Если честно, проект нового еэсовского договора сколько-нибудь сильных эмоций у меня не вызывает. И если бы лидеров 27 государств, собравшихся сегодня на саммит в Брюсселе, проверили на детекторе лжи, думаю, результат был бы таким же. Однако они должны делать вид, что все обстоит по-другому. Европа требует от них драматизма, выкручивания рук и взаимных упреков - только после этого все с чистой совестью смогут заявить об очередной победе интеграции, и, как при избрании Папы, продемонстрировать публике облачко белого дыма над брюссельским дворцом имени Юстуса Липсиуса [где проводятся саммиты ЕС - прим. перев.].
По всему континенту 'евроспорщики' - как 'скептики', так и 'мечтатели' - разыгрывают один и тот же фарс. Скептиков - их голоса громче всего звучат в Британии - в очередной раз одолевает кошмар 'Соединенных Штатов Европы'. Мечтатели, которых чаще встретишь, скажем в Италии, тешат себя мыслью, что некая 'хартия', закрепляющая основополагающие права, или что-то вроде нее, позволит снова раздуть угасающее пламя европейского федерализма.
В ходе этих дебатов происходит подмена понятий. Конкретное содержание документа, обсуждаемого на сегодняшнем саммите, спорщиков не волнует. Для них важно другое - насколько проект напоминает Евроконституцию, отвергнутую два года назад на референдумах во Франции и Голландии. Скептики утверждают, что затея с договором - намеренный обман: общественности предлагают конституционного 'волка в овечьей шкуре'. Мечтатели, как это ни парадоксально, придерживаются того же мнения, радуясь, что пламя интеграции разгорелось с новой силой.
Мне кажется, ни те, ни другие просто не удосужились прочесть проект, представленный нынешним председателем ЕС - Германией: это чисто прагматический документ, покрытый тончайшим налетом 'еврориторики'. Но спорщики до сих пор живут во второй половине 20 века, словно не заметив падения Берлинской стены и объединения Континента. Сколько еще можно повторять, что в нынешнем Союзе 27, а не 6, 12, или даже 15 стран-участниц? Что франко-германский 'локомотив интеграции' сегодня стоит на запасном пути? Что динамика политического развития ЕС полностью изменилась?
Страны бывшего коммунистического блока, составляющие сегодня треть членов Союза, не для того сбросили московское ярмо, чтобы 'раствориться' в другом сверхгосударстве. Маастрихтский договор, как давно уже поняли все, кто способен продраться сквозь дебри предвзятых мнений, был последней победой федералистов. Какими бы благородными (или зловещими, по мнению скептиков) намерениями ни руководствовались отцы-основатели Союза полвека назад, сегодня они уже не отвечают геополитической реальности.
Таким образом, на нынешнем саммите, в отличие от конца 1980-х, главный спор идет не о том, как подкрепить валютный союз политическим. Больше всего разногласий вызывает вопрос о количестве голосов каждой из стран-участниц в Совете министров ЕС. В центре дискуссии - соотношение сил между самими членами Союза, а не между национальными государствами и руководящими органами ЕС.
Если договор будет одобрен, его положения, при удачном стечении обстоятельств, позволят усовершенствовать процесс принятия решений в Брюсселе. Так, есть немало оснований в пользу введения поста назначаемого председателя Совета и объединения всех внешнеполитических функций в руках одного представителя ЕС. Подобные реформы не изменят характера Союза.
В основе всего этого лежит одна неприятная истина. Никакой договор, а уж тем более столь скромный, не способен внести строгую линейную симметрию в реальный мир со всеми его изгибами и поворотами. Неразбериха в отношениях между государствами и наднациональными органами ЕС - символ неизбежных противоречий и напряженности, с которыми сталкиваются все страны мира в результате ускорения темпов глобализации.
Одно из наиболее очевидных последствий 'нивелирования расстояний' - ослабление власти государства. Какую страну ни взять - везде правительства уступают часть своего влияния другим игрокам. Свобода торговли, возникновение транснациональных производственных цепочек и открытие рынков капитала сильно ограничивают их способность защитить отечественную промышленность и рабочие места протекционистскими мерами. Государственные расходы и налогообложение должны отвечать жестким параметрам, диктуемым международными финансовыми рынками. Однако эрозия государственной власти не ограничивается экономической сферой. Новые технологии, удешевление транспорта и связи, а также мощные миграционные потоки пробивают бреши в национальных границах. Ни одно государство уже не может в одиночку защититься от международного терроризма.
Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что происходит в Средиземноморье из-за потока нелегальных иммигрантов из Африки, бегущих от конфликтов и нищеты, одолевающих Черный континент, или поговорить с представителями разведслужб, выявляющих разветвленные транснациональные структуры джихадистских организаций. И этот список можно продолжить. Изменение климата, энергетическая безопасность, международная преступность, торговля наркотиками и людьми - все эти вопросы свидетельствуют о неизбежной взаимозависимости между странами.
Но одновременно - и это вызывает самую острую напряженность внутри Союза - незащищенность, порождаемая глобализацией, побуждает граждан требовать от правительств более активной защиты своих интересов. Избиратели хотят быть уверены, что люди, за которых они проголосуют, способны надежно укрыть их от глобализационных бурь. Чем больше открываются границы, тем активнее дает о себе знать национальная идентичность.
Люди попросту боятся потерять контроль над событиями.
'Совместный суверенитет', который представляется скептикам столь оскорбительным - один из способов, позволяющих национальным государствам вернуть утраченное влияние. Но политики не желают признавать необходимость такого обмена. Найти идеальный баланс между прагматическим сотрудничеством в рамках ЕС и эмоциональным давлением национального патриотизма невозможно по определению.
В этом смысле надеяться, что на саммите договор будет одобрен, следует вот по какой причине: после этого правительства стран-участниц, наконец, смогут начать обсуждение других проблем - тех, что по-настоящему интересуют избирателей. Ведь парадокс ситуации заключается в том, что сегодня Европа впервые за много лет может смотреть в будущее с большим оптимизмом. Политические дрязги последних месяцев и недель, среди прочего, отвлекают наше внимание от хороших новостей. Наши дела обстоят гораздо лучше, чем может показаться на первый взгляд.
Мы стали свидетелями двух важных перемен. Во-первых, после десяти лет фактической стагнации, самые мощные в экономическом отношении страны Континента - Франция и Германия - вновь переживают существенный экономический рост, и, во-вторых, к власти приходит новое поколение лидеров. Безработица, наконец, начала сокращаться, бюджетный дефицит снижается. Возвращение экономического процветания порождает большую уверенность и в политической сфере. У правительств стран ЕС появилось пространство для маневра, позволяющее идти на рискованные шаги.
Президент Франции Николя Саркози стремится к проведению реформ, и получил на это мандат избирателей. Германский канцлер Ангела Меркель, при всех трудностях, связанных с поддержанием правительственной коалиции, тоже старается подвести черту под прошлым. Соглашение по договору может стать прелюдией к 'тройственному альянсу' с участием этих двух лидеров и британского премьера Гордона Брауна (Gordon Brown). Все трое понимают, что Европе пора покончить с 'самокопанием' и активнее сотрудничать с другими странами и регионами. Оптимист может даже предположить, что Европе вполне по силам играть определяющую роль на международной арене. Не исключено, конечно, что здесь я сам впадаю в заблуждение. Но, может быть, время подтвердит мою правоту. Так или иначе, любые действия лучше, чем бесконечные споры, сколько у кого должно быть голосов в брюссельских структурах.
____________________________________
Поляки требуют больше голосов в ЕС в качестве компенсации за военные потери ("The Times", Великобритания)
Очередная попытка объединить Европу ("The New York Times", США)
