В путинской России жертвы 'большого террора' все еще боятся рассказывать о своих судьбах (Орландо Файгс рассказывает о своей новой книге, посвященной сталинской эпохе)
Сталин умер в 1953 г.; тело 'отца народов' лежит у Кремлевской стены, но его призрак тревожит нас и сегодня. В этом я убедился за последние пять лет, которые провел в разъездах между Москвой и Лондоном, интервьюируя последних оставшихся в живых жертв 'большого террора' - людей из поколения, которого уже скоро с нами не будет. Это была уникальная возможность: ведь средний возраст тех, кто рассказал нам о своих судьбах, - 80 лет, и многие не дожили до публикации книги. Люди передавали нам письма, много лет хранившиеся в тайниках, дневники - порой зашифрованные, целые коробки фотографий.
Тоня - ей за шестьдесят - показала мне старое полотенце: узор на нем ее мать вышивала в лагере. Раньше она никому не рассказывала о том, каково это, быть дочерью 'врага народа' - боялась, что ее посадят. Вскоре я осознал: в семьях, пострадавших от репрессий, у детей появляется 'наследственный', постоянный страх. Он передается из поколения в поколение, заставляя людей инстинктивно переходить на шепот или держать язык за зубами.
Поэтому скрытность и ужас перед возможной карой не умерли вместе со Сталиным - диктатором, жертвами которого, по оценкам, стали 25 миллионов человек. Как выяснила наша команда исследователей, и через 15 лет после крушения СССР в путинской России этот давний страх никуда не исчез.
Нашей задачей был сбор документов из семейных архивов для общества 'Мемориал' - благотворительной организации, созданной при Михаиле Горбачеве: она представляет интересы жертв политических репрессий и создает интернет-архив. В общей сложности нам было передано более 200 семейных архивов; мы также взяли 500 с лишним интервью. Собранные материалы легли в основу книги 'Говорящие шепотом' (The Whisperers), о частной жизни в сталинской России. Мы предложили участвовать в проекте тысяче с лишним человек; лишь половина согласилась. Насколько я знаю, моя книга будет переведена на 15 языков, но в России она скорее всего не выйдет. Вряд ли у кого-то из издателей хватит смелости ее опубликовать: отношение Путина к этому периоду можно сформулировать фразой 'незачем ворошить прошлое, надо двигаться вперед'.
Тем, кто согласился на интервью, приходилось помогать преодолеть укоренившийся с детства страх перед откровенными беседами с незнакомцами. Наши вопросы касались 'запретной зоны', в которую люди, пережившие террор, прежде не осмеливались вторгаться. Как выглядела реальная жизнь при сталинском режиме? Каково это - жить в условиях 'нравственного компромисса'? Какие ощущения вы испытывали, когда вашего отца арестовывали как 'врага народа'? Или когда муж устраивал так, чтобы любовник его жены бесследно 'исчез'? И как удавалось примирить ваш личный опыт с тем, что внушали вам власти?
Все это были 'неудобные' вопросы, напрямую затрагивающие самое сокровенное в жизни людей. Ведь мы говорили о семейных отношениях, о любви, о доверии и предательстве. Нас интересовало укоренение сталинистских ценностей, явление, которое российский историк Михаил Гефтер называл 'сталинизмом, проникшим в каждого из нас'. Прослушивать записи интервью нелегко: зачастую люди не могут сдержать рыданий.
Благодаря нашему упорству - порой с интервьюируемыми приходилось беседовать по десять раз - люди постепенно 'раскрывались'. Многие наши пожилые собеседники, всю жизнь прожившие в обществе, где миллионы отправлялись в лагеря за неосторожное слово, подслушанное доносчиком, с особой настороженностью воспринимали тот факт, что исследователи пользовались микрофонами (этот прибор у них прочно ассоциировался с КГБ) - хотя им было отлично известно: мы представляем 'Мемориал' - организацию с высочайшей репутацией, помогающую людям разыскивать сведения о судьбе о пропавших родных. Некоторые боялись 'сказать что-то не то', или не желали чересчур откровенничать, опасаясь неприятностей. Кое-кто по этим причинам вообще отказывался продолжать участие в проекте. Другие крайне агрессивно реагировали на вопросы о своих политических взглядах в советскую эпоху: 'Вы что, под арест нас хотите подвести?' Временами создавалось впечатление, что мы вернулись в тридцатые годы.
Семидесятивосьмилетняя Нона Панова из Санкт-Петербурга, увидев наш микрофон, буквально впала в истерику. Мы беседовали уже четыре часа, прежде чем она его заметила. 'Меня же арестуют! - кричала она. - Меня посадят!' Она была уверена, что и сегодня ее могут отправить в лагерь где-нибудь на северо-восток Сибири. В конечном итоге Панова все же согласилась продолжать участие в проекте. Как и многие другие собеседники, она сказала нам - этой ночью ей не заснуть. Такая вот 'устная история' - по-прежнему живая, кровоточащая.
Именно 'врожденный' страх помешал следующему поколению россиян присоединиться к диссидентскому движению. Людей, оказывавших активное сопротивление режиму, было ничтожно мало. Эта ситуация актуальна и сегодня: если Путин решит изменить конституцию, волны массовых протестов не последует. Постсоветскому обществу свойственен определенный конформизм, и это играет на руку авторитарной власти. После периода гласности в девяностые, при Горбачеве и Борисе Ельцине, многие жертвы репрессий считают, что сегодня, при Путине, на них обращают все меньше внимания.
Еще несколько лет назад все обстояло по-другому. Ельцин позаботился о том, чтобы жертв сталинских репрессий официально признали пострадавшими от рук властей, обеспечив принятие закона об ответственности государства за причиненный им 'моральный ущерб'. Пострадавшие получали компенсацию на федеральном уровне. Теперь государство молчаливо отказывается от этого признания, и 'правила игры' втихомолку меняются.
Одновременно сам 'Мемориал' подвергается давлению в рамках путинской кампании против НПО, получающих финансирование из-за рубежа. Нынешний президент предпочитает говорить о достижениях сталинской эпохи - прежде всего победе, одержанной в 1945 г.
На мой взгляд, молодые россияне стремятся просто забыть советское прошлое, но сможет ли в стране утвердиться демократия без исторической правды и примирения? Сталинизм часто сравнивают с нацистской диктатурой. Но последняя просуществовала всего 12 лет, и с тех пор немцы не перестают задавать самим себе 'неудобные' вопросы. В русском языке человека, говорящего шепотом, можно называть по-разному. Есть слово 'шепчущий', означающее, что человек понижает голос из страха, что его подслушают, а есть слово 'шептуны' - те, кто за спиной у людей доносит о них 'на ушко' властям. В сталинскую эпоху все советское общество состояло либо из тех, либо из других. И последствия этого ощущаются до сих пор.
________________________________
Массовый убийца. Логика с двойным дном ("Time", США)
Был ли Сталин великим полководцем? ("Front Page Magazine", США)
'Идейные' убийцы: Ленин был не лучше Сталина и Гитлера? ("The Washington Post", США)
