В реакции Голливуда на теракты 11 сентября отсутствует политический контекст: они показали, что 'конец истории' так и не наступил . . .
Пятую годовщину событий 11 сентября 2001 г. Голливуд отметил двумя фильмами: 'Рейсом 93' (United 93) Пола Гринграсса (Paul Greengrass) и 'Башнями-близнецами' (World Trade Center) Оливера Стоуна (Oliver Stone). Обе картины ярко и реалистично изображают обычных людей в необычных обстоятельствах. В них несомненно ощущается достоверность; большинство критиков высоко оценили сдержанную манеру этих фильмов, стремление создателей избежать сенсационности. Тем не менее, именно в связи с этим ощущением достоверности возникает ряд тревожных вопросов.
Строго реалистичная, 'репортажная' манера, выбранная авторами, не позволяет им занять какую либо политическую позицию и показать общий фон происходящего. Ни пассажиры рейса 93, ни полицейские во Всемирном торговом центре не видят общей картины событий. Они неожиданно оказываются в ужасной ситуации и пытаются в этих условиях действовать наилучшим образом.
Подобное отсутствие 'системы координат' имеет важнейшее значение. Мы видим лишь катастрофические последствия, а причина их выглядит абсолютно абстрактной - точно такой же фильм мог бы получиться, если бы 'башни-близнецы' рухнули в результате землетрясения. А что если бы действие происходило в каком-нибудь высотном доме в Бейруте, попавшем под израильскую бомбежку? Вот здесь-то и зарыта собака: такое было бы просто невозможно. Ведь подобный фильм расценили бы как 'скрытую пропаганду террора, льющую воду на мельницу 'Хезболлы''. В результате отказ авторов обеих картин от прямой политической 'заряженности' сам по себе превращается в политический подтекст. Косвенно его можно сформулировать так: верьте в свое государство, а если оно подвергнется нападению, каждый должен просто выполнять свой долг.
В этом и заключается корень проблемы. Скрытая, но вездесущая угроза террора узаконивает вполне осязаемые меры для защиты от него. Отличие 'войны с террором' от конфликтов 20 века, например, 'холодной войны', заключается в том, что тогда враг в лице реально существующей коммунистической системы был четко известен, а угроза терроризма призрачна. Она напоминает характеристику, которой наградили персонажа Линды Фиорентино (Linda Fiorentino) в фильме 'Последнее искушение' (The Last Seduction): у большинства людей есть своя темная сторона, а у нее не было ничего другого. У большинства режимов есть своя темная, тайная, репрессивная сторона, но террористическая угроза сплошь соткана из призрачной тьмы.
Если государство постоянно заявляет, что ему грозит опасность, а потому оно попросту принимает меры для защиты от неуловимого врага, оно может скатиться к манипуляторству. Можем ли мы доверять тем, кто стоит у власти, или они используют внешнюю угрозу как предлог, чтобы дисциплинировать и контролировать нас? Вывод таков: в условиях войны с террором демократическая транспарентность политического процесса необходима, как никогда. К сожалению, сегодня мы расплачиваемся за ту паутину лжи и манипуляций, что сплели за последние десять лет правительства США и Британии - ее кульминацией стал трагифарс с иракским оружием массового поражения.
Вспомним августовские события - поднятую тревогу, беспрецедентные меры безопасности и сорванную попытку взорвать сразу десяток самолетов во время рейса из Британии в США. Несомненно, это не было инсценировкой: думать иначе значило бы впадать в паранойю. Но где-то в глубине души все же кроется подозрение, что это был спектакль, разыгранный властями, стремящимися приучить нас к жизни в условиях чрезвычайного положения. Какой простор для манипуляций открывают подобные события, когда все, что мы видим своими глазами - это сами антитеррористические меры безопасности? Не слишком ли многого власти требуют от нас, простых граждан: тот уровень доверия к государству, которого они от нас хотят, давным давно утрачен. Этого Бушу и Блэру нельзя будет простить никогда.
В чем же тогда состоит историческое значение событий 11 сентября? Двенадцатью годами раньше, 9 ноября 1989 г., пала Берлинская стена. Крушение коммунизма было воспринято как банкротство всех политических утопий. Сегодня мы живем в 'постутопическом' мире управленческого прагматизма, ведь мы на горьком опыте усвоили урок: самые благородные утопические идеи могут обернуться ужасами тоталитаризма. Тем не менее, за крушением прежних иллюзий последовали 10 лет господства новой гигантской утопии, связанной с утверждением капитализма и демократии в мировом масштабе. Таким образом, 9 ноября 1989 г. стало началом 'счастливых девяностых', периода мечты о 'конце истории' в духе Фрэнсиса Фукуямы (Francis Fukuyama), убежденности в том, что либеральная демократия в общем уже победила, что поиск пути завершен, и до мирового либерального сообщества рукой подать, что любые препятствия по дороге к этому голливудскому 'хэппи-энду' - лишь последние 'очаги сопротивления', тщетные усилия отдельных лидеров, еще не осознавших, что их время вышло.
11 сентября символизирует конец этой утопии, возвращение к реальной истории, которая никогда не кончалась. Пришла новая эпоха, повсюду высятся новые стены - между Израилем и Палестиной, вокруг ЕС, на границах между США и Мексикой, Марокко и Испанией. Это эпоха новых форм апартеида и узаконенных пыток. После 11 сентября президент Буш заявил: США находятся в состоянии войны. Но проблема в том, что сама Америка этого не ощущает. Для подавляющего большинства населения жизнь продолжается как прежде, а война остается делом государственных структур. Граница между миром и войной стерлась. Мы вступаем в период, когда и состояние мира может отлично уживаться с чрезвычайным положением.
Буш назвал жажду свободы в посткоммунистических странах 'неугасимым пламенем в умах'; ирония ситуации заключается в том, что он, сам того не ведая, процитировал фразу из 'Бесов' Достоевского. Там она относилась к жестокой 'акции' анархистов-радикалов, которые подожгли деревню: 'Пожар в умах, а не на крышах домов'. Буш не понял главного: пять лет назад, 11 сентября 2001 г., нью-йоркцы увидели дым именно этого пожара.
Славой Жижек - директор по международном вопросам Бирбекского Института гуманитарных наук (Birkbeck Institute for the Humanities) [при Лондонском университете - прим. перев.]
