Friday, February 16, 2007; Page A23
На прошлой неделе Владимир Путин, президент (хотя более точно было бы сказать — 'крестный отец') России, попал во все газеты, выступив в Мюнхене с речью, задавшей новый стандарт антиамериканизма.
Путин не только обвинил Соединенные Штаты в 'гипертрофированном использовании силы', в 'пренебрежении основополагающими принципами международного права' и в том, что политика США 'перешагнула свои национальные границы в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере — и навязывается другим государствам'. В список своих обвинений он включил даже распространение оружия массового поражения, с которым Соединенные Штаты как раз борются — встречая мало понимания от союзников и ничего, кроме постоянного сопротивления, от России. По его словам, происходит оно от того, что 'господство' Америки 'неизбежно подпитывает тягу' других стран к обладанию таким оружием.
Слышать критику силовой политики от человека, превратившего Чечню в дымящиеся развалины, слова о презрении к международному праву от человека, не позволяющего Скотланд-Ярду допросить насквозь пропитанных полонием бандитов, подозреваемых в убийстве Александра Литвиненко — далеко не первого, кстати, противника Путина, ответственность за безвременную кончину которого так ни на кого и не возложена, — и, наконец, крики о запугивании других стран от человека, занимающегося политическим и экономическим вымогательством, прекращая поставки энергоносителей на Украину, в Грузию и в Беларусь — все это несколько забавно. Однако, если вдуматься в глубинный смысл мюнхенской речи Путина, становится совсем не так смешно.
По сути, его выступление — это сигнал: Россия выходит из тени. Имея огромные доходы от торговли нефтью и газом, собрав в своих руках поистине диктаторскую власть и заставив и российские, и западные компании капитулировать и смириться с захватом их активов, Путин фактически выступил с самой громкой на настоящий момент декларацией подготовки России к повторному выходу на мировую арену. При этом наиболее важную, по моему мнению, строку в его речи практически никто не заметил — вероятно, потому, что с первого взгляда она кажется совершенно безобидной.
— Я очень часто слышу призывы к России со стороны наших партнеров, в том числе и со стороны европейских партнеров, играть более и более активную роль в мировых делах, — сказал он. — Вряд ли нас нужно подталкивать и стимулировать к этому.
Когда-то советский министр иностранных дел Андрей Громыко гордо говорил о том, что ни один конфликт ни в какой точке мира не может быть разрешен без учета мнения и интересов Советского Союза. Никому другому, пожалуй, не удалось столь же емко обрисовать понятие 'сверхдержава', как это в свое время сделал Громыко, говоря о всемирном влиянии советского государства.
И мы прекрасно знаем, как сильно Путин, назвавший распад Советского Союза крупнейшей политической катастрофой двадцатого века, хочет вернуть те дни, когда его страна была сверхдержавой. Выступая на мюнхенской конференции, он даже не считал нужным скрывать ностальгию по временам 'холодной войны': он заявил, что 'глобальная безопасность' обеспечивалась 'стратегическими потенциалами двух сверхдержав'.
Больше всего Путину не нравится то, что сегодня в мире осталась всего одна сверхдержава — чудовище, безраздельно господствующее в своем 'однополярном мире'. Он знает, что у Москвы нет ни экономических, ни военных, ни даже демографических средств, чтобы, как в советские времена, противопоставить себя Америке. Сегодня он уже более скромен — он говорит о 'коалиции недовольных', которая могла бы быть противопоставлена мощи Америки и которую могла бы возглавить Россия.
Именно в этом кроется причина активизации его внешней политики — военное партнерство с Китаем, ядерное сотрудничество с Ираном, поставки оружия в Сирию и Венесуэлу, а также в Судан, занимающийся геноцидом, но тем не менее имеющий от России еще и дипломатическую поддержку, и предложения дружбы другим потенциальным партнерам по союзу против гегемонии (читай: против Америки).
Что же это — возвращение к 'холодной войне'? Действительно, такая мысль возникает сама собой, когда слышишь, как в речи Путина проскальзывают классические марксистские понятия типа 'иностранного капитала' (обычно когда речь заходит о западных нефтяных компаниях) или вообще-то неприменимое в подобных контекстах прилагательное 'вульгарный' (когда речь зашла об Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, разозлившей Путина тем, что настояла на проведении 'чистых' выборов на Украине). А сейчас он даже намекает на то, что собирается забыть об одном из несомненных достижений последних лет 'холодной войны' и, разорвав соглашение 1987 года — так называемый 'нулевой вариант', — восстановить существовавшую в советские времена группировку ядерных ракет средней дальности. И все же агрессивность Путина — это вряд ли сигнал о возвращении к 'холодной войне'. Он слишком умен, чтобы взваливать на себя груз абсурдной социалистической экономики или марксистской политики. В Путине хорошо то, что он не обременен ни идеологией, ни политической философией, ни экономической теорией — хорошо потому, что из-за этого у него нет принципиальных, экзистенциальных расхождений с Соединенными Штатами.
В этом отношении он более скромен: простой мафиозный дон, захвативший экономические ресурсы и политическую власть в стране и удерживающий ее своими руками и руками своих приближенных, в большинстве своем выходцев из КГБ. И теперь еще пытающийся распространить собственное, экспансионистское и агрессивное, видение российских национальных интересов с помощью дипломатии сопротивления господствующей власти, одновременно работающей на усиление его собственной.
Он хочет, чтобы у него было такое же влияние, какое в свое время было у Громыко — или хотя бы некое признание международного сообщества в том, что с Москвой необходимо считаться, — но не хочет тащить за собой идеологический багаж тех времен. Он не хочет нас хоронить, он просто хочет, чтобы мы стали как можно меньше. Классическая политика 19-го века, на самом грубом и природном уровне. Мы не нужны Путину в качестве врага. Но в Мюнхене он сказал миру, что Россия, сидя за одним столом с Америкой, пересела с места партнера на место неприятеля.
___________________________________________________________
Путин наносит ответный удар ("The New York Times", США)
Момент силы Путина ("The Washington Post", США)
