'Мы готовы к крупнейшим достижениям в истории свободы', - уже почти не верится, что эти слова произнес президент Буш всего 27 месяцев назад? В то время они тоже казались 'безумством храбрых', но обещали, тем не менее, поистине исторические перемены во внешней политике США. А теперь, во время второго срока, когда демократический эксперимент в Ираке практически провалился, когда в России и Венесуэле укрепляется авторитарная власть, когда поддержанные Бушем в какой-то момент движения за либеральные реформы на арабском Ближнем Востоке потихоньку сходят на нет, и когда бушевская 'политика свободы' фактически дезавуирована его же собственным Госдепартаментом - все это звучит как насмешка.
Может ли кто-нибудь считать, что это еще не катастрофа? Оказывается, да - к примеру, такой интеллектуал, как Натан Щаранский (Natan Sharansky) - вечный диссидент, выросший в России, а затем ставший оппозиционером и в израильской политике. Кстати, та великая вторая инаугурационная речь была написана при его активнейшем участии. Два года назад Щаранский был любимцем всего Белого дома; Буш рекомендовал его только что выпущенную в свет книгу, 'За дело демократии' (The Case for Democracy), всем, кто попадал в поле его зрения; в интервью New York Times он сказал, что эта книга - 'часть моей президентской ДНК'. Когда Кондолизу Райс (Condoleezza Rice) утверждали на должность в Конгрессе, она сама предложила официально принять 'тест Щаранского', так называемое 'испытание центральной площадью' - то есть измерение уровня свободы той или иной страны по тому, могут ли их граждане свободно выкрикивать на публике непопулярные лозунги.
Кстати, Буш до сих пор держится Щаранского, в декабре награжденного Президентской Медалью свободы (Presidential Medal of Freedom). Однако не прошло и трех месяцев, как этот бывший 'отказник', проведший в свое время девять лет в ГУЛАГе за то, что боролся в Советском Союзе за права человека, вернулся в Белый дом и стал выговаривать Бушу, что как дипломаты Райс, так и все правительство в целом не показывают должной активности в отстаивании дела демократии. Райс прекратила требовать реформ в Египте и вместо этого начала всячески обхаживать 78-летнего автократа Хосни Мубарака (Hosni Mubarak); от нее начали исходить заявления, в которых даже режим Саудовской Аравии назывался 'умеренным' и 'нормальным' ('Что умеренного может быть в Саудовской Аравии? - вопрошал Щаранский. - Неужели история религиозной терпимости?'). Да и сам Буш решил как бы не замечать сползания Владимира Путина к диктатуре и приглашал в Белый дом коррумпированных диктаторов центральноазиатских стран.
Такое впечатление, что на той встрече в феврале Буш воспринял позицию Щаранского близко к сердцу.
'Президент очень решительно заявил, что не отступится от своего курса, - заметил Щаранский, когда мы беседовали на прошлой неделе. - Но президент одинок'.
Что ж, к политическому одиночеству Щаранскому не привыкать. В Израиле его били как за поддержку арабской демократии, так и за то, что он был против уступок палестинцам. За бифштексом и салатом - мы с ним обедали в кошерном кафе в центре Вашингтона - он поделился своими соображениями о положении президента. По его мнению, глава американского государства сегодня - такой же диссидент, как сам Щаранский, которого никто не поддерживает в том, что Запад должен неукоснительно соблюдать нравственную чистоту в общении с недемократическими режимами.
'Дело ведь не в том, что приняли, мол, политику распространения демократии, применили, а она не сработала, - отмечает он. - Дело в том, что никогда и ни у кого не было стратегии ее применения. Ни у кого не было единой цели. Кроме Буша, в саму концепцию не верил практически никто из политических руководителей. Сопротивление было чудовищное - даже здесь, в Америке. Если президент верит в эту политику и хочет реально действовать, этого еще совершенно недостаточно. Он должен быть способен повести за собой собственную бюрократию и страну в целом'.
Такое в жизни Щаранского уже случалось. Будучи еще советским диссидентом, он ликовал, когда президент Джимми Картер (Jimmy Carter) пообещал сделать распространение прав человека главным приоритетом своей администрации и ответил на письмо наставника Щаранского Андрея Сахарова.
'А затем нас всех, одного за другим, арестовали. Картер много говорил, но ничего не сделал, - вспоминает Щаранский. - Мы чувствовали себя брошенными, мы были ужасно разочарованы'.
Именно такие чувства по отношению к Бушу испытывает сегодня множество арабов-либералов. Однако, по Щаранскому, тенденция к расширению человеческих свобод идет одна за другой, волнами.
'То, что такая политика вообще существует в правительстве США - само по себе редкое явление, - говорит он. - В течение короткого периода она существовала в 70-е годы, и сейчас, в более сильном варианте, просуществовала какое-то время. Она еще вернется, и будет еще сильнее, чем раньше. Это случится, потому что страны свободного мира поймут, что во всем мире мы боремся за выживание с экстремистской идеологией, и в этой борьбе у нас нет более сильного оружия, чем желание народов мира жить свободно'.
Щаранский не отставил попыток повлиять на Буша. На февральской встрече он предложил президенту посетить весьма необычную конференцию, которую он организует совместно с бывшим диссидентом и президентом Чехии Вацлавом Гавелом (Vaclav Havel) и бывшим испанским премьером Хосе-Мария Аснаром (Jose Maria Aznar): ее тема - диалог между инакомыслящими и политическими руководителями. С 4 по 6 июня в Праге встретятся все многострадальные защитники прав человека из Египта, Сирии, Судана, с Кубы, из Беларуси и России. А теперь к ним присоединится и Буш.
'Для него это возможность обновить свою политику, - говорит Щаранский. - Люди, живущие под игом диктатуры, до сих пор верят в нее, и будут продолжать за нее бороться'.
__________________________________________
Непростая судьба демократии ("Christian Science Monitor", США)
