Как же все может измениться за каких-нибудь пять лет! В 2001-02 гг. и в Москве и в Вашингтоне говорили о стратегическом партнерстве, даже союзе между США и Россией. 'У России и Соединенных Штатов есть общие интересы, которые должны выливаться в совместные действия. И это не просто слова', - писал в те времена на страницах этого журнала один весьма знающий специалист по американо-российским отношениям. (1) Сейчас, однако, о возможности такого союза уже никто не заикается; лишь немногие упоминают даже об общих интересах. Темой дня стала новая 'холодная война', а не 'совместные действия'. Жесткие нападки на Россию, тон которым задал в своей вильнюсской речи весной 2006 г. вице-президент США Ричард Чейни (Richard Cheney), и выступление Владимира Путина в Мюнхене в феврале этого года свидетельствуют о растущем накале 'словесной войны'. В связи со столь радикальными переменами неизбежно возникает вопрос: Что случилось? Почему мы еще недавно приветствовали зарождение нового американо-российского стратегического партнерства, а сегодня оказались на грани новой политической конфронтации?
Объяснить причины развития отношений между нашими странами 'по нисходящей' поможет один эпизод, не слишком известный в США.
26 октября 2003 г. Полночь. Рано утром Владимир Путин должен подняться на борт президентского самолета и вылететь в столицу Молдовы Кишинев. Там он планирует подписать с молдавским президентом Владимиром Ворониным важнейшее соглашение - так называемый 'меморандум Козака'. Этот документ должен положить конец двенадцатилетнему противостоянию между Молдовой и Приднестровьем - самопровозглашенной республикой на границе Молдовы с Украиной, населенной в основном этническими русскими и украинцами. Весной 2003 г. Путин назначил Дмитрия Козака - в то время он занимал пост замглавы Администрации президента - своим спецпредставителем в Молдове. Козак получил четкое задание: добиться урегулирования конфликта, 'замороженного' с 1993 г., после непродолжительной войны между центральным правительством и сепаратистским регионом. Результатом переговоров стал 'меморандум Козака', открывавший путь к мирному урегулированию за счет преобразования Молдовы в федерацию, в состав которой Приднестровье вошло бы как автономная республика, и придания русскому языку статуса второго государственного. Хотя националистические партии в Молдове такая перспектива возмутила, в целом договоренность выглядела вполне разумно - она позволяла сохранить территориальную целостность страны и одновременно покончить с давним кровавым конфликтом.
Однако незадолго до полуночи Путину позвонил Воронин. Он сообщил, что передумал, и отказывается подписать документ. Весьма удивленный Путин отменил визит в Молдову. На следующий день Москва узнала о причине, по которой Воронин столь неожиданно изменил свою позицию.
По версии Москвы, Хавьер Солана (Javier Solana), уполномоченный ЕС по вопросам внешней политике, оказал на Воронина сильное давление, отговаривая его подписать документ. По данным из других источников, у президента Молдовы якобы также состоялся телефонный разговор с тогдашним госсекретарем США Колином Пауэллом (Colin Powell). Запад четко давал понять: он будет недоволен, если Воронин поставит подпись под 'меморандумом Козака'. Позднее американские дипломаты отрицали факт разговора между Ворониным и Пауэллом. Тем не менее, в беседе со мной посол США в Москве Александр Вершбоу (Alexander Vershbow) подтвердил, что Вашингтон был против подписания документа.
Путин воспринял подобное вмешательство США как личное оскорбление. Оно расценивалось как свидетельство о том, что Вашингтон пытается ослабить влияние России на постсоветском пространстве, и, стремясь заручиться помощью Москвы в войне с террором, не желает прислушиваться к ее мнению. Все это было тем более непонятно если учесть, что спор шел о судьбе 400000 русских и украинцев в Приднестровье - регионе, о котором 99% американцев никогда не слышали. Конечно, к октябрю 2003 г. партнерство между Путиным и Бушем уже подтачивали разногласия между Вашингтоном и Москвой по целому ряду вопросу, и данный эпизод не был чем-то из ряда вон выходящим. Однако описанная мною история, судя по всему, стала неким переломным моментом, после которого Путин начал всерьез пересматривать свой прежний подход к партнерству между США и Россией.
Есть немало оснований утверждать, что первоначально Путин крайне серьезно относился к идее стратегического партнерства с Соединенными Штатами. Да, человек, с которым Джордж У. Буш встретился в столице Словении, в прошлом служил в КГБ, но в первую очередь он был реалистом и прагматиком. Кроме того, он был полностью готов отбросить взаимные претензии, накопившиеся между Вашингтоном и Москвой в последние годы пребывания у власти администрации Клинтона. Он надеялся начать контакты с Бушем с чистого лица.
Предложив США полномасштабную помощь после 11 сентября, Путин шел на значительный политический риск. В конце сентября 2001 г. он провел в Кремле заседание с участием двух десятков ведущих российских политиков, и лишь двое из них высказались за поддержку Америки в ее войне с террором, а остальные утверждали - это проблема американцев и война американцев, в которую России не следует втягиваться. Путин поступил вопреки этим рекомендациям. Россия не только способствовала созданию американских баз в Центральной Азии, - что было уже немало с учетом ее влияния в регионе - но и разрешила американским военным самолетам пролеты над российской территорией, а, по некоторым сообщениям, даже позволила США перебрасывать оборудование для новых баз по суше после выгрузки во Владивостокском порту. Россия задействовала свои контакты с афганским Северным альянсом, убедив его наладить тесное взаимодействие в американскими войсками. Кроме того, Путин распорядился, чтобы российские спецслужбы поделились с американскими коллегами важнейшей информацией о террористах и радикалах-исламистах.
Путин также продемонстрировал готовность покончить с наследием 'холодной войны' и учесть приоритеты США по другим вопросам. К ноябрю 2001 г. был закрыт разведцентр в кубинском Лурдесе, державший под контролем 70% территории США. Но, самое главное, при всех своих возражениях против планов Вашингтона по созданию общенациональной системы противоракетной обороны, он не стал раздувать скандал в связи с выходом США из Договора по ПРО.
В ответ Путин надеялся на неформальное обязательство США не препятствовать осуществлению Россией своих приоритетных задач, когда речь шла о вопросах, не имевших важного значения для Америки. Однако он обнаружил, что у США есть интересы повсюду, даже в регионах, где их вроде бы быть не должно. Вернемся к Молдове. Для российских экспертов остается загадкой, какую стратегическую важность для Вашингтона может представлять эта крохотная страна. Тем не менее, стремление администрации Буша ставить палки в колеса путинской политики в отношении этой страны говорило о многом. Кроме того, этот эпизод стал лишь одним из пунктов в растущем списке претензий к администрации США, связанных с безудержным расширением НАТО, неспособностью отменить поправку Джексона-Вэника, двойными стандартами по Чечне, инстинктивной поддержкой антироссийски настроенных лидеров в соседних странах, нежеланием всерьез делиться разведданными - и этот перечень можно продолжить. Со временем Путину стало гораздо труднее утверждать, что между двумя странами существует настоящее партнерство, поскольку в Москве усиливалось ощущение, что Вашингтон учитывает российские интересы лишь на словах, а на деле упорно осуществляет собственную политическую программу независимо от того, какой ущерб это может нанести отношениям с Россией.
С особой наглядностью это проявилось в отношениях между Россией и НАТО. В 1989-91 гг. я работал консультантом в Международном отделе ЦК КПСС, и входил в горбачевскую команду спичрайтеров и аналитиков по внешнеполитическим вопросам. Многие из нас тогда думали, что после окончания 'холодной войны' путь вперед связан с формированием новой Европы без противостоящих друг другу блоков, где не будет прежнего антагонизма и конфронтации. Возможно, эти ожидания были наивны, но такая перспектива была весьма заманчивой. В начале 1990-х в Москве большой популярностью пользовалась идея тесного партнерства, даже альянса с Соединенными Штатами. Хотя 'холодная война' завершилась крахом Варшавского договора и распадом СССР, новая российская элита исходила из предположения, что с демократической Россией не станут обходиться как с побежденной страной. Напротив, мы считали, что она войдет в западное сообщество как новое государство, решительно порвавшее с коммунизмом. И громовые аплодисменты, которыми стоя приветствовали Бориса Ельцина обе палаты Конгресса в июне 1992 г., когда он впервые приехал в США в качестве президента демократической России, казалось, подтверждали эти ожидания.
К сожалению, все история отношений между Россией и НАТО сводится к нарушенным обещаниям, гарантиям и обязательствам. В марте 1999 г. НАТО нарушила обязательство о координации действий с Россией, напав на Югославию вопреки возражениям Москвы. Это явно противоречило Основополагающему акту Россия-НАТО, подписанному в Париже 28 мая 1997 г. (2) Акт также содержал гарантии НАТО, что на территории новых членов альянса не будут размещаться иностранные военные базы, войска и ядерное оружие. Таким образом, когда в декабре 2006 г. было объявлено о планах США разместить на территории Польши военную базу системы ПРО, а в Чешской Республике - радиолокационную станцию, это было воспринято как очередное нарушение Соединенными Штатами и их союзниками своих обязательств перед Москвой.
Возможно, эти элементы ПРО действительно предназначены для нейтрализации иранской угрозы, но если учесть, что в прошлом НАТО уже нарушала свои обязательства, следует признать: у Путина есть основания опасаться, что речь идет лишь о первых шагах по созданию будущей системы, направленной против российского ядерного потенциала. Эти основания только усилились после того, как к середине марта стало ясно, что американская администрация планирует разместить такие же радары еще и в Грузии, Азербайджане и на Украине.
Необходимо отметить также, что многие из нас поверили многочисленным гарантиям, предоставленным Москве западными лидерами в 1989-1990 г., относительно того, что в ответ на ее 'добро' воссоединению Германии НАТО откажется от расширения на восток. В этом случае 'НАТО не продвинется и на дюйм на восток от своей нынешней зоны ответственности', - такое заверение дал Михаилу Джеймс Бейкер (James Baker). А генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер (Manfred Werner), выступая в Брюсселе 17 мая 1990 г., отметил: 'тот факт, что мы готовы не размещать натовские войска за пределами германской территории, служит прочной гарантией безопасности для СССР'. Когда начали выдвигаться предложения о расширении НАТО, я постоянно подчеркивал, что решение альянса относительно продвижения на восток определит характер отношений между Россией и Западом на целую историческую эпоху. Тем не менее, у меня возникло впечатление, что присоединение восточноевропейских государств НАТО считает более важной задачей, чем интеграцию с Россией.
Стандартный ответ на аргументы против 'восточной экспансии' заключался в том, что соседи России чувствуют себя незащищенными. Однако, с учетом того, что 'холодная война' ушла в прошлое, а в Москве установился демократический политический строй, Россия явно не представляла военной угрозы ни для поляков, ни для чехов, ни для венгров. Варшава и Прага не могли назвать ни одного признака каких-либо агрессивных планов России в отношении Восточной Европы. Однако предложения предоставить этим странам гарантии безопасности вместо расширения НАТО были отвергнуты Вашингтоном и Брюсселем. В результате решение об их включении в Североатлантический альянс было воспринято Москвой как попытка, воспользовавшись относительной слабостью России, полностью вытеснить ее из Европы в стратегическом плане.
В 1990-х гг. я часто подчеркивал, что, расширяясь на восток, НАТО 'выталкивает' Россию из евроатлантического сообщества. С геополитической точки зрения Запад словно говорил России: 'Отныне ваша безопасность нас не интересует. Вы - сами по себе'. Высказывания, которые мне неоднократно приходилось слышать в ответ, поражали своей близорукостью: 'А как вы можете противостоять расширению? Подтянете войска на свою западную границу? Какие практические меры вы в состоянии предпринять?' Что же касается гарантий, предоставленных в 1989-1990 гг., то мне говорили, что они не закреплены в официальных договорах или соглашениях, и даже если западные лидеры, например Гельмут Коль (Helmut Kohl) или Джон Мэйджор (John Major) подтверждали заверения Бейкера и Вернера, это теперь не будет иметь никаких практических последствий.
Кроме того, возникает впечатление, что никакого предела расширению альянса на восток не установлено. В 1994-96 гг., нам, россиянам, давали понять, что этот процесс ограничится Польшей, Венгрией и Чешской Республикой. Тогда наши западные партнеры утверждали, что включение в его состав прибалтийских государств без согласия Москвы просто немыслимо. Однако через три-четыре года немыслимое вдруг стало вполне возможным. После этого нам говорили: 'Но уж на этом точно все. Никто в здравом уме не станет планировать включение в НАТО Украины или Грузии!' Но вот прошло три года после второй волны расширения, и мы уже слышим, что вопрос о присоединении Грузии и Украины заслуживает серьезного анализа. Никто, похоже, не задается вопросом: что выиграют США от вступления этих двух стран в НАТО? Ни одна из них не может оказать существенной помощи в нейтрализации главных угроз безопасности США и Запада, которые исходят от Ирана, Северной Кореи и международного терроризма. Кроме того, если говорить об Украине, то ее вступление в НАТО поддерживает лишь 20-22% ее граждан, а на востоке страны и в Крыму эта идея вызывает полное неприятие. Стоит ли рисковать партнерством с Россией ради того, чтобы чуть ли не силком втянуть в НАТО Украину? Или реальная цель расширения, как думает все больше людей в Москве, состоит в ослаблении России и вытеснении ее на обочину? Но если это так, то с реальным партнерством подобные действия, естественно, ничего общего не имеют.
Очевидно, уровень доверия между Москвой и Вашингтоном сегодня крайне низок. Российский министр иностранных дел Сергей Лавров недавно заметил, что Россия не 'обречена' на конфронтацию с Америкой. Тем не менее, он перечислил десять основных вопросов, где российские интересы вступают в противоречие с позицией США - от размещения системы ПРО в Европе до судьбы Косово. В какую же сторону мы двинемся дальше?
Сейчас идея стратегического партнерства с США пользуется в Москве значительно меньшей поддержкой, чем всего несколько лет назад. И эта ситуация не изменится, по крайней мере, до президентских выборов в Америке. Что же касается всех направлений, по которым Россия и Соединенные Штаты взаимодействуют - от проблем безопасности в Европе до 'иранского вопроса', то российская сторона сегодня считает, что американцы стремятся заручиться ее поддержкой, не давая ничего существенного взамен.
Попытки разъяснить суть американской политики, предпринимаемые в последнее время администрацией Буша, полностью обречены на провал. Визиты в Москву высокопоставленных чиновников, вроде февральских переговоров с Путиным советника по национальной безопасности Стива Хэдли (Steve Hadley), не приведут к какому-либо результату, пока Вашингтон не проявит готовности выслушать мнение России по тем вопросам, которые ее заботят, и действовать соответственно. Но насколько это вероятно? Будем откровенны: Москва не поддержит военные акции США против Ирана, если решение об этом будет приниматься только в Вашингтоне. И было бы столь же бессмысленно ожидать, что Соединенные Штаты откажутся от поддержки проамериканского и пронатовского лидера Украины просто для того, чтобы сделать приятное Москве.
Впрочем, еще можно надеяться на партнерство 'по расчету', без иллюзий, по некоторым ключевым направлениям, где у обеих сторон есть общие интересы - например в обеспечении режима нераспространения оружия массового поражения и борьбе с ядерным терроризмом. Ни США, ни Россия, к примеру, не заинтересованы в превращении Ирана в ядерную державу или обмене ядерными ударами между Индией и Пакистаном. Путин не отказался полностью от идеи партнерства с Соединенными Штатами, но он теперь несомненно предпочитает не грандиозные инициативы, а куда более ограниченное сотрудничество. Со времени его вступления в должность Россия вновь стала могущественной державой. Одна не только занимает лидирующие позиции в плане экспорта энергоносителей, но и обладает золотовалютными резервами в размере 400 миллиардов долларов (выйдя по этому показателю на третье место в мире, после Японии и Китая). Все это вызывает у нее ощущение самодостаточности, которого не было 15 лет назад. Сегодня куда вероятнее превращение России в самостоятельный 'центр силы' на международной арене - и многие считают, что иного выбора у нее просто нет. Москва более не потерпит партнерства с Соединенными Штатами по принципу 'улицы с односторонним движением' - когда Россия действует, как подобает партнеру, а Вашингтон чувствует себя вправе руководствоваться исключительно собственными задачами, оставляя ее интересы без внимания. Никаких перспектив вступления в НАТО или Евросоюз для нее не существует, и бесполезный Совет Россия-НАТО уже не спасет ее разрушающиеся отношения с альянсом.
В конечном итоге, масштабное партнерство между Россией и США - не говоря уже о союзе - представляется маловероятным, поскольку оно требует самоограничения и обязательств, на которые ни одна из сторон пойти не готова. Каждый союз состоит из лошади и всадника, и надо стремиться играть в нем роль последнего, заметил как-то Бисмарк. С самого начала было очевидно, что в отношениях с Москвой Вашингтон намеревался играть роль всадника. Однако Россия, обретая силу и уверенность, отвергла роль лошади. В обозримом будущем и для США, и для России целесообразнее всего договориться о сотрудничестве по конкретным вопросам, где их интересы совпадают, и смириться с тем, что другие направления открыты ветрам конкуренции. Пытаться втиснуть крайне сложные и многогранные отношения между Россией и США в искусственные рамки просто невозможно - да и бессмысленно.
Алексей Пушков - профессор Московского государственного института международных отношений, ведущий политической телепередачи 'Постскриптум', член президиума российского Совета по внешней и оборонной политике и обозреватель National Interest
__________________________________
(1) Robert Legvold, "All the Way", The National Interest, No. 70 (Winter 2002/03).
(2) Во втором разделе Акта говорится: 'Совместный Постоянный Совет обеспечивает механизм для консультаций, координации и в максимально возможной степени, по мере необходимости, для совместных решений и совместных действий в отношении вопросов безопасности, вызывающих общую озабоченность'. Среди прочего в Акте есть и пункт об отказе России и НАТО 'от применения силы или угрозы силой друг против друга или против любого другого государства, его суверенитета, территориальной целостности или политической независимости любым образом, противоречащим Уставу ООН и содержащейся в хельсинкском Заключительном акте Декларации принципов, которыми государства- участники руководствуются во взаимных отношениях'.
