Многополярный и гетерогенный: именно таков мир, на пороге которого мы находимся. Так считает Тьерри де Монбриаль (Thierry de Montbrial), генеральный директор и основатель Французского института международных отношений (Ifri). В то время как США растеряли все козыри, полученные после падения Берлинской стены, начинается восход новых держав. Но один из самых главных уроков истории заключается в том, что непредвиденное происходит постоянно, объясняет Тьерри де Монбриаль.
_________________________________
- После торжества рыночной экономики и демократических достижений в Латинской Америке и в Восточной Европе, на повестку дня встают новые вопросы. Вы говорите об азиатской деспотии, некоторых беспокоит российская автократия. А есть ли будущее у демократии?
- Развитие по демократическому пути представляет сильную историческую тенденцию, которая в долгосрочной перспективе необратима. Хотелось бы также напомнить, что демократия включает в себя очень общие принципы - сменяемость власти, права человека, всеобщее избирательное право - способ применения которых может варьироваться до бесконечности. Для американца, например, некоторые французские реалии могут, несомненно, показаться мало демократичными. И наоборот. Затем, демократия не может быть навязана извне. Но Запад - США и Европа - имеет дурную привычку давать уроки демократии остальным странам. За исключением немногочисленных прозападно настроенных элит, большинство населения и политического класса в таких странах, как Россия или Китай, считают, что подобное поведение отдает неоимпериализмом. Я считаю так же. Необходимо, чтобы западные страны научились тонкому искусству находить равновесие между утверждением своих принципов и дипломатией, которая бы постоянно не говорила другим, что им нужно делать.
- Как этого достичь?
- Испытывать гордость за те ценности, которые мы решили защищать, и, что самое важное, совершать достойные поступки, которые вызывали бы уважение. Что не исключает, конечно, вмешательства в зависимости от конкретной ситуации.
- Согласны ли Вы с Бернаром Кушнером (Bernard Kouchner) министром иностранных дел Франции, который считает, что проблему Чечни нельзя решить, просто рассуждая о правах человека?
- Конечно. Я тем более доволен, что это сказал Бернар Кушнер, который одержим идеями о демократии и политике вмешательства. Здесь же он противоречит своим собственным утверждениям.
- В XX-ом веке доминировали США и их ценности. Будет ли Китай играть первую скрипку в XXI-ом веке?
- В течение более ста лет США благоволили обстоятельства. После экономического бума конца XIX-го века, в начале XX-го им на руку сыграла 'гражданская война в Европе', т.е. Первая мировая война, которая де-факто вывела Европу из игры. В промежутке между двумя мировыми войнами, доллар и фунт стерлингов вступили в битву гигантов, которая закончилась поражением фунта. Восхождение США в ранг великой державы было неуверенным, порою изоляционистским. До Второй мировой войны, которая закончилась 'холодной войной', американцы не проявляли горячего желания брать на себя эту роль. Потом ситуация изменилось. Несмотря на строительство единой Европы, падение советской системы выглядело как величайшая победа Америки. В это же время ее экономика динамично развивалась, несмотря на то, что в 1980-х годах предрекали упадок Америки. Итак, в последнее десятилетие XX-го века создалось впечатление, что мы живем в монополярном мире, пронизанном американским 'мягким влиянием', нравственным камертоном для всех остальных государств. На площади Тяньаньмэнь в 1989 году китайские студенты размахивали американским флагом. Но только наивные люди поверили, что весь китайский народ мечтал броситься в объятья США.
Сегодня, двадцать лет спустя падения берлинской стены, американцы растеряли свои козыри. При президентском правлении Джорджа У. Буша они утратили большую часть этого победоносного 'мягкого влияния', которое получили после краха советской системы в 1991 году. И в то же самое время мы являемся свидетелями восхода других держав.
- Вступаем ли мы в многополярный мир?
- Мы вступаем в многополярный, но также и гетерогенный мир. Я употребляю слово 'гетерогенный' в том смысле, который в него вкладывал Раймон Арон (Raymond Aron), который различал так называемую гомогенную систему, где государства разделяют одну систему ценностей, например, демократию - как это происходит в западной подсистеме - и гетерогенную систему, где ценности значительно разнятся между собой.
- Эта 'западная подсистема' действительно является гомогенной?
- Нужно понимать разницу между гетерогенностью и разнообразием. Страны-члены Евросоюза все очень разные, особенно после последней волны расширения Союза, но у нас общая культурная платформа, единые демократические концепции, которые мы унаследовали из исторического прошлого. Это разнообразие является богатством. Оно не противоречит единству, принцип которого, был, кстати, заложен в проекте европейской конституции. Зато мы можем говорить о гетерогенности между Европой и Россией или Китаем. В этом случае речь должна идти не о единстве, а о сотрудничестве. Если западные демократии ведут идеологическую партизанскую войну против других полюсов многополярной системы, эту битву можно заранее считать проигранной. И это порождает противоречия, которые могут повредить сотрудничеству, играющему жизненно важную роль в таких областях, как, например, борьба с терроризмом или глобальное потепление.
- Госсекретарь США Кондолиза Райс отрицательно относится к концепции многополярности . . .
- Совершенно верно. Наши американские друзья представляют собой невероятное 'смешение жанров': они глубоко идеологичны, что является цементирующим фактором их общества; в то же самое время они очень прагматичны, именно это их и спасает. После оккупации Ирака, миф о 'новом Ближнем Востоке', куда можно экспортировать демократию, является ярчайшим примером того, до какой степени слепоты может довести идеология, пусть даже намерения были самыми благими.
- Вы исключаете возможность появления единственной доминирующей державы . . .
- Вес полюсов пока еще остается очень неравным, и Соединенные Штаты останутся очень мощной державой в течение ближайших десяти-пятнадцати лет. Потом ситуация может развиваться по нескольким сценариям. Китай, если не случится чего-либо непредвиденного, может через двадцать-тридцать лет стать главной мировой державой. Сможет ли он сохранять темп своего экономического роста? Возможно, но в этом нельзя быть уверенным на сто процентов. Один из самых главных уроков истории заключается в том, что непредвиденное случается постоянно. Вспомните о Германе Кане (Herman Kahn), основателе знаменитого Института Хадсона, чей труд о термоядерной войне вдохновил Кубрика на создание фильма 'Доктор Стрейнджлав'. В 1970 годы он предсказал, что двумя главными мировыми державами конца XX-го века станут . . . Бразилия и Иран.
- Индия тоже просыпается. Как Вы считаете, будет ли она играть важную роль?
- Индия относится к другой категории. Ее существование само по себе чудо. Это - очень разноплановая страна, которая во многом обязана своей целостности двум империям, одна из которых сменила другую: Великие Моголы и Великобритания. Действительно, благодаря реформам 1990-х годов, Индия совершила экономический взлет. Тем не менее, ей предстоит решить важные проблемы развития страны. Сейчас Индия является региональной державой, но она не пытается, как Китай, включить в свое внешнеполитическое 'расписание' Африку, или даже Косово. Она не глобальная держава, разве только в коммерческом плане, где ее роль крайне важна. Как, впрочем, и Бразилии.
- А Россия может стать мировой державой номер один?
- В России периодически разгорается спор между 'западниками' и 'славянофилами'. После падения Советского Союза, этот спор был однозначно решен в пользу славянофилов. Что не означает, что он снова не вспыхнет через двадцать или тридцать лет . . . Даже вопрос о вступлении России в Евросоюз кажется затруднительным. Правда, он и не встает на повестке дня, потому что русские эту возможность исключают. Но, обратите внимание, здесь речь не идет об антизападном выборе. Русские хотят сотрудничать с Западом. Вот только у них создалось впечатление, что страны Запада, после победы над СССР, пытаются накинуть на них ярмо.
- Какое влияние может оказывать Франция на этот бурно меняющийся мир?
- Для того чтобы Франция продолжала играть значительную роль, нужно, чтобы она была сильной, и, соответственно, чтобы она провела реформы, которые сделают ее образцово-показательной страной. Лучший рычаг влияния для нее - это ее деятельность в рамках Евросоюза. Это не означает, что Франция может претендовать на главенствующую позицию, но она может стремиться играть важную и позитивную роль в процессе европейского строительства. В Европе существует потребность в 'доброй Франции', а не в 'обывательской Франции'. Правда, взор французских политиков зачастую не устремляется дальше границ Франции. Но это вопрос поколений. И факты диктуют свою логику. Президент Николя Саркози, например, уже изменил свою позицию по поводу Турции.
- С помощью каких конкретных шагов Франция может укрепиться в роли движущей силы Европы?
- Здесь крайне важным является продолжение институционного строительства. Я без колебаний поддерживаю так называемый упрощенный договор, который наследует от проекта конституции все, что может работать, и позволяет избежать сюрпризов референдума. По крайней мере, он позволяет двигаться вперед. Кроме того, я сильно верю в совместные политические проекты. Например, в оборонной области вклад Франции, Германии и Великобритании очень значителен. Также необходимо развивать все, что усиливает чувство европейского гражданства. Такие программы, как 'Erasmus', например, помогают рождению нового более интернационального поколения политиков. Сегодня Болгария находится практически 'на соседней улице'. При наличии шенгенского пространства, евро, мобильных телефонов, интеграция поэтапно совершится в течение ближайших двадцати лет, если мы, конечно, не наделаем много глупостей. И при условии, что мы создадим сильные культуру и институты, так как это наше слабое место. Именно здесь нужна работа гражданского общества. Необходимо создавать европейцев.
- Можно ли реализовать предложенную президентом Саркози идею о Средиземноморском союзе?
- Конечно, нужно создавать евро-средиземноморские связи. Об этом шла речь в течение десятилетий . . . Но как сделать так, чтобы различия между странами Магриба сохранились? Тут необходимо применить воображение. Что же касается Турции, то, с учетом обязательств, взятых на себя Европой, было совершенно необходимо начать переговоры.
В отношении Косово, мы поставили себя в очень сложное положение, представив план Ахтисаари, который предусматривает предоставление сербской провинции статуса независимости, как единственно возможное решение. В данный момент мы находимся в полном тупике. Правда, в отношении этого региона Европы не может не возникнуть совершенно справедливого вопроса: как предлагать Сербии, Черногории, Косово перспективы вступления в Союз, когда мы сами вынуждены поставить крест на подобном расширении, чтобы получить время для успешной интеграции новых членов? В настоящий момент, перспектив никаких нет.
- Какую позицию мы должны занять в отношении Соединенных Штатов?
- Мы не сможем добиться прогресса ни в одном вопросе, если будем в лоб противостоять США. Я в этом уверен уже давно, и война в Ираке только подтвердила мою точку зрения. Давайте возьмем Людовика XI Осторожного: чтобы его планы увенчались успехом, он хитрил, шел окольным путем . . . Мне очень нравится подход Николя Саркози: нужно объясняться в любви американцам, но при этом в отношениях между нашими странами не должно быть места снисходительности. Помимо всего прочего, существуют веские причины, по которым стоит находиться в самых лучших отношениях с США. Тем более, что новые члены Евросоюза по очевидным причинам, обусловленным историей, явно тяготеют к Америке. Если мы будем, как это случилось в 2003 году по поводу иракского вопроса, занимать прямо противоположные, неподготовленные позиции, мы не только не добьемся результатов, даже если и будем правы, но и в результате получим распри внутри Евросоюза.
- Разве во время войны в Ираке американцы не были глухи, как тетерева?
- Ну, администрация, по меньшей мере, точно ничего слышать не желала. Но демократы и некоторые республиканцы все же находились на другой волне. Сегодня существует возможность восстановить очень хорошие отношения с Соединенными Штатами. Пощечина, которую они получили на Ближнем Востоке, открыла им глаза на то, что, чтобы там ни говорил Дональд Рамсфелд по поводу 'Старушки Европы', они в нас нуждаются.
* Арон Раймон (1905 - 1983) - французский социолог и публицист, идеолог либерализма (Вернуться к тексту статьи)
_______________________________
США не смогут оставаться единственной в мире сверхдержавой ("The Baltimore Sun", США)
'Глобальное похолодание' из уст Владимира Путина ("The Sunday Times", Великобритания)
Ох уж этот загнивающий Запад! ("Liberation", Франция)
