Стремясь 'облагородить' свое противостояние с терроризмом, администрация Буша часто проводит аналогии с борьбой за свободу в годы 'холодной войны'. Эта параллель выглядит несколько натянутой - не в последнюю очередь потому, что в том конфликте США и их союзники были в равной мере полны решимости одержать победу, а война с террором привела к глубокому расколу между ними.
Европейцам не нравится само понятие 'война с террором', поскольку такая война очевидно не имеет конца, предполагает борьбу с терроризмом только военными средствами, уже обернулась такими вопиющими случаями, как 'чистилище' в Гуантанамо, а вторжение в Ирак, освященное именем этой войны, на деле было никак не связано с терактами 11 сентября. Причем это мнение разделяют не только европейцы. Большинство американцев также устало от 'войны с террором', или по крайней мере ее от результата - неумолимо растущего списка погибших в Ираке. Они считают 'свободолюбивые' заявления Буша с отсылками к 'холодной войне' пустопорожней риторикой.
Тем не менее, один из критических моментов 'холодной войны' мог бы дать нам полезный опыт - ведь во всяком длительном конфликте временами возникают одни и те же вопросы, например: как найти нужное соотношение между непреклонностью и гибкостью? Каков наиболее эффективный способ использования американской мощи - 'жесткого' и 'мягкого' влияния? Насколько велика практическая ценность аналитики - вспомним, что практически ни один эксперт, даже в начале 1989 г. не смог предсказать падение Берлинской стены?
Критический момент, который я имею в виду, наступил в Италии - за 10 лет до этих событий. 16 марта 1979 г. боевики из 'Красных бригад' похитили лидера Христианско-демократической партии, бывшего премьер-министра Альдо Моро (Aldo Moro). 54 дня спустя террористы из этой группировки, 'ведущей гражданскую войну за создание коммунистического государства', убили экс-премьера. За этим наглым убийством последовал период отчаянного политического маневрирования, в ходе которого внимание Вашингтона было приковано к Риму.
На выборах 1976 г. Компартия Италии получила 34,4 % голосов, и теперь, по мнению многих, необходимо было создать правительство национального единства с участием коммунистов - только это позволило бы бороться с террористической угрозой.
Кроме того, утверждали некоторые сторонники этой 'капитуляции', в партии Энрико Берлингуэра (Enrico Berlinguer) состоит немало умеренных 'еврокоммунистов' - по своим взглядам скорее социал-демократов, чем ленинцев, и к тому же вхождение в правительство ускорит размежевание итальянских коммунистов с Москвой.
В связи с этим перед тогдашним американским послом в Риме Ричардом Гарднером (Richard Gardner) возникла трудная дилемма; в своих мемуарах 'Миссия в Италии: на переднем крае 'холодной войны' (''Mission Italy: On the Front Lines of the Cold War'') он вспоминает то напряженное и динамичное время, требовавшее не менее трудных решений, чем те, с которыми Вашингтон сталкивается сегодня.
Свобода действий Гарднера ограничивалась принципом, который президент Джимми Картер провозгласил в своей инаугурационной речи; сегодня его слова звучат по-прежнему актуально: 'Наши действия за рубежом не должны нарушать правил и норм, принятых у нас в США, поскольку мы знаем: доверие, которым пользуется наша страна - важнейший элемент ее мощи'. На практике послу было предложено прекратить финансирование по линии ЦРУ христианских демократов и других правых партий - эти средства шли на поддержку их борьбы с коммунистами. Однако коммунистическая угроза оставалась вполне реальной. 'Половину членов ЦК компартии составляли люди, тесно связанные с Советским Союзом, - вспоминает Гарднер. - Мы должны были четко дать понять, что не желаем их вхождения в правительство'.
Давление с разных сторон нарастало. Эудженио Скальфари (Eugenio Scalfari), пожалуй самый влиятельный из тогдашних итальянских журналистов, утверждал, что победить 'Красные бригады' можно будет лишь в том случае, если полиция окажется в подчинении у Берлингуэра. СССР продолжал размещать ракеты [средней дальности - прим. перев.] в Европе, и в этой связи возникал вопрос: как поведут себя коммунисты, войдя в правительство одной из стран НАТО?
В стране пышным цветом расцветали 'теории заговора'. Согласно одной из таких гипотез - весьма популярной и поддерживаемой Берлингуэром - убийство Моро организовал Вашингтон, поскольку тот своим 'историческим компромиссом' [речь идет о сотрудничестве между двумя крупнейшими партиями страны - христианскими демократами и коммунистами, в результате которых последние поддержали правительство - прим. перев.] привел коммунистов к порогу власти, хотя и не позволил им переступить этот порог. 'Гнусная ложь', - комментирует эти утверждения Гарднер. Как видите, США не сегодня начали обвинять во всех смертных грехах.
В конечном итоге Вашингтону удалось удержать ситуацию, сочетая твердую позицию с неординарными дипломатическими ходами. 12 января 1979 г. Картер сделал важное заявление. 'Наши западноевропейские союзники - это суверенные государства, - отметил он, - и, естественно, только их граждане вправе принимать решения о составе правительства'. Тем не менее, продолжал президент, 'наша позиция ясна: мы не приветствуем участие в правительстве коммунистов и хотели бы, чтобы их влияние во всех странах Западной Европы сокращалось'.
Вопиющее вмешательство в наши внутренние дела, завопили левые: вот он, американский империализм в действии! Однако слова президента укрепили решимость тех деятелей Христианско-демократической партии, которые не желали видеть коммунистов в составе кабинета. Одновременно Гарднер установил контакты с социалистами, - незадолго до этого они постановили уменьшить размер серпа и молота на эмблеме своей партии - создав тем самым многообещающий канал для дипломатических маневров.
В результате ситуация радикально изменилась. В 1979 г. коммунисты впервые за все послевоенные годы потерпели на выборах относительную неудачу - они получили 30,4%. В конце того же года правительство христианских демократов, при поддержке социалистов в парламенте, преодолело яростное сопротивление коммунистов и поддержало размещение в Европе ракет средней дальности Pershing II в качестве противовеса советским SS-20.
Позднее Михаил Горбачев утверждал, что именно это решение во многом сломило волю Москвы. Италия, считавшаяся слабым звеном в натовской цепи, поразила многих своих критиков, сказав 'нет' политике умиротворения. К 1980 г. социалисты вошли в состав правительства, а коммунисты 'отступали по всему фронту'.
Каковы же уроки этих событий? Америка может победить, даже если ситуация складывается не в ее пользу, но для этого нам надо снова осознать, что 'доверие, которым пользуется наша страна - важнейший элемент ее мощи'. Непреклонную позицию в отношении основополагающих принципов необходимо сочетать с дипломатической гибкостью. Кроме того, определить, когда угроза достигает апогея, непросто. Внешняя сторона событий - будь то Италия 1978 г., или сегодняшний Ближний Восток - бывает обманчивой.
Наконец, нельзя забывать и о факторе случайности. В октябре 1978 г. в Риме произошло еще одно событие - кардинал-поляк Кароль Войтыла (Karol Wojtyla) стал Папой Иоанном-Павлом II. В тот вечер Гарднеру позвонил взволнованный советник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski). 'Этот человек изменит ход истории Восточной Европы', - сказал он.
В любом кризисе кроется и шанс на благополучный исход. Так было в конце 1970-х в Европе. То же самое относится и к сегодняшнему Ближнему Востоку.
