Friday, October 5, 2007; A21
На этой неделе пятьдесят лет назад Америку встряхнуло так, что она разом вышла из состояния технологического самодовольства. Сделал это 180-фунтовый алюминиевый шарик, попискивавший на орбите над головами американцев. Спутник стал для страны шоком, потому что до этого мы всегда считали Россию большим, чрезвычайно сильным, но неуклюжим медведем. Медведь измотал нацистов, медведь был способен в умопомрачительных количествах производить сталь, но у нас было то, чего у него не было ни капли — ум и смекалка. И вот в один прекрасный день мы просыпаемся и видим, что он обогнал нас в космосе, повесив над нашими головами первый орбитальный спутник Земли с того момента, как Господь повесил там луну, чтобы нам приятно было ходить в прилив под парусом.
В то время все думали, что Советы раз и навсегда обогнали нас в техническом отношении. Однако вскоре оказалось, что оснований для паники все-таки нет. В конце концов, спутник не был особенно 'точной наукой'. Свою неспособность сделать ядерные боеголовки меньше — где как раз нужны и ум, и изобретательность — Советы компенсировали разработкой больших ракет. Просто в какой-то момент им удалось создать достаточно большую ракету, чтобы забросить на орбиту кусок металла.
Мы даже не понимали тогда, как нам повезло, что они запустили спутник. Начавшаяся вроде паника принесла нам богатейшие плоды. Боясь, что мы отстанем от коммунистов, федеральное правительство открыло все денежные шлюзы ради укрепления математического и технического образования, и в результате у нас появилась огромная когорта ученых, давших нам не только 'Аполлоны' и Луну, но и ставших предвестниками информационной эры. Например, агентство ARPA, созданное всего через несколько месяцев после запуска Спутника создало ARPANET, превратившийся в интернет и до сих пор обеспечивающий Америке мировое технологическое доминирование.
Запуск Спутника вызвал и еще одно знаменательное событие. Двумя годами ранее президент Дуайт Эйзенхауэр уже предлагал ввести систему 'открытого неба', в рамках которой обе стороны, США и Россия, разрешали бы полеты разведывательных самолетов над своей территорией, чтобы и та, и другая стороны точно представляли себе военные возможности друг друга, снимали бы разного рода неопределенности и усиливали бы сдерживающий эффект вооруженных сил. Тогда советский лидер Никита Хрущев с ходу отверг это предложение, но с приходом орбитальных систем его возражения перестали иметь какое бы то ни было значение. К 1960 году у нас уже был первый действующий разведывательный спутник.
Однако самым удачным исходом для нас стало то, что Советы вообще первыми вышли в космос. Когда Спутник пролетел над территорией Соединенных Штатов, а Эйзенхауэр не сказал ни слова про нарушение территориального суверенитета, в мире раз и навсегда установился принцип отношения к орбитальному пространству как к столь же свободной и открытой для всех территории, как открытое море. Если бы мы обогнали русских и вышли на орбиту первыми — а мы отстали от них всего на несколько месяцев — Хрущев практически наверняка заявил бы протест против нашего присутствия над суверенной советской территорией и оставил бы за собой право в какой-то момент (который, правда, с технической точки зрения мог бы настать бы лишь через много лет) сбить нас.
Спутник и начавшаяся с его запуском космическая эра вызвали к жизни еще одно в высшей степени любопытное и совершенно неожиданное обстоятельство. До Спутника мы, читая фантастические романы о проникновении в космос, дружно думали, что стоит человечеству сделать один шаг — как ему тут же захочется сделать второй, прочь от Земли, на Луну, Марс и другие планеты. Но этого не случилось. От Спутника до Луны прошло всего 12 лет, затем некоторое время мы оставались там — а затем, как ни удивительно, вернулись обратно.
Это последнее обстоятельство объясняется как техническими и бюджетными, так и политическими причинами. Но самая серьезная из них — психологическая. В космосе, господа, холодно. Недавно вышел пострясающий документальный фильм 'В тени Луны' ("In the Shadow of the Moon") с воспоминаниями тех людей, кто первыми ступили на Луну. Они много говорят о ее красоте, ее величии — но также вспоминают и ее холод, и ее одиночество. Один из астронавтов особенно пронзительно вспоминает, как, оказавшись на лунной поверхности, он был поражен мыслью о том, что он и его товарищ — одни, совсем одни в целом мире.
На Земле можно бродить по самой большой пустыне — но при этом в душе всегда остается надежда на то, что там, за горизонтом, может быть, появятся люди. На Луне ничего этого нет. Там есть пыль, камни и вечность — и больше ничего. Ты понимаешь это, в один голос говорят все астронавты, смотришь в это черное лунное небо, видишь этот прекрасный, теплый и такой хрупкий бирюзовый шарик — и тебе нестерпимо хочется туда. Домой.
Астронавты сделали то самое знаменитое фото 'Восход Земли', которое передает это нестерпимое 'чувство дома'. 'Восход Земли' не просто стал одним из начал экологического движения — он, будто смеясь в душе над человеками, в самом начале движения в космос заронил в них любовь не к его бескрайним пространствам, а к собственному дому.
Что ж, чего еще было ожидать от тех, кто впервые за 200 тысяч лет покинул колыбель жизни. Но настанет время — и мы переживем этот страх. От Колумба до Джеймстауна прошло всего сто пятнадцать лет. Наше поколение слишком привязано к Земле — но пройдет не так много времени, и придет новое поколение. Которое пойдет вперед и не будет оглядываться назад.
______________________________________
Спутник как предостережение ("Los Angeles Times", США)
Пип… пип… пип… ("Los Angeles Times", США)
Спутники-шпионы: ответ Америки на запуск Спутника ("Liberation", Франция)
