Одно единственное слово может породить бурю. Чернила вскипают в ручках комментаторов, а канцелярии стран Западной Европы выражают свое неудовольствие далеко не самым дипломатическим образом.
Неужели Бернар Кушнер (Bernard Kouchner), упомянув об опасности войны, обусловленной иранским желанием создать бомбу, и о необходимости принять необходимые меры, чтобы этому помешать, совершил кощунство, свидетельствующее о его наивности и непрофессионализме?
Кушнера тотчас же пожурили его коллеги - Сергей Лавров в Москве и д'Алема в Риме (' Non si debba parlare de guerra in questo momento'. Не следует говорить о войне в данный момент). Берлин тоже не остался в стороне, правда, голос приглушил. Но, тем не менее, придется с этим смириться, кажущийся неуместным 'грубый промах' нашего 'French Doctor' , нового главы французской дипломатии, выражает мнение, которое вызрело не в одночасье.
Когда за девять месяцев до президентских выборов я вместе с Ясминой Резой (Yasmina Reza) и Паскалем Брюкнером (Pascal Bruckner) брали интервью у кандидата Саркози и расспрашивали его о главных составляющих внешнеполитического курса, который он собирался проводить, его ответ был четким и ясным: ' В настоящий момент иранский кризис, безусловно, является самым важным из всех международных кризисов'.
Прошел год, и теперь диагноз стал еще более точным. Чего требует эта насущная проблема? 'Твердости', - ответил будущий президент, который, судя по всему, не изменил своего мнения. Выступая перед послами Франции, собравшимися 27 августа 2007 года в Елисейском дворце, он упомянул об этой страшной угрозе и подчеркнул необходимость 'избежать катастрофической альтернативы: иранской бомбы или удара по Ирану'.
Новая 'твердость' Франции начинается с реформы терминологии, она отбрасывает эвфемизмы и лингвистические табу: если действительно существует опасность войны, не нужно бессознательно устранять ее из своего поля сознания, но напротив, ее нужно назвать, отчетливо говорить о ней, чтобы сделать все возможное, чтобы остановить эскалацию, пока дело не дошло до 'катастрофической альтернативы'.
Момент был рассчитан точно: Бернар Кушнер бросил свой булыжник в болото дипломатических недомолвок и произнес слово 'война' накануне своего визита в Москву. Главный адресат его послания - его российский коллега, который протестовал, но посыл понял: если Москва будет продолжать блокировать любые эффективные санкции, призванные придать больший вес пока еще 'платоническим' увещеваниям Совета Безопасности, Франция вне рамок Совбеза найдет способ мобилизовать Евросоюз, доля которого в общем объеме внешней торговли Тегерана составляет пятьдесят процентов.
Может быть, жесткие экономические санкции остановят иранскую ядерную спираль. Короче говоря, Бернар Кушнер приглашает европейцев не обращать внимания на попытки Москвы потянуть время в ООН, и двигаться дальше.
Когда мудрец указывает на луну, дураки смотрят на его палец. Когда Кушнер говорит о 'войне', ряд европейских стран считает, что суть проблемы сводится к грубому слову, прозвучавшему как пистолетный выстрел посреди приглушенной атмосферы уважительных переговоров.
Мы узнали о подпольной и нелегальной деятельности Ирана, стремящегося перешагнуть порог военного атома, в августе 2002 года. С тех пор, несмотря на подтверждающую информацию МАГАТЭ, переговоры, которые велись в основном Лондоном, Парижем и Берлином, никаких результатов не принесли.
Пришло время честно взвесить риски. Так ли уж горит этот вопрос? Все эксперты единодушны в своей оценке технических возможностей иранской промышленности: ей хватит 2-4 лет, чтобы достигнуть точки невозврата. Значит, время не ждет. Но является ли перспектива ядерного Ирана достаточно волнующей, чтобы все демократии в срочном порядке мобилизовались и волей-неволей запретили бы этой стране сделать последний необратимый шаг? Или же стоит встать на точку зрения Жака Ширака (январь 2007 года): одной ядерной державой больше, одной ядерной державой меньше - все это не стоит того, чтобы непрестанно об этом тревожиться?
Безусловно, 'холодная война', в конечном итоге горячей не стала: в течение 45 лет, политика сдерживания блокировала военную эскалацию между обоими блоками. Правда, это равновесие террора сложилось не само по себе. Кризис следовал за кризисом, вплоть до кубинского (1961), где, по данным американских и российских архивов, игра шла на краю пропасти и едва не вышла из-под контроля Кеннеди и Хрущева.
Идея, что иранская бомба никоим образом не повлияет на мир во всем мире, является самой невежественной из иллюзий, тем более что Саудовская Аравия, Турция, Египет не потерпят иранскую ядерную гегемонию и, в свою очередь, нарушат договор о нераспространении ядерного оружия. Представляете, какой ущерб может быть нанесен!
На этом небольшом клочке земли под названием 'Ближний Восток', где границы определены нечетко, где переплетаются общинные интересы, где сосредоточены огромные теологические и нефтяные проблемы, тегеранские 'мастеровые' собираются, возможно даже не отдавая себе в этом отчет, развязать гражданскую ядерную войну.
Неужели ситуация в Ираке так никого ничему не научила? Людям кажется, что они понимают, о чем говорят, когда рассуждают о 'партизанской войне', о 'вьетнамизации' и т.д. Они ошибаются. Испанская партизанская война против Наполеона, движения сопротивления гитлеровским войскам, антиколониальные восстания были направлены в первую очередь против иностранной армии, затем против 'коллаборационистов', и, иногда, затрагивали население, чтобы запугать его и заставить действовать.
В Ираке цели расставлены по обратному ранжиру. Американские военные не являются приоритетной целью: за четыре года их погибло 3700 человек. Зато в иные 'горячие' месяцы погибают до 3000 иракцев, в первую очередь женщин и детей, от руки не американцев, а так называемых 'партизан'. Американцы пребывают в растерянности, потому что столкнулись с врагом, способным до бесконечности убивать своих - чем больше я их убиваю, тем сильнее твое поражение. Невозможно защитить каждого иракца от этого терроризма, направленного на всех и каждого.
Хаос сильнее вертолетов, танков и денег. В России применялась стратегия 'выжженной земли', которая прокладывала дорогу завоевателю. Сегодня поджигатели, убивающие других и себя, проводят новую неумолимую стратегию 'выжженного населения'. Здесь речь идет не о сопротивлении оккупанту, даже не о гражданской войне, а о более дьявольском деянии - абсолютной войне против гражданского населения.
Вряд ли эти пустяки вызовут слезы на глазах у иранских мулл, которые заявляют устами 'умеренного' Рафсанжани, что готовы пожертвовать 15 миллионами своих ради теологической славы - уничтожения сионистского государства, обязательного шага, предваряющего всеобщую охоту на крестоносцев и неверных.
Принесение в жертву своих соотечественников и самих себя, систематическое саморазрушение народа до той поры, пока не стихнет ярость осажденных - все это не является новоявленной патологией. Коллективная жестокость, приводившая в ужас Монтеня, кровь, опустошение и смерть, которые описал Гриммельсхаузен (Grimmelhausen) напоминают нам, что эта 'чума' пришла из Европы. Но пока еще ни у одного из неистовых не было наших ядерных игрушек.
* Кушнера часто называют 'French Doctor', потому что он, медик по образованию, стал одним из основателей международной организации 'Врачи без границ'. (Вернуться к тексту статьи)
* Гриммельсхаузен (около 1621 - 1676), немецкий писатель. В романе "Симплициссимус" (1669) дал картину опустошения и одичания страны, зверств ландскнехтов и страданий крестьян, выразив народный протест против феодальных войн, религиозной нетерпимости и социальной несправедливости.
____________________________
Андре Глюксман: 'Господин Горбачев - это я!' ("Le Monde", Франция)
Андре Глюксман: 'Сколько дивизий у Каспарова?' ("Le Figaro", Франция)
