Владимир Сорокин, 'анфан терибль' русской литературы, предмет яростных нападок путинской молодежи, рассказывает о своей стране, жестокости, царящей в ней, и потрясениях, выпавших на ее долю.
Мир абсурда
В России и шоферы такси, и чиновники, и политики, и интеллектуалы, каждый человек представляет собой литературный персонаж. У нас не существует различия между литературой и реальной жизнью. Эта страна - настоящее Эльдорадо для писателя. Во Франции романисты должны землю рыть в поисках персонажа. В России они лежат на поверхности. В нашей стране к русским писателям, от Толстого до Пастернака, относятся, как к богам. Вот почему для моего романа 'Голубое сало', действие которого происходит в 2068 году, я придумал клонов Толстого, Чехова, Достоевского, Платонова. Таков мой способ борьбы против обожествления литературы в России. В литературе, в отличие от жизни, я могу себе позволить все, что угодно. Правда, я не позволяю себе быть скучным и вульгарным, табу для меня является та самая пошлость, которую обличал Набоков.
Я вырос в стране, где насилие будто разлито в воздухе. Наше общество было сформировано этим насилием. 'Голубое сало' представляет собой попытку поставить мир России с ног на голову и рассмотреть его с некоторого расстояния, как мир, незнакомый для меня. Вселенная СССР являлась театром абсурда. И мы до сих пор находимся в зале этого театра. С помощью моего романа я пытаюсь взглянуть на него со сцены. Да, я одержим 'Homo sovieticus' и его последовательными мутациями, например, в 'Homo poutinus'. У меня, как гражданина России, есть одно единственное желание: покинуть эту страну. Но писатель во мне требует, чтобы я остался. Писательский труд позволяет мне держать на расстоянии невыносимую реальность.
Сегодня в России ведется много споров вокруг постулата о том, что во всех наших бедах виновато тлетворное влияние Запада. Многие интеллектуалы выступают за изоляцию страны, которая поможет спасти нашу национальную идентичность. Это нелепо. Мы уже были отрезаны от мира во времена Сталина, но, тем не менее, преклонялись перед идеологией, пришедшей с Запада - марксизмом. Русский человек не умеет жить днем настоящим. Он живет либо воспоминаниями, либо надеждой на светлое будущее. Именно поэтому место действия моих книг - будущее. В моей последней, еще не переведенной во Франции книге 'День опричника' я описываю вымышленную Россию 2028 года, отгороженную от мира стеной и отданной на откуп жестоким секретным службам. Российскую историю можно свести к постоянной борьбе государства против своего народа. Я живу в России, но Запад очень важен для меня. Если бы его не существовало, я не смог бы дышать. Да, я действительно ненавидел советский мир. А Запад нам позволял надеяться, что в один прекрасный день этот презренный мир рухнет.
Преследования
Я часто занимаюсь литературным 'клонированием', ввожу великих писателей в сюжет книги, предоставляю им слово или пишу несколько параграфов в присущем им стиле. Любой писатель мечтает стать хотя бы на миг Толстым. Я позволяю себе это удовольствие. Это все равно, как если бы на стене вашей комнаты висел портрет Толстого. Мой дедушка, мой отец, а затем и я видели его каждый день. Благодаря литературному 'клонированию' портрет оживает. Русская литература - не музей. Это - живая мастерская. После выхода из печати 'Голубого сала' Интернет-энтузиасты организовали на моем официальном сайте конкурс клонирования текстов русских писателей. Мне это было очень приятно, тем более что моя книга подверглась яростным нападкам со стороны пропутинского молодежного движения (имеет в виду 'Идущие вместе - прим. пер.), про нее говорили, что она 'вредная' и 'порнографическая'. Были акции протеста, а затем против меня возбудили уголовное дело. У меня создалось неприятное ощущение, что я попал в один из своих рассказов. Дело было прекращено через год по приказу, спущенному сверху. Россия была приглашена в качестве почетного гостя на Франкфуртскую книжную ярмарку, и данное дело сделало бы плохую рекламу режиму. В том году я понял, что писатель и государство в России никогда не смогут преодолеть свои разногласия. Путин сам является клоном былой эпохи. Он - человек из прошлого, из КГБ. При нем моя страна сделала большой шаг назад.
Империя фантомных болей
До 'Голубого сала' я в течение шести лет не мог написать ни строчки. В первой половине 1990-х годов страна менялась со страшной скоростью, и русский язык тоже. Литература не поспевала за этими переменами. Лишь в 1997 году я, наконец, смог понять язык своей эпохи, начал писать на нем, вообразил, каким будет русский язык в будущем. Знаете ли Вы, что в Сибири, на границе с Китаем, издаются газеты, написанные на китайском языке, фонетическое звучание которого передается кириллицей! Русифицированный китайский, без иероглифов, и его все понимают. Это - невероятная эволюция языка!
Без юмора жизнь в России стала бы невыносимой. Он, говоря словами Ницше, является последним прибежищем раба. В Советском Союзе интеллигенция смогла выжить лишь благодаря юмору, литературе и водке. Гоголь является непревзойденным мастером доведения смешного до абсурда. Наша трагедия и наша сила в том, что мы смогли научиться великому терпению. Мы умеем впадать в спячку, как медведи. Семьдесят лет советской власти породили 'Homo sovieticus', который все еще жив даже спустя поколение после краха коммунистического строя. Можно убить журналистку Анну Политковскую, преследовать грузин, линчевать африканских студентов - никто и бровью не поведет. Демократия в России - это экзотический цветок. Он распускается на нашей почве с большим трудом. Сегодня его лепестки снова закрыты. Может быть, призванием писателя является его клонирование? Нынешняя власть одержима мыслями об утраченной империи. Она не может смириться с тем, что Литва или Грузия стали независимыми государствами. Мне это напоминает людей, которые все еще чувствуют боль на месте ампутированных органов. Мы это называем 'имперскими фантомными болями'.
В моих романах всегда присутствуют пиры, достойные Гаргантюа. Я обожаю Рабле. При Сталине ночные пиршества в Кремле играли важную роль. У этого тирана был размах! Он любил, чтобы его гости ели и пили вволю, это позволяло узнавать их тайны.
Три книги, которые Вы бы взяли на необитаемый остров
В первую очередь я бы взял 'Тысячу и одну ночь'. Я обожаю сказки и легенды. 'Войну и мир' Толстого, и, конечно же, полное собрание сочинений Рабле. Сад, без сомнения, - мощный писатель, но на необитаемом острове мне ни к чему будет его читать.
____________________________________________
Владимир Сорокин: 'Быть писателем в России всегда было опасно' ("Spiegel", Германия)
Владимир Сорокин: Тоталитаризм - растение экзотическое и ядовитое, крайне редкое и опасное ("El Pais", Испания)
