Тех, кто в последние полгода был хоть как-то причастен к российско-американскому диалогу, содержание речи президента Владимира Путина на Мюнхенской конференции по вопросам безопасности вряд ли удивило. Главное отличие заключалось в том, что раньше те же замечания высказывались за закрытыми дверями, или звучали из уст телеобозревателей, а теперь с ними выступил сам глава государства.
Учитывая, что последние два года американо-российские отношения развиваются по нисходящей, саму путинскую речь не стоит считать чем-то из ряда вон выходящим. Гораздо важнее, на мой взгляд, реакция, которую она вызовет у аудитории, к которой, как мне кажется, адресовался Путин - он обращался не к Вашингтону, а к европейской общественности.
Многие отклики на эту речь в США строятся на предпосылке существования в сфере безопасности мощного, сплоченного, интегрированного евроатлантического сообщества (наглядным примером такого подхода являются высказывания сенатора Маккейна). Однако в прошлом году Чарльз Купчан (Charles Kupchan) отмечал на страницах нашего издания: 'Атлантическая система переживает фундаментальные перемены. Межатлантические разногласия, возникшие начиная с конца 1990-х, нельзя считать преходящей аномалией - они знаменуют собой исторический перелом. Фундаментальные принципы, на которых строилась в послевоенные годы атлантическая система безопасности, оказались под угрозой. Интересы Америки и Европы разошлись, институциональное сотрудничество между ними уже нельзя воспринимать как аксиому, единая западная идентичность ослабла'.
В этой связи возникает интересный вопрос: до какой степени путинские заявления в Мюнхене совпадают с мнением европейцев?
В этом смысле 'лакмусовой бумажкой' для США - и 'проверкой на прочность' звучащих в Вашингтоне заявлений о том, что ответственность за проблемы в межатлантических отношениях несет исключительно администрация Буша - станет реакция на выступление Путина в ближайшие дни и недели. Что это будет - вежливое несогласие, яростный отпор, красноречивое молчание? Даже беглый взгляд на европейские чаты показывает, что англоязычные пользователи сети разделились на два основных лагеря: одни разделяют оценки Путина, а другие считают, что далеко не образцовые действия самой Москвы внутри страны и на международной арене не дают ему морального права критиковать политику США. Тех же, кто защищает саму эту политику, найти гораздо труднее.
Есть и второй вопрос: насколько настроения в обществе повлияют на действия правительств европейских стран? Здесь реальной проверкой станет Иран. Россияне пришли к выводу, что США пойдут на радикальные шаги только в том случае, если им удастся организовать некую коалицию, способную придать любым их действиям оттенок легитимности - а главным европейским партнерам Вашингтона, если, конечно, Иран не совершит чего-то ужасного, потребуется недвусмысленная санкция ООН. Продолжая настаивать на дипломатическом решении проблемы - и поддерживая тезис о том, что унилатерализм США является одной из главных причин, побуждающих другие государства к попыткам овладеть оружием массового поражения (в оборонительных, а не агрессивных целях) - Путин препятствует выработке единой евроатлантической позиции по Ирану.
Действительно ли Путин в своей мюнхенской речи обращался к 'безмолвному большинству' европейцев? И затруднят ли его высказывания европейским государствам, чьи граждане все более скептически относятся к политике США, сотрудничество с Вашингтоном в осуществлении его целей в сфере безопасности?
Время покажет.
Николас К. Гвоздев - главный редактор журнала National Interest
________________________________________________
Путин наносит ответный удар ("The New York Times", США)
'Душевный' человек в Кремле ("U.S.News", США)
