23 апреля 2007 года в возрасте 76 лет скоропостижно скончался первый президент России Борис Ельцин. Публикация из архива ИноСМИ.Ru. Данная статья впервые была переведена на русский язык 25 декабря 2006
_____________________________________________________
В 19-м веке историк Якоб Буркхардт (Jacob Burckhardt) писал: 'Исторические трансформации всегда достаются дорогой ценой, но проявляется это зачастую уже тогда, когда кто-то их начинает, радуясь кажущейся дешевизне'. Завтра исполнится пятнадцать лет с момента распада Советского Союза (статья опубликована 24 декабря - прим. перев.), и наверняка вновь будет поднят вопрос о том, насколько высокой оказалась реальная цена этого события.
Многие наверняка будут утверждать, что как сам распад Союза, так и те лишения, которые в результате обрушились на российский народ, навсегда окрасили его взгляд на демократию в негативные тона, и что именно они дали возможность Путину создать собственную авторитарную альтернативу. Кое-кто даже скажет, что вся эта затея вообще была ошибкой с самого начала, - что 'реформа коммунизма' была бы лучше, чем хаос, в который вылился развал существовавшей системы.
Так что же, значит, Борис Ельцин и стал могильщиком русской демократии? Немало фактов действительно указывают против него. Если благодаря тому, что делает власть, народ начинает связывать демократию с нуждой, коррупцией и болью, которая всегда сопровождает распад государства, многие начнут скучать по старому порядку (да что там, есть такие, кто тоскует по Иосифу Сталину!). И говорить, что ты хотел как лучше, не имеет большого смысла - все равно это не оправдание.
И тем не менее не будем спешить бросать Ельцина на растерзание историческим волкам. Очень важно помнить, что те ужасные условия жизни, с которыми у российского народа ассоциируется Ельцин - это не только результат его политики, но и причина ее появления. Распад Советского Союза произошел потому, что еще до того, как он пришел к власти, такие проблемы, как этнический сепаратизм, экономический спад и политический паралич, уже приняли огромные масштабы, и умеренные коммунисты-реформаторы - даже учитывая, что они отказались от репрессий и цензуры - уже ничего не могли с ними поделать.
Летом 1991 года Михаил Горбачев был уже в тупике, и никак не мог контролировать напряженную этническую политику Советского Союза. Для подавления движений, требовавших независимости для стран Прибалтики, по его приказу на улицы вышли танки. В Азербайджане начались погромы армян, а президентом Грузии стал националист - полусумасшедший преподаватель литературы. Горбачев кое-как сколотил новый 'союзный договор', по которому проходило перераспределение власти между Москвой и нерусскими союзными республиками, но этот документ полностью отвергла самая крупная во всех отношениях республика - Украина. В декабре, когда украинцы проголосовали за выход из Советского Союза, это уже сделал чеченский парламент.
Провалились и попытки Горбачева провести экономические реформы. Задолго до открытия 'железного занавеса' советский рубль начал скатываться к совершенному обесценению: официально за него давали в несколько раз больше, чем на черном рынке. Из магазинов пропали продукты; в казначействе перестали менять рубли на иностранную валюту. Собственно, расхищение государственной собственности фактически провоцировалось самой политикой, проводимой при Горбачеве: предприятиям предписывалось обязательно сводить баланс 'в нуль', даже если для этого необходимо было по сколь угодно низкой цене продавать живые активы. Именно в то время, в период 'постепенных экономических реформ', в стране появились первые 'миллионеры', торговавшие украденными товарами на ими же организованных 'биржах'.
И у политического класса не было единого мнения о том, что со всем этим делать. Кое-кто из старой коммунистической гвардии все еще верил в идеи, проводником которых еще в начале 80-х годов был Юрий Андропов, поднявшийся из кресла главы КГБ в кресло главы Кремля и утверждавший, что 'все решает дисциплина'. Однако к концу десятилетия элита потеряла веру в правильность этого ответа, и многие вместе с сотнями тысяч людей выходили на демонстрации, требовавшие отменить монополию Коммунистической партии на политическую власть. Горбачев становился все более одинок, а идея 'реформы коммунизма' все менее отвечала чьим-либо запросам.
В конце 1991 года Ельцин был единственным советским политиком, имевшим достаточную поддержку в народе, чтобы решиться на какие-то действия. Он стал демократически избранным президентом России, потому что никто другой не был в состоянии взяться за разрешение сразу трех кризисов, сломивших его предшественника - этнических противоречий, экономического хаоса и прогнившей политической системы. Вопрос, таким образом, ставится так: стало ли предложенное им решение причиной ослабления демократических перспектив России?
Его первый и наиболее драматический шаг - подписание с президентом Украины и лидерами других советских республик договора о роспуске Союза - до сих пор ностальгической болью отзывается в душе россиян. Однако настанет день, когда история вынесет свой вердикт. И она наверняка скажет, что этот шаг стал самым большим его достижением - более того, просто удачей для страны. Распустив империю, Россия сбросила с себя гигантское иго, высвободив внутреннюю энергию народа, избежав ответственности за бесчисленное множество проблем, с которыми империя все равно не справилась бы, и снизив риск превращения публичной политики в диктатуру по образцу Милошевича.
Не пытаясь препятствовать обретению независимости прибалтами и Украиной, не стараясь выступить арбитром войны, развернувшейся между Арменией и Азербайджаном, и уклонившись от участия во многих других конфликтах, Ельцин свел до минимума участие России в разгуле насилия на постсоветском пространстве. Его успех можно оценить, если взглянуть на примеры того, что происходило, когда Россия все же вспоминала о своем некогда имперском положении. Россия поддерживала сепаратистские анклавы внутри Молдовы и Грузии, но сама при этом старалась задушить сепаратизм в Чечне. Результат предсказуем: квазикриминальные сатрапии, жестокость войны, углубление межэтнической розни. Если бы Советский Союз не был распущен, везде было бы то же самое.
По второму шагу, предпринятому Ельциным - проведению в жизнь экономической программы, известной как 'шоковая терапия' - вердикт истории будет менее мягким, однако в нем, скорее всего, ни слова не будет сказано о его личной вине в судьбе, постигшей русскую демократию. Дело в том, что те части ельцинской программы, которые с точки зрения сегодняшнего дня выглядят наиболее непродуманно - это прежде всего политика приватизации, а результате которой немалая часть наиболее ценных активов государства осела в руках очень малого числа владельцев, - были отнюдь не самым главным источником недоверия как к нему, так и к демократии вообще. Более всего люди были недовольны резким снижением уровня жизни и острым чувством неуверенности в завтрашнем дне, развившемся за годы высокой инфляции. Учитывая условия, в которой оказались Ельцин и его команда, придя к власти, вполне можно заключить, что иного способа перехода к современной экономике, кроме как через боль, в то время просто не было.
Самым жестоким для Ельцина пунктом повествования о том, что происходило после распада Союза, по которому история его наверняка осудит, станет вопрос распределения политической власти. В тот момент, когда Ельцин был еще несомненно главенствующей фигурой в российской политике, у него не хватило храбрости 'продавить' создание новых демократических институтов. Он оставил в стране советскую конституцию, советский парламент и занялся другими проблемами. КГБ он переименовал, но фактически не реформировал.
Результат всего этого поистине трудно переоценить. К 1993 году Ельцин вступил в противостояние с лидерами парламента даже по таким вопросам, как изменение конституции и проведение новых выборов, не говоря уже о том, чтобы спасти хоть какую-то из проведенных им экономических реформ. И, хоть практически по всем этим пунктам он занимал в целом правильную позицию, действовать демократическими методами было уже поздно - победу можно было вырвать только силой.
Что же касается реформы КГБ и других карательных институтов советского государства, то к их реформе Ельцин так и не приступил. Последствия - вот они.
Стивен Сестанович - старший научный сотрудник Совета по международным отношениям (Council on Foreign Relations) и преподаватель международной дипломатии в Колумбийском университете. В 1997-2001 годах занимал пост посла США по особым поручениям в странах бывшего Советского Союза.
_________________________________________________________
Голосуйте за Ельцина! ("The Financial Times", Великобритания)
Борис и Билл ("The Washington Post", США)
Строуб Тэлботт. Советник по России: Воспоминания о президентской дипломатии ("Foreign Affairs", США)
