Это было в октябре 1987 г., за три недели до празднования 70-й годовщины большевистской революции. Советская элита собралась в Москве, чтобы отметить это событие. После традиционно долгой речи генерального секретаря Коммунистической партии Михаила Горбачева председательствующий предоставил слово делегатам.
Неожиданно на трибуну вышел Борис Ельцин, бывший тогда партийным боссом Москвы. Он говорил всего 10 минут - и эти 10 минут изменили историю России.
Читая эту речь сегодня, сложно понять, из-за чего был весь сыр-бор. Ельцин сетовал на то, что партии не хватает 'революционного духа', и что советских людей постигло 'разочарование'. Ельцин говорил языком партийного функционера, которым, он, естественно, и был.
Но после этого он неожиданно ушел со своего поста. И о нем тут же заговорили: еще никогда коммунистический лидер не выступал в роли народной альтернативы компартии. Через пару дней на улицах Москвы речь Ельцина продавалась не менее, чем в шести вариантах. Писали, что он осудил коммунизм, выступил за демократию, обрушился на привилегии номенклатуры. Каждый недовольный - а таких было много - верил в то, что Ельцин разделяет его взгляды. Два десятилетия спустя, в куда более циничной России, сложно воссоздать это настроение. Но в конце 1980-х Ельцин был дико популярен. Когда в 1991 г. состоялись первые президентские выборы, его победа была предрешена.
Эта эйфория положила начало необычайному периоду в истории России и президентской карьере, которую лучше всего описать как маниакально-депрессивную. В последующие восемь лет у Ельцина бывали огромные взрывы творческой энергии, чередующиеся с периодами болезни, алкоголизма и ухода от дел. Он мог сплотить вокруг себя страну, а затем исчезнуть, передав бразды правления своим коррумпированным соратникам. Он умел говорить красноречиво о свободе, но был склонен к авторитаризму и не выносил критики. Он говорил о реформах, но отдал промышленность страны в руки небольшой группы олигархов. Он закончил 'холодную войну', но начал новую и ужасную войну в Чечне.
В эти годы восприятие Ельцина Западом колебалось не менее шизофренично. Сначала его считали опасным выскочкой: Джордж Буш-старший открыто отказался с ним встречаться. Потом он встал на броню танка в центре Москвы, призвал народ сопротивляться заговорщикам - и Запад повернулся на 180 градусов, назвал его героем и заключил в свои объятья - в том числе, и буквально. Обниматься с Ельциным любил канцлер Германии Гельмут Коль. Билл Клинтон вел кампанию за переизбрание Ельцина. Международный валютный фонд создал для России новые виды кредитов исключительно для того, чтобы иметь возможность дать Ельцину денег безо всяких условий.
Однако даже в те дни, когда они с Клинтоном подолгу гуляли по лесам в окружении многочисленных телекорреспондентов, было ясно, что Ельцин бросает семена того отката от демократии, который мы наблюдаем в России сегодня. В годы его правления деньги МВФ переводились на тайные банковские счета. Сначала Ельцин распустил КГБ, а потом по-тихому восстановил его, чтобы следить за своими противниками. Несмотря на риторику ельцинской эпохи, в России по сей день нет того, что большинство из нас называет свободной рыночной экономикой. Хотя мы провозглашали Ельцина демократом, он не оставил после себя какого-либо подобия работоспособной демократии. И, в какой-то степени, он осознавал свои просчеты: уходя с поста президента накануне нового тысячелетия, Ельцин вытер слезу и попросил у российского народа прощения за то, что 'многие наши с вами мечты не сбылись'. Это была вторая в его карьере историческая речь перед уходом в отставку.
Теперь стало модным вновь поворачиваться на 180 градусов и осуждать Ельцина за коррупцию и авторитаризм с той же горячностью, с какой Запад когда-то его поддерживал. Это большой соблазн, особенно, для тех, кому восхваление Ельцина претило так же, как мне. Но теперь, когда его не стало, вероятно нет смысла называть его либералом или авторитарным лидером, другом или врагом. Ведь, с точки зрения истории, ясно, что Ельцин, в отличие от своего предшественника Горбачева, был подлинным человеком эпохи перемен. Он знал, что перемены неизбежны, но не знал, что и как надо делать для их осуществления. У него были некоторые инстинкты демократа-популиста, но, в то же время, - все привычки многолетнего аппаратчика. Он восхищался западным изобилием, но не понимал, как на самом деле работают западные общества.
По сути, он не принадлежал ни к Советскому Союзу, который надеялся возродить Горбачев, ни к Западу, который сегодня отвергает Путин. Если бы мы относились к нему реалистически, то понимали бы его ограничения с самого начала - и могли бы оценить его сильные стороны. А, не воспринимая его некритично, мы бы меньше разочаровались, когда оказалось, что все пошло не так, как бы нам хотелось.
__________________________
Историки долго будут спорить о том, чего больше сделал для России Ельцин ("The International Herald Tribune", США)
Наследие Бориса Ельцина ("The New York Times", США)
