May 25, 2007
На прошлой неделе, в день христианского праздника Вознесения, лидеры эмигрантской Русской православной церкви за границей согласились восстановить 'каноническое общение' с Московским патриархатом Русской православной церкви. Тысячи людей часами стояли, ожидая очереди своими глазами увидеть эту церемонию, проходившую в Храме Христа-Спасителя.
Однако значение этого события, очевидно, нельзя считать исключительно религиозным. Из тех, кто пришел на церемонию, можно было смело составлять справочник 'Кто есть кто в российской политике' - и мэр Москвы Юрий Лужков, и, конечно, главный вдохновитель сего события президент России Владимир Путин.
Во всем мире СМИ написали, что слияние церквей стало очередным шагом к преодолению трагического наследия российской истории. The New York Times назвала его 'символом окончания гражданской войны в России'. Однако в реальной жизни все гораздо сложнее: на кону стоят вопросы далеко не только богословского и морального характера. Многим кажется, что таким способом Путин строит новые сети влияния и использует церковь для связи с сообществами русских эмигрантов по всему миру.
Единая церковь, и отец ей Путин?
Если о духовных аспектах произошедшего на церемонии в основном говорили иерархи не самых высоких рангов, то патриарх Алексий Второй подчеркнул совсем другое: помолился Богу, но поблагодарил президента.
Что и неудивительно. Именно Путин первым сделал жест в сторону Зарубежной церкви, встретившись с ее руководством во время своего визита в Нью-Йорк. Слияние церквей - очередной его успешный проект по возвращению государству символов российского дореволюционного антикоммунистического прошлого - при том, что советские символы уже возвращены. С одной стороны - 'репатриация' колоколов Даниловского монастыря из Гарвардского университета, а также праха белого русского генерала Антона Деникина из Джексона (Нью-Джерси) и вдовствующей императрицы Марии Федоровны из Копенгагена; с другой - восстановление старого советского гимна и флага Красной Армии. Путин стал первым российским лидером, который ради укрепления собственной легитимности собрал в прошлом страны все, что было 'полезного'. Как ни крути, Русская православная церковь - во всех своих формах - есть одна из ключевых составляющих этого прошлого.
Сегодня, когда российская власть подвергается жестокой критике за свое авторитарное поведение, Путину нужны друзья - чем больше, тем, понятно, лучше. Также понятно, что готовая сеть из 323 приходов и два десятка монастырей в одних только США и около миллиона прихожан в тридцати странах мира даст России возможность оказывать более сильное влияние за пределами собственных границ - тем более что, по условиям подписанного соглашения, Москва теперь снова будет контролировать назначение епископов и будет иметь право как открывать новые приходы, так и закрывать старые.
Не все ясно и с моральными аспектами слияния, особенно для заграничной церкви, расположенной в Америке. После 1917 года, когда Россия стала коммунистической и атеистической страной, Зарубежная церковь во всем мире позиционировала себя как голос свободы русского православия. В 1920 году ее независимость была подтверждена мужественным патриархом Тихоном, пытавшимся противиться господству коммунистической идеологии.
Однако в 1927 году советское правительство бросило независимых иерархов церкви в тюрьму, а предстоятелем сделало митрополита Сергия (Страгородского (так в тексте - прим. перев.)), которому принадлежит позорное заявление о том, что 'радости и успехи Советского Союза - это наши радости и успехи, а его печали - это наши печали'. С того момента от российской церкви не прозвучало ни слова публичного протеста против действий государства. Церковь молчала даже тогда, когда власть топила страну в крови десятков миллионов людей, многие из которых были верующими, и тысячи из которых носили церковный сан. Руководство церкви постоянно называло Сталина 'мудрым вождем нашего Великого Союза, назначенным нам Богом'. В 1930 году, в самый разгар антирелигиозной истерии, Сергий объявил, что 'в СССР никогда не было преследований за религиозные убеждения, нет их и сейчас'.
Нынешний московский патриархат в полной мере унаследовал все эти черты из советских времен, и остается столь же бесхребетным. Патриарх Алексий не только не дистанцировался от политики Сергия, но и написал к его биографии, вышедшей в 2003 году, длинное предисловие, в котором он превозносит 'героический путь' Сергия и яростно отвергает критику политики 'умиротворения', исходящую от различных группировок как внутри, так и вне России. Он благословил строительство мемориального комплекса в память Сергия, в которую должны войти площадь, музей и памятник. В 2005 году Алексий направил поздравительное послание президенту Вьетнама в связи с тридцатилетием победы коммунистов во Вьетнамской войне, назвав эту дату 'славной годовщиной'. Такие же письма он посылал лидерам Кубы и Северной Кореи.
Пока Зарубежная церковь существовала независимо от московской, она, вольно или невольно, воспринималась как препятствие, не дававшее Москве единолично говорить от лица всей русской церкви. Зарубежная церковь постоянно осуждала сотрудничество Московского патриархата с Коммунистической партией, требовала более позитивной оценки дореволюционного антикоммунистического периода российской истории и была маяком надежды для православных в России, стремившихся к альтернативе.
Многие в Зарубежной церкви до сих пор не могут понять, как слияние вообще могло произойти. Этот процесс был исключительно закрытым; говорят даже, что объединению способствовали некоторые американские бизнесмены, имеющие связи в России. В связи с тем, что сейчас она признала первенство Москвы, возникает сразу несколько вопросов. Могут ли ее руководители заставить Москву отказаться от ставшего традиционным для российской церкви сотрудничества с Кремлем и КГБ? Сохранят ли они церковную собственность, которой владели последние 80 лет? Не будет ли московская церковь насаждать своих, прокремлевских руководителей для достижения неких политических целей? И прежде всего, смогут ли лидеры Зарубежной церкви остановить отток разочарованных верующих, который уже начался?
Все эти проблемы можно будет решить, если Зарубежная церковь использует весь свой статус для активного влияния на Москву. Однако то официальное братание, которое мы все наблюдали на прошлой неделе, говорит скорее о том, что вовсе не небеса улыбаются, глядя на союз церквей. Шире всех улыбается Кремль.
Надя Кизенко - адъюнкт-профессор истории в Университете штата Нью-Йорк (Олбани).
____________________________________
Русская объединенная церковь Путина ("Time", США)
Украинская демократия - это готовая к предательству власть плюс православизация всей страны ("День", Украина)
