В истории посткоммунистической России можно выделить несколько вех, которые определили траекторию ее Системы. Так, 1993г. войдет в российскую историю как год, когда власть, ликвидировав парламент, возвратила в свой арсенал насилие и, оформив гиперпрезидентство, создала основу авторитаризма. Манипулирование президентскими выборами в 1996 г. означало конец Либерального Проекта. 2000 г. ознаменовал собой формирование механизма самовоспроизводства власти через легитимацию выборами назначенного преемника. 2003 г. и 'дело ЮКОСа' стали поворотом к бюрократическому капитализму. 2005 г. останется в памяти благодаря 'оранжевой революции' на Украине, которая консолидировала нашу власть на основе поиска врагов. 2006 г. завершил строительство Системы, оформив ее логику, которую трудно изменить без потрясений. Но одновременно стали очевидны и риски, которые она несет для общества, и пределы ее внутренней устойчивости. Я обсудила логику Системы в предыдущем брифинге (2006. Т. 8. Вып. 1), а сейчас поразмышляю о том, как она функционирует в преддверии выборов.
Имя преемника не столь важно
Начавшийся год должен закончить игры элиты с отгадыванием имени путинского преемника, которые отвлекают внимание общества от реальных проблем. Между тем важнее не кто придет на место Путина, не что сам президент станет делать после ухода из Кремля, а сможет ли он предотвратить фрагментацию правящей группировки и каков будет запрос общества на следующую формулу лидерства. У него уже есть сложности с сохранением единства команды, о чем свидетельствует прошлогодняя отставка Устинова, показавшая, что планы президента не совпадают с устремлениями силовиков, которые стояли за амбициями генерального прокурора. Размежевание в правящей среде усиливается борьбой за собственность. Перетягивание каната между Грызловым и Мироновым, склоки 'Газпрома' и 'Роснефти' - доказательства турбулентности процессов в кремлевских коридорах. Понимание того, что Путин уходит, только обостряет борьбу в верхах, препятствуя их консолидации вокруг одного преемника. Задачи Путина и элиты в целом не совпадают: президент должен затягивать 'роды' наследника как можно дольше, чтобы сохранить позицию демиурга, а элите нужна ясность как можно раньше. Создается впечатление, что Путин начинает мешать элите покончить с неопределенностью. Тем более очевидно, что он не может стать российским Дэн Сяопином - хотя бы потому, что Система отторгает двоевластие, а это сужает поле маневра уходящего президента. У Путина осталась одна, но важная роль - указать кандидата на престол и гарантировать его выборы. Но чем дольше он тянет с его назначением, создавая поле для домыслов и провоцируя борьбу вокруг трона, тем больше возникает сомнений относительно того, что он контролирует ситуацию. А тем временем элита начинает нервничать и может сделать фальстарт. Наконец, Путин осложняет самовоспроизводство власти потому, что воспринимается обществом в качестве единственного политического института, затрудняя преемнику формирование самостоятельной опоры. А слабый лидер не может гарантировать самовоспроизводство Системы.
Путин пришел к власти как Стабилизатор ельцинского хаоса. Сейчас власть экспериментирует с несколькими моделями лидерства, в частности, с социально ориентированным лидерством и лидерством мобилизационного типа. Одновременно Кремль должен решить, как ему реагировать на запрос общества на лидера-Чистильщика с антикоррупционным потенциалом, который может стать идеальным средством борьбы за власть в случае раскола политического класса. При полусонном состоянии общества проведение операции по самовоспроизводству через любую формулу лидерства не составляет труда - при условии, что удастся предотвратить грызню внутри элиты. Проблемы возникнут после 2008 г., когда новый лидер будет вынужден задуматься, что делать с отложенными реформами и исчерпанием ресурсов дирижистской экономики. Тогда понадобится новый раунд легитимации лидера за счет отрицания предыдущего режима, т. е. возложения на него ответственности за его же наследство. В этой ситуации не исключено, что Кремль будет вынужден апеллировать к обществу, и многое зависит от того, что ему потребуется от общества - поддержать поворот к тоталитаризму либо в противоположном направлении.
Как власть стремится к определенности и что из этого получается
Кремлевские архитекторы могут быть довольны - им удалось создать избирательную машину, которая гарантирует необходимый власти результат на парламентских и президентских выборах. Между тем сам институт выборов одновременно оказывается и единственным средством легитимации власти, и антисистемным фактором, поскольку он вносит неопределенность в функционирование 'вертикали' и при смене настроений в обществе может ее обвалить. Последнее только подтверждает парадоксальность логики Системы, которая состоит в том, что чем отчаяннее она стремится исключить непредвиденное, тем больше усиливает неизбежность его появления. Это нужно иметь в виду, когда мы наблюдаем за политическим процессом, в котором последствия зачастую противоречат намерениям. Чем больше власть контролирует общество, тем меньше она понимает, что с ним происходит, а чем меньше понимает, тем большую чувствует неуверенность. Это проявляется на каждом шагу - и в разработке репрессивного выборного законодательства, и в болезненной реакции Кремля на 'Другую Россию', и в запрете критики оппонентов, и в расширительном толковании понятия 'экстремизм', и в спешке с захватом собственности. А чем больше персонифицированная власть боится, тем менее адекватной она становится.
Стремление Системы к определенности проявилось в том, что либерал-технократы в лице СПС после периода некоторого фрондерства вернулись в лоно Кремля, что подтвердило сущность технократизма, не способного существовать без опоры на власть, тем более если его лидеры (в лице Чубайса) являются частью правящей команды. Слияние либерал-технократов с властью может, однако, облегчить появление нового либерализма, уже не связанного с режимом и не несущего ответственности за его антилиберальную сущность.
Подтверждением тяги власти к исключению спонтанности явилось создание второй 'партии власти' в виде 'Справедливой России', которая должна втянуть во властную орбиту тех, кому не досталось места в 'Единой России'. Но и в этом случае Кремль создает для себя ловушку, ибо даже имитация плюрализма входит в противоречие с персонифицированным правлением, вызывая растерянность среди политического класса, который не может разобраться, какую 'партию власти' поддержать, что продемонстрировали выборы в Самаре и Туве.
Провал попыток найти идеологическое оформление Системы говорит о ситуативности самой конструкции. Политический класс не воспринял идею 'суверенной демократии' не только потому, что президент проявил к этой идее сдержанность, не только потому, что пытаться оформить идеологию для власти при отсутствии единства политического класса - дело гиблое. Важнее то, что при гибридности Системы идеология вообще невозможна, ибо она неизбежно превращается в клубок взаимоисключающих принципов, что и произошло с 'суверенной демократией'. Отсюда стремление политического класса опираться на лояльность лидеру, которая подменяют идеологию. Но теперь и лояльность как форма консолидации власти не работает, ибо элита ожидает прихода нового адресата своей лояльности.
Финальным подтверждением аксиомы 'определенной неопределенности' станет сбрасывание с поезда символов уходящего режима. Легитимация нового режима потребует новых придворных декораций. Сегодня, наблюдая за суетой на сцене, можно вычислить тех, кому предназначено оказаться в политическом чулане, чтобы продемонстрировать сам факт перемен, без чего самоутверждение нового режима невозможно.
Экономическая экспансия и к чему она ведет
Наглядным подтверждением направления вектора бюрократического капитализма в России стала история с захватом 'Газпромом' контрольного пакета в проекте 'Сахалин-2'. Можно ожидать, что правящая команда постарается взять под контроль не только активы, находящиеся в собственности западного капитала, но и активы олигархов ельцинского поколения. Причем речь идет не только о сырьевых активах - консолидация кремлевским назначенцем Абрамовичем металлургического 'пакета' является доказательством обширных аппетитов правящей группы. Сохранение крупной собственности, независимой от государства, не укладывается в логику бюрократического капитализма. Вопрос лишь в том, когда бюрократы-олигархи начнут превращать государственные активы в 'cash'. Этот процесс уже начался при проведении IPO 'Роснефти'. Если мы увидим его продолжение, это будет означать, что правящая элита не пришла к консенсусу относительно будущих правил игры и отдельные ее группы вообще хотят из нее выйти, опасаясь непредвиденных поворотов после 2008 г.
События, происходящие в энергетической сфере, позволяют сделать еще один вывод: Россия не является типичным Petrostate. Все было бы просто, если бы дело ограничилось тем, что Кремль стал инструментом 'Газпрома', а экономика стала 'Газпрономикой'. Но российская 'энерго-силовая' элита создала государство, являющееся и Державой, и Petrostate. Державный Petrostate переводит рыночные отношения в государственные, а экономический ресурс - в политический инструмент, что делает новые 'сырьевые войны' Москвы с окружающим миром неизбежными. А слияние власти и собственности ведет к политизации любого экономического решения. Запад может до бесконечности призывать Россию не использовать газ в качестве политического средства. Но чтобы перестать это делать, необходимо кардинально перестроить Систему, что при нынешнем Кремле невозможно. Отныне нужно иметь в виду, что все действия 'Газпрома' на мировой арене будут приобретать форму государственного давления. И даже когда Державный Petrostate станет добиваться своих целей миром, его кредитная история будет придавать его действиям агрессивность и заставлять других актеров соответствующим образом на них реагировать. Но 'Газпром' - не единственная компания 'энерго-силовой' элиты. В ее распоряжении есть и 'Роснефть', и 'Рособоронэкспорт', и другие мегакорпорации. Учитывая то, что интересы 'national champions' не всегда совпадают, мы должны быть готовы к тому, что государство окажется полем борьбы между конфликтующими кланами, а это будет иметь свою проекцию и на внешнюю политику России.
Внешняя политика: как успех оборачивается своей противоположностью
Внешняя политика все активнее используется в целях выживания Системы, подчас вопреки интересам международной безопасности России. Власть убеждает себя и общество, что, демонстрируя мускулы, ей удается добиваться успехов. Но на деле вместо того чтобы создать для России благоприятную международную среду, внешняя политика Кремля, ставшая инструментом осуществления интересов 'энерго-силовой' элиты, привела к ухудшению отношений России с Западом и новыми независимыми государствами включая ближайших союзников. Нормализация отношений Кремля с Киевом и Кишиневом говорит о том, насколько впечатление успеха может оказаться иллюзорным: Украина и Молдавия стараются снять напряженность в отношениях с Россией, чтобы получить возможность подготовиться к бегству от нее в европейское пространство. Энергетический компромисс Москвы с Белоруссией - это временная передышка, лишь откладывающая будущие битвы, которые могут подорвать режим Лукашенко и подтолкнуть страну к поиску новой внешнеполитической ориентации.
Два провала Кремля в сфере международных отношений являются симптоматичными. Речь идет о неудаче 'сделки века', которую Владимир Путин предложил Западу в энергетической сфере и суть которой в обменах энергетическими активами России и западных государств. Аналогичный провал постигло и предложение Кремля, адресованное Германии, стать ключевым партнером России в распределении российского газа. Эти неудачи свидетельствуют не только о дипломатических поражениях, но и о концептуальном заблуждении, связанном с иллюзией, что можно одновременно коммерциализировать внешнюю политику и гарантировать себе роль Энергетического Гегемона. На деле эти цели трудно совместить, по крайней мере в российском исполнении. На роль зависимого от Москвы государства готова согласиться только Белоруссия, не имеющая выхода на Запад, - и то временно и условно. По отношению к остальным государствам российская политика давления при помощи энергоресурса только ускоряет их трансформацию и отдаление от Москвы.
Особо отмечу усилия Сергея Лаврова и Сергея Иванова в обосновании роли России на мировой арене, только подтвердившие отмеченную выше закономерность расхождения намерений и их результатов. Наши министры предложили рассматривать Россию в качестве 'моста' между Западом и остальным миром, который не является частью определенной цивилизации, и члена 'геополитического треугольника' вместе с Европейским союзом и США, а в довершение этого перейти к 'сетевой дипломатии', которая отрицает наличие прочных союзов, и начать диалог между НАТО и Организацией Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Весь этот понятийный коктейль состоит из взаимоисключающих устремлений. Если Москва готова перейти к 'сетевой дипломатии', то зачем предлагать диалог между НАТО и ОДКБ, коль скоро союзы ничего не значат. 'Мост' между цивилизациями априори не может быть устойчивым в условиях 'сетевой дипломатии', и непонятно, как страна-'мост' может одновременно быть членом 'геополитического треугольника'. Впрочем, эти предложения полезны - они дают представление о состоянии, в котором находится российская элита, и ее попытках обосновать свою позицию 'провисания' в историческом пространстве - и вперед к Западу она пойти не готова, и вернуться назад не хочет и не может.
Риски, которые воспроизводятся Системой
2007 г. вряд ли принесет события, которые подорвут Систему, - слишком многообразны ситуативные обстоятельства, которые поддерживают ее на плаву. Но уже проявился ряд новых факторов, которые не могут не вызвать обеспокоенности самой власти. Так, волна этнического национализма является признаком того, что глубинные проблемы общества, связанные с социальным расслоением, отсутствием веры в будущее, деградацией человеческого материала, не решены. Ксенофобия - простой ответ, который подменяет решение этих проблем. Причем толчок к превращению национализма в политический фактор дала сама власть. Более того, стимулируя поиск врага, она создает ситуацию, когда единственной альтернативой является национал-популистский проект, в рамках которого, кстати, нет места для нынешней правящей команды. Возникновение атмосферы, провоцирующей стремление решать проблемы 'через дуло пистолета', что нашло отражение в череде политических убийств, является еще одним симптомом обращения и элиты, и общества к простым решениям.
В ряду других рисков, которые воспроизводятся властью, стоит отметить популизм. Его задача - привязка населения к патерналистскому государству, которое, однако, не собирается обеспечивать людям даже советские стандарты существования. В итоге усиление зависимости населения от государства грозит увеличить недовольство, направленное против него же. Мы получаем бомбу замедленного действия, заложенную под фундамент Системы, и любое неосторожное действие власти, как это случилось во время монетизации социальных льгот, может эту бомбу активизировать.
Истощение ресурсов экономического роста поддерживаемого не инвестициями, а повышением потребления, - тоже системный риск. Неспособность сдержать инфляцию, которая будет ограничивать и потребление, порождает ситуацию, когда экономический мотор может заглохнуть до того, как ему найдут замену. А до президентских выборов этим никто заниматься не будет.
Что в итоге? Борис Ельцин создал авторитарное гиперпрезидентство, которым воспользовался Владимир Путин. Сам же Путин создал тоталитарную конструкцию, которой сам пока не воспользовался. Возникает вопрос, который важнее гаданий о личности преемника: осмелится ли элита завести тоталитарную машину в новом политическом цикле либо осознает, какие угрозы для нее несет эта машина, и начнет ее демонтаж? Пока все идет к тому, что и элита, и общество могут оказаться неспособны остановить тенденцию, которая грозит стать неизбежностью.
Лилия Федоровна Шевцова- доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Фонда Карнеги за Международный Мир, член научного совета Московского Центра Карнеги, сопредседатель программы 'Российская внутренняя политика и политические институты'.
В брифинге отражены личные взгляды автора, которые не должны рассматриваться Фонда Карнеги за Международный Мир или Московского Центра Карнеги.
© Carnegie Endowment for International Peace, 2007
_______________________________________________
Скрытая борьба за место Путина ("The Wall Street Journal", США)
Россия-2006: бег на месте ("Carnegie Endowment", США)
