили стандартной амуницией - куртками, шапками и рюкзаками с небьющимся термосом. Затем шеф-пилот устроил инструктаж, содержавший среди прочего и предупреждение: 'Европа осталась за спиной. Будьте внимательны! Впереди - плохие дороги, непредсказуемые водители и столь же непредсказуемая дорожная полиция'. Похоже, он беспокоился, что не все экипажи смогут добраться до Урала, и вскоре мы все занервничали, чувствуя себя космонавтами перед высадкой на чужой планете.
На следующий день в восемь утра мы собрались на Исаакиевской площади: отсюда будет дан старт. Я уже встретился со своим напарником-водителем, швейцарцем по имени Оливер, и теперь к нам должен был присоединиться третий член экипажа - некий Джо из Нью-Йорка. Последний раз его видели в гостиничном баре в три утра; теперь его никто не мог найти, и, прождав полтора часа, мы тронулись в путь вдвоем. Джо стал первой жертвой этой незнакомой планеты под названием Россия.
Мы выехали из города; впереди, под нависшим серым небом, расстилалась дорога, усеянная коварными рытвинами - сразу вспомнился вчерашний инструктаж. По обочинам проносились бревенчатые дома - жилые или заброшенные. Часто брошенных домов в деревне было больше, чем заселенных. Их бревенчатые фасады, потемневшие от влаги, наводили на меланхолично-осенние мысли. Гигантский мегаполис Санкт-Петербург остался словно в другом мире. Мы ехали по России, которая мало изменилась с 1917 года. Иногда среди изб-развалюх мелькали приметы дня сегодняшнего - например, ультрасовременная заправочная станция.
Но в основном придорожная 'сфера услуг' отличалась простотой. С удивительной регулярностью мы встречали на пути обычные столы, на которых расположились здоровенные древние самовары под присмотром закутанных до глаз женщин. Над самоварными трубами вьется темный дым от горящего угля; рядом для проформы разложены несколько булочек. На российских дорогах главное - чай; остальное - уже излишества.
Торговки рыбой и паломники
То и дело нам попадались отрезки, где дорога была хорошей - там женщины с самоварами встречались гораздо реже: они знают, что водители захотят притормозить и выпить чаю, только если дорога никуда не годится. Там, где покрытие более или менее приличное, они несутся на полной скорости - и заставить их остановиться может лишь черно-белый жезл гаишника. Моих товарищей по пробегу - по крайней мере тех, кто говорит по-русски - штрафы за превышение скорости приятно удивили. Если вы превысили лимит на 25 километров в час, с вас возьмут 100 рублей (примерно 3 евро). Участники, не понимавшие по-русски ни слова, нервно протягивали постовому 10 или 20 долларов и ехали дальше, полагая, что легко отделались.
Впрочем, вскоре наши водители научились понимать предупреждающие сигналы фарами встречных машин о том, что впереди пост ГАИ, и в дальнейшем избегали штрафов.
Километров через 300 от Петербурга начались 'рыбные' деревни. На заборах и воротах появились плакаты, где большими буквами перечислялись названия рыб, которых здесь ловят, коптят и продают. В деревне Завидово (название происходит от слова 'завидовать') мы остановились возле такого дома. Хозяйка, увидев, что на ее жилище и объявление с описанием ее промысла направили камеру, тут же запротестовала: 'Это вам что, дворец? Нечего здесь снимать!'
Мы отъехали метров на 20. Торговка, живущая в следующем доме, оказалась приветливее. Она повела нас во двор, где под холстиной была разложена копченая рыба. Хозяйка сняла рогожу и воскликнула: 'Смотрите, какой угорь! И всего 1500 рублей!' Цена явно зависит от марки вашего автомобиля. Когда торговка услышала, что я говорю по-русски без акцента, угорь сразу подешевел на 500 рублей. Но мне все равно нечего было делать с этим копченым чудом в метр длиной, поэтому я купил рыбу поменьше - за 100 рублей - и заодно получил право сфотографироваться вместе с метровым угрем.
Однако самое сильное впечатление в первый день путешествия на нас с Оливером произвела группа православных паломников, идущих пешком по направлению к Петербургу. Их было человек десять - мужчины в монашеских рясах и просто одетые женщины в платках. Один паломник нес хоругвь, другой - икону. Увидев нас, тот, что нес икону, повернул ее к нам: мне показалось, что он хочет защититься от 'бесов' в 'иноземной колеснице'. Позднее, вспоминая об этом случае, я понял, что таким образом паломник благословлял нас, желая счастливого пути. Но в тот момент группа людей в темном на раскисшей дороге произвела на меня гнетущее впечатление.
Москва появилась перед нами внезапно. Мы словно перенеслись из одной эпохи в другую. Одноэтажные деревянные дома стали редеть, и вдруг мы очутились среди 'высоток' московских пригородов. Вечерняя тьма осталась позади. Над Москвой сияло рукотворное солнце электрических огней; теперь никто не скажет, что мы не видели зарю новой России. Я даже пожалел, что Москва - не торт, который можно разрезать на куски и поделиться со всeй страной, передать другой России - бревенчатой, сырой, с лужами по колено из-за плохих водостоков - немного энергии, богатства и оптимизма ее столицы.
В тот вечер участники пробега курсировали по Красной площади и прилегающим улицам. Лично я решил пройтись по Варварке - в этом уголке Москвы люди селились еще в те времена, когда она, собственно, состояла из одного Кремля. Посмотрел на здание первой британской миссии [Английское подворье - прим. перев.], боярские дома 15 века. За ними в слепящем свете прожекторов рабочие в три смены разбирали 'Россию' - самую большую гостиницу в Европе.
В восьмидесятые я раз останавливался там. Кажется, мой номер был на 10 этаже. Помню, что минут пятнадцать добирался до него по бесконечным коридорам, а наутро те же 15 минут искал буфет, чтобы позавтракать. Сейчас десятый этаж советской 'гостиницы номер один' уже демонтирован. 'Архитектурная революция' в Москве набирает обороты. Рядом со старыми особняками возводятся огромные новые здания. На каждой улице что-нибудь строится или перестраивается.
Рано утром я отправился на Старый Арбат и побродил там с час, наблюдая, как просыпается самая популярная улица в городе. Первыми появились таджики и узбеки - они подметали мостовую и убирали мусор. Тихо переговариваясь, гастарбайтеры выходили из переулков, вынося лотки и картонные коробки с матрешками и другими сувенирами. Иногда мимо проходили командировочные - англичане и американцы с портфелями в руках.
Только потом я услышал русскую речь. Москвичи просыпаются позже и живут гораздо лучше иммигрантов, берущихся за ту работу, которой русские гнушаются. Сегодня Москву убирает и обихаживает Центральная Азия. У богатых москвичей нынче считается модным иметь горничную из Малайзии, Индонезии или Филиппин. Особой популярностью пользуются молодые девушки, не говорящие по-русски. Получают они долларов по 600 в месяц, и часто вообще не покидают хозяйскую квартиру - огромный город, где никто не понимает их языка, пугает девушек.
Недавно в газетах писали об одном курьезном случае. Хозяйка заявила о пропаже своей горничной-филиппинки: получив выговор за небольшую провинность, та убежала из квартиры в одном форменном платье. После двухчасовых поисков горничную нашли в соседнем дворе. В ее стране не принято повышать голос, и когда хозяйка накричала на девушку, та решила, что ее сейчас будут убивать.
Огни Казани
Республика Татарстан может похвастаться нефтегазовыми месторождениями и собственным Кремлем в столице - Казани, где среди православных церквей высится недавно построенная мечеть - самая большая в России. Есть в городе и любопытный памятник: русский с татарином стоят рядом, и по выражениям их лиц сразу понимаешь, что они сейчас начнут строить новое государство. Не стоит, однако, забывать, что Москва захватила Казанское ханство в 16 веке, и с тех пор эта земля входит в состав империи - той самой, что сегодня называется Российской Федерацией.
Третий член экипажа - американец Джо - сел в самолет и догнал нас в Москве, так что до Казани мы ехали уже вместе. Его поразило, как ярко освещаются вечером улицы в центре города, сколько там гуляет людей, и как непринужденно они держатся. Здесь много казино, клубов, бутиков и торговых центров - среди них расположился и роскошный 'Шаляпин Палас Отель', где участники ралли отдыхали перед тем, как продолжить путь на восток.
Желая посмотреть на Казань без ярких фонарей, я прошел метров пятьсот по темной улочке, и увидел у входа в бар милиционера с дубинкой наготове. 'Понятно, - подумал я. - Покой надо защищать. В конце концов яркие огни центра еще не скоро осветят этот район'. Так мне казалось, пока я не увидел доску с объявлением, которое заставило меня в изумлении открыть рот: кто-то хочет купить железнодорожную ветку вместе с землей. 'Отличная идея, - подумал я. - Железная дорога - хорошее вложение капитала, особенно если по ней ходят поезда. Транспорт будет только дорожать'.
На одной из освещенных улиц я зашел в кафе, заказал какао, и, пока пил его, с восхищением прислушивался, как официантка непринужденно переходит с русского на татарский и обратно. Татарские женщины ходят с непокрытой головой. Позже меня тепло приветствовали в крупнейшей в России мечети и отвели на так называемый 'балкон для прессы и туристов'. По мусульманским праздникам здесь молятся до 2500 человек. Те, кому не хватило места, наблюдают за молебном с телеэкрана.
На следующий день мы двинулись дальше. Деревни мало отличались от тех, что мы видели раньше - только кирпичных домов стало больше, а заборы и дворы выглядели аккуратнее. Мы проехали мимо заправочной станции с пристроенной маленькой мечетью; через 50 километров попалась еще одна мечеть - она стояла в гуще прилепившихся друг к другу кафе.
От Казани до Удмуртии на дороге было полным-полно татарских гаишников. Они весело останавливали жезлом каждый из наших 'Мерседесов'; я так и не понял, чего им хотелось - подзаработать или просто поболтать. 'Какой русский не любит быстрой езды?' - заметил великий украинский писатель Гоголь. Что ж, к швейцарцам, французам и немцам это относится точно так же.
Так, не замечая никаких признаков исламского фундаментализма и теряясь в догадках о мотивации местных гаишников, мы оставили Татарстан позади и въехали в Удмуртию. В республике нас ждали, и устроили теплый прием. Нас встречал сам глава администрации пограничного региона в сопровождении гигантского самовара, гора удмуртских пирогов и ансамбль песни и пляски. Посреди снежного поля, на бетонном возвышении у бетонного же символа этой республики удмурты устроили для нас чаепитие с концертом; их яркие костюмы согревали душу, а чай - тело. Танцоры приглашали всех присоединиться к пляске; в конце концов не устоял даже необщительный Джо.
Русские березы, сопровождавшие нас на всем пути от Москвы, в Удмуртии уступили место соснам и елям. Деревень стало гораздо меньше, но дороги были превосходны. И все же мы видели несколько грузовиков, чьи длинные прицепы лежали в заснеженном кювете. Многочисленные кресты и венки на обочинах тоже напоминали: надо соблюдать особую осторожность. Русские не любят соблюдать правила - а правила дорожного движения в особенности. Поэтому мало проявлять осторожность самому - надо еще следить, что делают другие водители, и пропускать вперед тех, кто торопится.
Чего не знают в Брюсселе
Примерно в ста километрах от Екатеринбурга на холме поставлен бетонный обелиск, обозначающий границу между Европой и Азией. Слава богу, что в Брюсселе не знают о его существовании. Представьте, какие кошмары снились бы тамошним бюрократам, если бы они поняли, где на самом деле заканчивается Европа - ведь получается, что большая ее часть к Брюсселю не имеет никакого отношения.
Впрочем, Екатеринбург, - город с миллионным населением - хоть и находится уже в Азии, выглядит вполне по-европейски. В центральном торговом центре - довольно скромном по размерам - два магазина торгуют мобильными телефонами. Этот богатый город дышит спокойствием - в отличие от Москвы с ее лихорадочным ритмом жизни. Именно здесь в подвале Ипатьевского дома в 1918 г. был и расстреляны последний царь и его семья. Теперь на этом месте построена церковь - Храм на Крови.
Совсем рядом с Екатеринбургом, в деревне Ганина Яма, большевики сожгли останки членов царской семьи. Последние шесть лет здесь строится большой монастырь. Сегодня на его территории уже расположены девять церквей. Школьников возят сюда на экскурсии, и монахи показывают им чудотворные иконы - одна из них принадлежала царской семье и непостижимым образом уцелела.
Деньги на строительство монастыря пожертвовала местная металлургическая компания. Екатеринбург - промышленный город; заводы и фабрики исчисляются здесь десятками. Местный пивоваренный завод купила компания Heineken. В английском пабе, где я побывал вечером, больше половины посетителей составляли иностранцы, - англичане, немцы, американцы - причем вовсе не из команды нашего ралли. Город бурно развивается, а вместе с этим растут и цены.
Местом для церемонии передачи ключей от наших машин был выбран цирк. Наши сменщики поведут караван в Алма-Ату. Нам устроили целое представление с дрессированными слонами, верблюдами, собаками; выступил и клоун. У нас было такое ощущение, будто нас обманули. Путешествие прошло без сучка без задоринки: ни тебе медведей на городских улицах, ни русских мафиозо, пытающихся угнать наш новенький 'Мерседес' на пустынной дороге. Как-то уж все здесь слишком цивилизованно! Такое вот у меня было настроение в этот вечер, когда я решал, стоит ли ложиться спать. Наш рейс во Франкфурт вылетал рано: в аэропорту надо быть в четыре утра. Я решил, что спать ложиться нет смысла.
Однако на следующее утро недавно модернизированный екатеринбургский аэропорт все же преподнес нам образчик той России, которую мы ожидали увидеть. После долгого ожидания, пока распечатают наши билеты, купленные через интернет, мы оказались в зале вылетов, где две дамы, торговавшие в магазине duty free, закрыли дверь прямо у нас перед носом и отправились пить кофе. Моих коллег это настолько возмутило, что они сами открыли дверь магазина и принялись набивать тележки как ни в чем не бывало. Пришлось продавщицам вернуться к прилавку и обслужить очередь покупателей-иностранцев, которые не желали возвращаться в далекую Европу без уральской водки.
'Только полный идиот мог вообразить, что эту страну можно захватить! - заметил Оливер, когда мы наконец расположились в салоне лайнера (он имел в виду Гитлера). - Ей же абсолютно невозможно управлять'.
'А никто ей и не управляет, - ответил я. - Все держат рубль и доллар'. Произнося эту реплику, я вспомнил рекламный плакат, увиденный в пригороде Екатеринбурга. Текст объявления был написан по-русски и по-китайски. Удивленный, я спросил проходившую мимо женщину, для кого предназначена китайская надпись. 'Да у нас тут китайцев целые улицы', - спокойно объяснила она.
От восточной границы России нас отделяло 6-7 тысяч километров, от Москвы - две тысячи. Мы летели на запад. За стеклом иллюминатора никак не кончалась ночь. Мы пересекли три часовых пояса и проснулись в Германии, где только наступало утро. Теперь я куда лучше понимаю логику, стоящую за этими часовыми поясами. Любая большая страна - будь то Россия, Китай или Америка - живет в собственном времени, в собственной эпохе, и по собственным правилам. И ни одна из этих стран никогда не переведет часы на брюссельское время. Что бы ни приносило им богатство - недра земли или пот низкооплачиваемых рабочих - они самостоятельны в своих политических безрассудствах и 'экономических чудесах'.
Для России источник богатства - недра земли. Ресурсов там хватит на сотни лет. Главное, чтобы было кому извлечь эти богатства на поверхность. Надо думать, российские власти недаром обратились к соотечественникам, живущим за рубежом, с призывом возвратиться на родину. Иначе лет через 30-40 добывать все эти сокровища из земли, возможно, будет просто некому - особенно там, где их больше всего: на Урале и в Сибири.
_____________________________________
Эх, прокачу! ("Los Angeles Times", США)
Красноармейская машина времени ("The New York Times", США)
