March 10, 2007; Page P1
Москва. - Открытие Второй Московской биеннале современного искусства состоялось 1 марта на фоне тревожных событий. Несколькими днями ранее в Москве был до смерти избит политик из числа национальных меньшинств. Затем в Петербурге была жестоко разогнана демонстрация оппозиции. Эти события последовали за громкими убийствами критиков Путина по всему миру. Недавно произошло таинственное двойное отравление, а вслед за этим при неясных обстоятельствах человек выпал из окна. Неудивительно, что после всего этого Кремль крайне нуждается в хорошем пиаре.
То, что биеннале вообще проводится в Москве и сюда съезжается элита мирового искусства, несомненно, удовлетворяет претензии режима на респектабельность. С другой стороны, учитывая то, что политическое искусство вновь повсюду в моде, вы могли бы подумать, что биеннале - это отличная возможность для российских художников выразить свой протест против режима - или даже возможность для мира выразить свое возмущение поведением России непосредственно адресату.
В первые дни презентаций, проходивших в обширных залах с голыми, как сейчас принято, стенами, почти ничто не свидетельствовало о последней форме самовыражения - вероятно, в этом нет ничего удивительно, и ничего не изменилось с советских времен. Элита мирового искусства всегда предпочитала заниматься критикой на Западе - не в последнюю очередь потому, что Запад не только не отвечает на это гонениями, но и одаряет ее славой и деньгами. Несомненно, это стало головоломкой для Кремля. Для того, чтобы казаться респектабельной, биеннале Путина должна была содержать чуть-чуть непочтительности. Так всегда бывает на Западе, так должно быть и в Москве. Но как это сделать, не превысив необходимую дозу?
На первый взгляд, у Москвы было все остальное, что нужно для проведения насквозь современной биеннале, в том числе, присутствие таких звезд мира искусства, как лауреат премии Гуггенхайма Мэтью Барни (Mathew Barney), руководитель Art Basel Сэм Келлер (Sam Keller), не говоря уже о множестве хранителей музеев, коллекционеров и галеристов. Были спонсоры в лице корпораций, разбогатевших милостью Путина, и возникшие на их деньги частные музейные собрания, поражающие своей роскошью. Более того, были и отличные, деконструированные и художественно оформленные выставочные залы.
В первый вечер на верхнем этаже магазина мод, напоминающего нью-йоркский Bergdorf Goodman, в стенах, покрытых одной лишь штукатуркой, состоялся видеофест со стандартной смесью ничем не запоминающихся картинок, абсолютно лишенных политической критики в адрес Кремля. Вообще, политики практически не было, если не считать пары сатирических изображений Кондолизы Райс и Дональда Рамсфелда.
Посетителям очередной выставки - в недостроенном небоскребе 'Федерация', находящемся в нескольких километрах от города, предлагались отличные виды сверху вниз и три этажа невыносимо вторичного мирового искусства на фоне голых стен. Вновь обошлось без критики Кремля. Было видно, что свою головоломку Путин не решил ни здесь, ни в главном выставочном зале биеннале на бывшем винзаводе, который я тщетно исследовал несколько дней.
Презентация частного проекта Марата Гельмана, состоявшаяся днем позже, казалась более многообещающей, несмотря на то, что была проведена в государственном Доме художника. Марат Гельман, один из немногих московских галеристов, известных в 1990-е годы и продолжающих свою деятельность сегодня, был в прошлом году жестоко избит головорезами-националистами после того, как организовал выставку работ нерусского художника.
Гельман - сам по себе парадокс. В свое время он сделал себе имя в качестве политического консультанта, помогая Кремлю в проведении его политики. Но потом он в этом разочаровался и начал вести диссидентскую деятельность посредством своей галереи, за которую и пострадал. В конце марта он планирует объявить о создании Интернациональной партии, призванной интегрировать в политику национальные меньшинства России. Для этого ему потребовалось разрешение министра юстиции - то есть, по большому счету, кивок Путина. Он его получил, доказав, что санкция Кремля нужна даже на диссидентство.
'Когда-то средством протеста была рок-музыка, - говорит Гельман. - Теперь популярные рок-группы выступают на митингах прокремлевских партий. Искусство - это потенциально новое, последнее средство оппозиции'. Но, как заметил один скептик, Путин может позволит себе подобную оппозицию, поскольку ее почти никто не видит. Однако особой оппозиции в шоу Гельмана замечено не было. Намек на нее содержался в фотографии умирающего от полония Александра Литвиненко с удивительно запутанной подписью. Там были, например, такие слова: 'Когда я в кризисе, я едва в состоянии двигаться'. По мнению рассматривавшего ее российского арт-критика, это был пример 'диверсии через иронию'.
Как это ни парадоксально - а, может, это совсем не парадоксально - экспонаты, содержавшие в себе самый громкий протест против режима, я обнаружил на официальном шоу в государственной Новой Третьяковской галерее. Здесь путинские чиновники могли, наконец, разрешить умеренную критику. В экспозиции было представлено 'независимое искусство' с советских времен (давших таких художников, как Комар и Меламид) по сегодняшний день.
Надо думать, что Путин не планировал, что три коридора, предназначенные для размещения китайской экспозиции, будут пустыми из-за того, что экспонаты не пропустит таможня. Это было одной из форм протеста, пускай немого, против коррупции, опутавшей биеннале. Постоянно слышались жалобы зарубежных хранителей музеев на взятки, без которых не пройти таможню, на высокомерие чиновников и охранников - побочные продукты системы власти со всевозрастающим контролем государства.
В современной секции шоу были представлены две фотографии чеченской войны - довольно провокационные, учитывая, что СМИ больше ничего не говорят о бедах Чечни. Но не показали, сняли со стен сатирический отчет о недавнем скандале в армии, когда офицеры заставляли новобранцев заниматься проституцией, отбирая у них прибыль. Этот протест, безусловно, зашел слишком далеко.
На вечере в доме Гельмана я спрашивал художников о том, почему политический протест почти отсутствует в искусстве - особенно, учитывая его распространенность в США. 'Пока еще он мало востребован в России, - сказал один из них, - а в искусстве сегодня столько денег. Хорошо продается ирония'. Другие говорили, что боятся маргинализации, исчезновения понятия 'художник-диссидент'. Некоторые возражали: 'Зачем художнику интересоваться политикой?'
Потому что, - отвечал я, - когда дела идут совсем плохо, не интересоваться политикой значит не быть художником.
Реакция была довольно осторожной: 'Все мы знаем, что, если Путин уйдет, то может быть хуже. Возможен хаос и рост национализма. Все мы пытаемся управлять ситуацией. Он знает это и пользуется этим. Он дает санкцию на ограниченное насилие и ограниченный протест. Это опасная игра'.
М. Кайлан пишет в WSJ о культуре
_________________________________________
Современное искусство: Москва на пике моды ("Liberation", Франция)
В России оводы кусаются как в политике, так и в искусстве ("The Washington Post", США)
