Те, кто родился в год русской революции, сегодня оказались на пороге девяностолетия. Из когорты интеллектуалов, появившихся на свет в 1917 г. - в нее входят Эрик Хобсбаум (Eric Hobsbawm), Конор Круз О'Брайен [Conor Cruise O'Brien - ирландский историк и политический деятель - прим. перев.], и, увы, совсем немного других долгожителей - наибольшей известностью, по крайней мере, когда речь идет об англичанах и американцах, пожалуй пользуется Роберт Конквест (Robert Conquest). И его должно быть больше других радует тот факт, что он увидел конец советского 'эксперимента'.
Мне много раз приходилось почтительно стучаться в дверь его скромной квартиры (здесь можно употребить и еще одно клише - 'заставленной книгами') на окраине кампуса Стэнфордского университета (Stanford University): имя Конквеста уже много лет украшает список сотрудников Гуверовского института (Hoover Institution). О вечерах, проведенных за его столом, о хлебосольстве ученого и его жены Элизабет ('Лидди'), об их умении вести беседу гости с нескольких континентов слагают легенды.
Я решил просто зайти и узнать, как у него идут дела в новом, 2007 году. Выяснилось, что Конквест проводит время, занимаясь на велотренажере и внося очередные дополнения в свой классический труд 'Большой террор' ("The Great Terror"): эта книга показала истинное лицо сталинизма задолго до того, как большинство из нас услышали имя Солженицына. В будущем году с момента ее выхода исполняется 40 лет, и издательство хочет получить рукопись для третьего издания как можно быстрее. Много изменений надо было внести? 'Что ж, повозиться пришлось - прочел 30-40 книг на русском и других языках, и еще порядка 400 журнальных статей и так далее. Но в общем выяснилось, что менять нужно не так уж многое'.
Один из давних друзей Конквеста, писатель Энтони Пауэлл (Anthony Powell), как-то заметил, что ирония и сдержанность свойственна всем классам английского общества. Если применить эту фразу к бесстрастным, но убийственно метким замечаниям Конквеста, она сама по себе покажется сдержанной - ведь от звука его тихoго голоса рухнула гигантская идеологизированная тирания. Зная его скромность, я спросил, чем он еще занимается. 'Издательство хочет, чтобы я написал книгу под названием 'Как не следует писать исторические труды', и я решил - попробую. Потом я пишу статью о значении Индии, и еще одну - об ООН и интернационализме'.
Мне известно, что в свое время Конквест работал в британском представительстве при ООН. Но Индия? 'Моя мать родилась в Бомбее, и я всегда восхищался тем, как индийцы воспринимают английскую литературу и культуру в целом'. А как насчет сборника лимериков, который он уже давно обещает опубликовать - тем более, что после смерти своих друзей Кингсли Эмиса (Kingsley Amis) и Филиппа Ларкина (Philip Larkin) Конквест остается единственным мастером этого жанра? 'Пока руки не дошли - занимался новым сборником своих стихов; я назвал его 'Penultimata' ('Предпоследний'). Разве я вам об этом не говорил? Хотите, подарю?' Конечно хочу - ой, и еще, как продвигаются его мемуары? 'Завтра приступаю - когда закончу с 'Большим террором'. Попробую надиктовать их на эту новую машину: Лидди, как она называется?' Г-жа Конквест - она литературовед, и, кстати, первая рассказала мне, что Генри Джеймс (Henry James) всегда диктовал свои романы - приходит на помощь: компьютерная программа распознавания речи называется 'Dragon Naturally Speaking', версия 9'. Ну и ну! 'Понимаете, почерк у меня плохой, а печатаю я еще хуже', - оправдывается Конквест. Это правда, насколько мне известно, но у меня мелькает мысль: если эта чудо-программа действительно работает, и если бы ее изобрели в 1960-х, Советский Союз, наверно, распался бы на несколько лет раньше.
Итак: исторический труд, антология стихов, сборник лимериков, мемуары, куча статей для научных журналов и - чуть не забыл - юбилейный сборник статей, редактором которого станет историк венгерского происхождения Пол Холландер (Paul Hollander). В общем, скучать не приходится. Кроме того, вторая знаменитая книга Конквеста - 'Жатва скорби' ("Harvest of Sorrow"), о 'голоде-терроре' на Украине в 1930-х гг. - издается и распространяется на некоммерческой основе украинской благотворительной организацией, связанной с президентом Виктором Ющенко. Приятно ли, что вы оказались правы? Как всегда, мне приходится слегка вытянуть шею, чтобы разобрать ответ, произнесенный полушепотом: 'В России был такой журнал, 'Нева': когда в его номерах начали печатать 'Большой террор', тираж увеличился со 100000 экземпляров до миллиона. А потом я узнал, что на последнем пленуме КПСС, буквально накануне распада Советского Союза, писака-сталинист по имени Александр Чаковский назвал меня 'антисоветчиком номер один'. Признаюсь, я этим горжусь'.
Где-то в квартире лежит Президентская медаль свободы, которую Конквесту вручили в 2005 г., вместе с Аретой Фрэнклин (Aretha Franklin) и Мухаммедом Али (Muhammad Ali). У меня есть снимок, на котором он сидит рядом с 'королевой соула', застенчиво улыбаясь; расходы на поездку в Вашингтон Конквест оплатил из собственного кармана. Вспоминаю, как он позвонил мне сразу после того, как президент Буш произнес первую инаугурационную речь: 'Вы видели эту фразу насчет ангела, оседлавшего бурю? Не знаете, откуда позаимствована? Уверен, что я ее где-то уже видел'.
Помочь я ничем не мог, но знал, что нового звонка ждать недолго - так оно и случилось; теперь я знаю, что цитата взята из Джона Драйдена [John Dryden - английский поэт и драматург 17 века - прим. перев.]. Вот такой он разносторонний, Роберт Конквест. Взять хотя бы его лимерики - некоторые из них не напечатаешь в газете для семейного чтения, но многие - настоящие шедевры, где во всем блеске проявляется литературный дар и интеллект Конквеста. Хотите пример? Вот его остроумное изложение шекспировского монолога о семи возрастах человека [речь идет о монологе Жака из пьесы 'Как вам это понравится', где описываются семь возрастов: младенец, школьник, любовник, солдат, судья, старик, 'второе младенчество' - прим. перев.]:
'Сначала пешком под стол ходишь/ Потом тебя школа изводит/ Потом бабы, схватки/Суд, кресло и тапки/ И - в детство впал; жизнь на исходе'.
Невозможно представить, чтобы Роберт Конквест когда-нибудь повысил голос или вышел из себя; точно так же и резкое слово он вставляет там, где это абсолютно уместно. Несколько лет назад он сказал мне, что прежние различия между правыми и левыми кажутся ему устаревшими, а потом мягко добавил, что дуракам и плутам всех мастей следует как-то противостоять - в общем что нам нужно, так это Единый фронт борьбы с пустомелями.
При этом Конквест в свое время не остался в стороне от идеологических бурь 1920-х: он их отлично помнит и может рассказать об этом массу интересного. В конце 1930-х он даже пару лет состоял в компартии: учеба во Франции и события в Испании приобщили его к радикальным идеям. 'Я даже был 'левым уклонистом' - моим лучшим другом был троцкист, и во время коронации Георга V мы с ним украсили наш колледж в Оксфорде восемью ночными горшками, выкрасив их в красно-бело-синий цвет'. Он вышел из партии, когда получил ответ на свой вопрос: что будут делать коммунисты, если Чемберлен объявит войну Гитлеру. Ему сказали: 'Чтобы буржуй Чемберлен объявил Гитлеру войну? Товарищ, это просто невозможно!' Конквест счел это проявлением 'тупости'. 'Мне не понравилось слово 'невозможно''.
Глаза ему открыла служба в Болгарии во время войны: он стал свидетелем того, как эта страна оказалась во власти Сталина. С тех пор, работая аналитиком, а затем дипломатом в Форин Офис, он выступал против коммунизма с социал-демократических позиций. 'Я неизменно голосовал за лейбористов и придерживался, в общем левых взглядов: так продолжалось до 1970-х гг., когда я встретился с Маргарет Тэтчер и она попросила у меня совета'. Рекомендации Конквеста - отразившиеся в знаменитой речи Тэтчер, после которой ее прозвали 'железной леди' - заключались в следующем: советская система 'приговорена' самой историей и обречена нам провал. Сегодня это кажется очевидным, но в те времена звучало как откровение (хотя сам Конквест настаивает, что первым к такому выводу пришел Джордж Оруэлл).
Подобно многим людям, от природы наделенным политическим чутьем, Конквест не доверяет людям, которые ни о чем, кроме политики говорить не способны. Его взгляды абсолютно лишены догматизма или фанатизма (так, он предпочел Тони Блэра преемнику Тэтчер Джону Мэйджору (John Major)). 'У меня двойное гражданство, британское и американское, но голосовать в обеих странах сразу - это, пожалуй, чересчур'. О текущих событиях он всегда высказывается осторожно и сдержанно. 'У меня есть своя точка зрения по Ираку, но я стараюсь поменьше говорить на эту тему, потому что не слишком в ней разбираюсь'.
Часто ли вам приходится такое слышать? Даже если бы он никогда не имел отношения к политике, Конквест все равно жил бы насыщенной жизнью, и остался бы в памяти как видный представитель блестящего созвездия писателей и поэтов - в него входили Джон Вейн (John Wain), Филип Ларкин, Кингсли Эмис -- которое в Британии 1950-х гг. называли 'Движением'. Лидди Конквест - авторитетный специалист по творчеству представителей этой группы, хотя к их знакомству ее научная деятельность никакого отношения не имеет. 'Я преподавала в Техасском университете в Эль-Пасо, а он читал там курс лекцией о поэзии. Но, как говорится, 'искра' между нами пробежала, когда мы снова встретились уже в Калифорнии'.
Г-жа Конквест - настоящий сгусток энергии; кроме того, она виртуозно владеет секретами техасской кулинарии - в ее исполнении свиная грудинка буквально тает во рту. Энтони Пауэлл в своих 'Дневниках' вновь проявил пресловутую сдержанность, отозвавшись об их союзе с 'Бобом' так: 'она очаровательна, а он счастлив'.
'Я знаю - левые, с которыми вам приходится иметь дело, отличаются от тех, кого знаю я', - обтекаемо замечает Конквест, намекая на недавние споры вашего покорного слуги с Майклом Муром (Michael Moore) и его сторонниками. - Но я всегда дружил с 'хорошими левыми', как я их называю'. Так, когда СССР еще существовал, он поддерживал крепкую дружбу с радикалом Стивом Коэном (Steve Cohen), специалистом по российской истории, автором книги о Николае Бухарине и мужем редактора журнала Nation Катрины Ван ден Хейвел (Katrina van den Heuvel). Конквест восхищался его объективностью. 'Я помогал 'Скупу' (Scoop) Джексону в его борьбе с Киссинджером по вопросу об эмиграции советских евреев [имеется в виду сенатор-демократ Генри М. Джексон (Henry M. Jackson), один из авторов 'поправки Джексона-Вэника' - прим. перев.]. А Пат Мойнихен [Pat Moynihan - сенатор-демократ - прим перев.] в 1970-х помог мне получить работу в Вильсоновском центре в Вашингтоне'.
Я напоминаю Конквесту, как однажды представил его другому выдающемуся 'ветерану', живущему в окрестностях Сан-Франциско - Джессике Митфорд по прозвищу 'Декка' [Jessica Mitford - публицист и общественный деятель радикальных взглядов, родилась в Англии, затем переехала в США - прим перев.]. Во время того примечательного вечера Митфорд с удивлением обнаружила, что этот ужасный человек, друг г-жи Тэтчер - единственный из ее знакомых, кто знает назубок все старые песни, которые любили в свое время английские 'красные', в том числе и редкую дразнилку 'Профсоюз швейников - бесполезный профсоюз', служившую гимном коммунистов на фабриках по пошиву одежды. Под конец ужина я предложил Конквесту прямо на месте сочинить лимерик в ее честь, и тот моментально сымпровизировал пять галантных строк:
Любому ясно человеку/ Что есть поклонники у Декки./ Сегодня не скажешь,/ Что Окленд 'не важен',/ Она его сделала Меккой'.
Старушка была необыкновенно растрогана этим 'похвальным словом' и сохранила на память салфетку, на которой Конквест набросал стишок.
Будучи агностиком в религиозных вопросах ('А вы знаете, что Милтон Фридмен (Milton Friedman) тоже был агностиком?'), Конквест с подозрением относится и к любым чересчур рьяным попыткам 'упорядочить' жизнь людей. Кроме того, его суждения всегда отличаются здоровым эмпиризмом. На вопрос, почему он, великий знаток и обличитель сталинизма, тем не менее считает нацизм еще более безнравственным, чем ГУЛаг, он дает мягкий, но почему-то неопровержимый ответ: 'Мне просто так кажется'. В своих последних книгах - 'Размышления об опустошенном столетии' ("Reflections on a Ravaged Century") и 'Драконы ожиданий' ("The Dragons of Expectation") - он не ограничивается обычными обличениями якобинства и недавних тоталитарных утопий: Конквест противопоставляет им 'англосферу' - исторически сложившуюся 'дугу' законности, традиций и индивидуальных свобод, простирающуюся от Шотландии до Австралии, и охватывающую две самые крупные 'мультикультурные' демократические страны на планете - США и Индию.
Было время, когда такой подход показался бы (по крайней мере, мне самому) данью донкихотству и даже ностальгии, но глядя на руины всех остальных теорий и трудности, с которыми сталкивается единственная конкурирующая 'модель' - Евросоюз, к которому Конквест с самого начала относился скептически - поневоле приходишь к выводу, что предлагаемая им альтернатива, возможно, представляет не только прошлое, но и будущее. Такое же чувство, и такую же надежду, вызывает и сама личность 'стэнфордского патриарха'.
Кристофер Хитченс - обозреватель журнала Vanity Fair.
______________________________________________
Роберт Конквест: Когда добро торжествует ("The New Republic", США)
