Нелегко сегодня быть неоконсерватором. Из последних сил цепляется за свое кресло во Всемирном банке Пол Вулфовиц (Paul Wolfowitz): он уже пустился во все тяжкие и даже нанял того же адвоката, который в свое время защищал Клинтона. Один из его протеже Льюис Либби (Lewis Libby) уличен судом в лжесвидетельстве и препятствовании правосудию, за что, судя по всему, вскоре отправится за решетку. Конрада Блэка (Conrad Black), одного из самых щедрых жертвователей на 'дело партии', уже судят в Чикаго. Достаточно сказать, что эта 'большая тройка' борцов за всемирную свободу - лишь малая часть всего 'расстрельного списка', опубликованного на этой неделе в журнале The Economist, который, когда неоконсерваторы были на подъеме, выказывал их делу чрезвычайную приязнь и верность.
Что верно, то верно: тому, кто посвятил всего себя освобождению остального мира, тем горше биться за собственную свободу. Но еще хуже для архитекторов неоконсервативной идеологии то, что их бьют не только в зале суда, но и в сознании общества: та модель мира, которую они построили себе и другим, словно ветром размело в отравленных пустынях Ирака.
Однако если внутри вашингтонской кольцевой автодороги и даже багдадской 'зеленой зоны' решили, что сегодня неоконы им ни к чему, то в мире, тем не менее, осталось одно место, где они сегодня нужны как никогда. Называется оно Россия. Как это, судя по всему, получается только у славянских народов, здесь судьба снова сделала совершенно невообразимый выверт: модель строительства демократии в отдельно взятом мире, которую усиленно продвигала Америка, терпит удары со всех сторон как раз тогда, когда она могла бы наилучшим образом сработать в Москве.
Несколько дней назад не стало Бориса Ельцина, и с его смертью появилась еще одна возможность критически переоценить неспокойную новейшую историю России. При этом очень важно помнить, сколь во многом правы были неоконы в отношении Советского Союза.
Действительно, центральное планирование оказалось менее эффективным способом управления экономикой, чем свободный рынок. Народы, жившие под Варшавским договором, а также многие из бывших республик Советского Союза, действительно предпочли уйти от коммунизма и советской власти в сторону демократии и независимости. И даже сами русские, которых в силу их исторических, культурных и даже географических особенностей многие считали обреченными на деспотию, в августе 1991 года сделали решительный шаг и выбрали свободу.
Но в какую сторону двигалась страна после августовского зенита надежды, непонятно до сих пор. Как минимум часть ответственности за многие из бед, постигших Россию, лежит на плечах наиболее активных западных 'экспортеров демократии', допустивших в России те же ошибки, на которые им указывали и во многих других странах. Самым мощным ударом по их делу стало создание класса олигархов, идеологическая база под которое была подведена 'чикагской школой' и проповедуемой ею слепой верой в силу частной собственности - вне зависимости от того, кто этот частный собственник и какими путями ему эта собственность досталась.
Но сегодня в России, несмотря ни на хаос и коррупцию ельцинских лет, ни на репрессии и коррупцию путинских, еще остались храбрые люди - люди, которые еще верят, что их страна может быть либеральной и демократической. То, что они делают, можно называть донкихотством: ведь, как показывает практика, высокие цены на нефть в сочетании с контролем над средствами массовой информации и решимостью любыми, даже самыми жестокими, средствами подавлять политическую оппозицию десятилетиями держали у власти даже малодееспособное престарелое Политбюро, а господин Путин со товарищи не только намного богаче, но и пожестче, да и поумнее. И все равно оппозиции, судя по всему, удалось напугать Кремль - иначе зачем арестовывать Гарри Каспарова и рисковать тем, что в глазах народа он перестанет быть советским шахматным чемпионом и станет поборником демократии? А зачем делать то же самое с Марией Гайдар, дочерью Егора, одного из авторов экономических реформ?
Когда неоконы были на подъеме, долг Америки, да и, если уж на то пошло, всего Запада, состоял в одной очевидной вещи: подобный демократический протест должен был находить у нас всяческую поддержку. Достаточно вспомнить, как мы относились к диссидентам и 'refusenik''ам советской эпохи. Но мы, судя по всему, сегодня настолько увлеклись заучиванием уроков Ирака, что совсем позабыли, чему нас научил пример Советского Союза.
Всего несколько недель назад я слышал, как легендарный американский бизнесмен в беседе с одним из советников Путина открыто говорил, что у демократии, мол, много форм, что попытка США навязать западную ее модель другим странам была грубейшей ошибкой. Достаточно сравнить эти сладкие речи с классическими неоконовскими, с которыми вступила насколько дней спустя в Вашингтоне госсекретарь Кондолиза Райс (Condoleezza Rice): 'Нет такого места на Земле, где люди не хотели бы быть свободными. . . Америка не может дать им демократию. . . но Америка может поддержать тех людей в этих странах, которые хотят демократию построить'.
Пару недель назад многим неоконсерваторам пришлось проглотить неприятную ремарку от министра финансов Ирака Али Аллави (Ali Allawi): начав войну с Ираком, Америка вторглась в 'воображаемую страну', которую нарисовали перед ней из собственных воспоминаний те, кто бежал от режима за границу. Но ведь воображаемые страны - это не всегда плохо. Андрей Сахаров видел в своем воображении страну, освобожденную от советской власти. Гарри Каспаров видит страну, свободную от кремлевского авторитаризма. И чтобы понимать, что отрицание такой возможности есть не реализм, но пораженчество - даже не надо быть неоконсерватором.
Кристия Фриланд - управляющий редактор FT в США.
______________________________________________
Гарри Каспаров: Бой выиграл черт на плече Ельцина ("The Times", Великобритания)
Гарри Каспаров: Наследие Ельцина ("The Wall Street Journal", США)
