Часть 3. Между Куршевелем и Оптиной Пустынью
* * *
Эпиграф: 'Наша демократия перешибает ихнюю, как лом соплю.'
(Из книги 'МЫ . . . их!')
_________________________________________
Россия остается ферзем на мировой шахматной доске
Россия представляет собой цивилизацию, подобную материку. Не мост между Востоком и Западом, не черная дыра, не светлое будущее мира, а самостоятельная цивилизация - одна из самых сильных. Русские в силу своих исторических и цивилизационных особенностей - это 'смесь всех со всеми', живое воплощение застенчивой европейской мечты о мультикультурализме, реализованное уже сотни лет назад. Запад сегодня пытается искусственно строить то, что в России давно сложилось естественно.
Государство российское в силу двух вышеназванных тезисов живет и развивается по своим понятиям и законам, и никто ему не указ. Кроме Карамзина, Ключевского, Данилевского, Хомякова, Костомарова - далее по списку. Законы эти были весьма подробно изучены нашими высокообразованными предками и мало изменились - их нужно просто вспомнить. Между прочим, хронологически последним русским автором-историком, который лично на меня произвел сильное впечатление, стал Павел Судоплатов.
Россия в своих попытках усвоить модель европейской либеральной демократии воспроизводит формальные и не самые существенные черты этой модели. Содержание же исполнения 'демократии' остается русским, соответствующим русскому цивилизационному коду и народному характеру - менталитету.
Демократия в России поэтому никогда не будет признана 'настоящей' ни Европой, ни Америкой - как русскими, я надеюсь, никогда не будут признаны заслуживающими доверия ни американская мечта, ни американская свобода, ни голландская эвтаназия.
Россия и Запад таким образом всегда будут недовольны друг другом, ибо слишком отличны цивилизационно. Несмотря на взаимное недовольство, Россия и Запад не перестанут друг от друга учиться. Но кто от кого успеет научиться и чему именно - покажет время.
России бессмысленно и вредно связывать свои планы и действия с чужими моделями, которых русские к тому же не знают, хотя массово уже давно не ленивы и очень любопытны. Не знают, потому что чувствуют бесполезность изучения принципиально чужеродного.
Россия нужна Европе и Америке больше, чем наоборот. Этот вопрос, кто кому нужнее, будет стоять с каждым годом все острее, но тенденция очевидна - Россия остается ферзем на мировой шахматной доске, у нее больше всех возможностей, шире всех простор для маневра.
Россия знает и понимает Запад качественно лучше, глубже и проницательнее, чем наоборот. Так сложилось исторически, французские гувернантки и немецкие бонны русских дворян и сегодня служат службу России. Как и миллионы сегодняшних русских, выбравшихся вдруг заниматься собирательством по всему миру. Одному Богу известно, чего они по миру насобирают.
Все ускоряющееся движение человечества навстречу новому, неизбежно взрывному и катастрофическому развитию, которое может уже завтра выглядеть как война всех против всех, требует от России и русских создания и обоснования своей самобытной и устремленной в будущеее модели общественного устройства, дающей России и русским шансы на выживание. На сегодняшний день такой моделью располагает только Китай. Догнать и перегнать желтых братьев - новый лозунг наших дней. Не в количестве сшитых трусов на душу населения, а в эффективности общественного механизма.
Не надо придумывать Власть
Общественное устройство (социальную модель) нельзя выдумать за письменным столом, хотя из попыток сделать именно это сотканы все так называемые общественные науки. Последней попыткой выдумать новое устройство является глобализм. Выдумываются однако не модели, а более или менее удачные описания существующих процессов, которые обычно даже не столько авторы, сколько их последователи склонны выдавать за универсальное пророчество. Так было с марксизмом, добротным экономическим учением, ставшим потом ленинизмом, сталинизмом, троцкизмом, маоизмом. Так происходит с демократией и правами человека. Так обязательно будет и с глобализмом.
Выдумывается и чрезмерно преувеличивается способность человека произвольно менять социальные процессы. А потом Пол Пот прикажет кхмерам убивать друг друга мотыгами, и весь мир содрогается и спрашивает: 'Что это было?'
Любое человеческое сообщество рефлекторно, автоматически порождает некое общественное устройство, описываемое словом Власть. Даже если людей всего двое, в их сообществе обязательно присутствует Власть, выросшая из сути их отношений. Этот вечный рефлекс самопрорастания Власти не дает возможности подготовить и осуществить новую Власть научно, по рецепту, но и не освобождает от попыток понять, как все-таки это происходит, зачем, почему. И нельзя ли направить стихию Власти в лучшем направлении.
Размышления о выборном единодержавии в России - одна из таких попыток.
О власти и майоре Джонсе
Грэм Грин в романе 'Комедианты' исчерпывающе точно описал механизм спонтанного, но не случайного возникновения Власти. Мелкий проходимец, представлявшийся всем как майор Джонс, вдруг был поставлен перед неприятной обязанностью возглавить бежавших в горы Гаити темнокожих повстанцев, поверивших в то, что он действительно майор, а значит 'военспец' и должен командовать. Майор Джонс, которого рок вдруг определил в командующие непонятно зачем восставших гаитян, не может отказаться - повстанцы его не поймут, обидятся и от обиды наверняка пристрелят. Он получает в руки Власть помимо своей воли, неожиданно - но отнюдь не случайно. Ведь он сам себя 'назначил' в майоры, никто за язык не тянул. Сам назвался груздем. . .
Многие правители на пути к Власти пережили похожую ситуацию и какое-то время были майорами Джонсами - то есть должны были недобровольно взять Власть в руки под страхом смерти. А потом они или начали побеждать и стали людьми Власти, или их порвали недовольные повстанцы.
Повествование Грэма Грина есть художественное изображение объективного и понятного процесса, однако модель либеральной демократии, пока еще господствующая на Западе, с романтическим упрямством провозглашает нечто прямо противоположное. А именно - Власть, согласно общепринятому пока в Европе мнению, можно и нужно выращивать по рецептам, как рассаду для помидоров. И семенами для этой рассады служат навязшие у всех на зубах 'демократические ценности', которые все должны между собой разделять.
Демократия как сверхценная идея
На Западе как будто не замечают, что английское выражение to share democratic values (разделять демократические ценности) все больше напоминает финансовые пирамиды в духе time share-аппартаментов для простодушных желающих купить себе пожизненный отдых раз и навсегда. Не понимающих, что даже место на кладбище так купить не получится.
Когда незадачливый таймшерщик выложит круглую сумму и приходит 'разделить' с кем-то неизвестным такие красивые на цветной фотографии апартаменты, выясняется, что делить нечего. На месте обещанных аппартаментов вырыта яма неправильной формы.
Возникновение власти на Западе назойливо представляется как праздник победы Разума над Стихией. То есть сплошное вольтерианство и Просвещение. Разум якобы изобрел очень умные, бесконечно справедливые демократические правила, Суперправила, Сверхправила, лучше которых не было и не будет. Которые мы, правда, все время меняем, но, меняя, конечно же, строго соблюдаем. Или по крайней мере стараемся соблюдать. Или хотя бы притворяемся, что соблюдаем строго. И вот по этим правилам, которые добросовестный психиатр мог бы квалифицировать как бредовую сверхценную идею, мы все вместе празднично выберем власть.
Скажем с русской прямотой - по этим странным и весьма подозрительным правилам, которые якобы соблюдаются, которые нагло объявляются одинаковыми и для Дании, и для Албании, возникает демократическая власть - ненастоящая, фальшивая. Гомункул вместо живого зародыша. Получается театральная, балаганная власть эпохи общенародного жирования Запада, конец которой уже на расстоянии вытянутой руки.
В праздничность и справедливость демократической процедуры при этом верят все меньше и меньше людей в мире и в Европе в том числе. Я бы сказал жестче, если вы придете к нормальному, среднему европейцу с рассуждениями о справедливости демократической власти, то он будет смотреть на вас как на слабоумного, начнет раздражаться и может даже прийти в ярость. Но в демократию он пока еще все-таки верит - как в высокий принцип. Верит в свои свободы и права - и прав пока в своей вере. Пока это все есть и реально существует в его жизни. Множество прав человека и почти никаких человеческих обязанностей. Кончается, правда, но еще есть.
Так всегда было и будет - 'коммунистическая идея велика, благородна и справедлива, но вот какой-то Ленин (Сталин, Мао, Фидель, Ким ир Сен . . .) ее неправильно осуществили'.
Настоящая же власть, как младенец, рождается в муках. И если вдруг западный мир наводняют женщины с младенцами в руках, утверждающие, что роды для них так же веселы и приятны, как посещение фитнесс-клуба, то многие подумают, что в руках у них не живые младенцы, а купленные в магазине куклы. Такую куклу наклонишь вперед - и она скажет вместо 'мама' дежурную мифологему дня - какой-нибудь 'мультиэтнический мультикультурализм'. И что с нее взять - кукла и есть кукла.
О видах власти
Всегда и везде политическое мифотворчество намеренно отвлекает людей от сути, имя которой Власть, которая бесконечно многообразна, как многообразны сами люди. Внутри любой тюремной камеры бурлит и клокочет своя власть, полная особенностей и неповторимых нюансов. В настоящей тюрьме это власть суровая. Деспотия, диктатура, тирания - в каждой камере разная, но единая в своем многообразии. Единство это понятно всем обитателям тюрем без каких-то специальных лекций. И когда вдруг обитатели европейских тюрем начинают громко говорить о правах человека, это означает одно - тюрьмы превратились в дорогие санатории для асоциалов, со всеми смешными и страшными последствиями таких превращений.
Другая власть возникает на вечеринке или, как стало правильным говорить, тусовке какой-нибудь богемы в Сан-Тропе. Мягкая, нежная, незаметная, малоуловимая, но это тоже власть. Конечно, у обитателей тюремной камеры и у веселящейся богемы очень разные условия существования. Разная и власть.
В камере тюрьмы присутствие власти, поле власти ощущается ежесекундно. На вечеринке власти не видно вообще, ее присутствие там только угадывается, исходя из высказанного нами предположения, что там, где есть люди, есть и власть.
На вечеринке богемы, собравшейся по принципу случайного выбора, власть может вдруг оказаться в руках того, кто меньше других выпил или нанюхался, лучше соображает в данный момент и единовластно примет решение шампанского больше не подавать, потому что от него у всех отрыжка.
В тюремной камере необходим 'смотрящий' с набором качеств публичного политика, управляющий отношениями внутри камеры, вне камеры, с другими камерами и т.д.
К чему все сказанное выше? К тому, что пришло время определяться, что такое сегодня державная власть в России, на что эта власть похожа. На вечеринку богемы, на тюремную камеру, на военную карьеру 'майора' Джонса? Или на власть маршала Жукова в дни Сталинградской битвы? Или на власть генералиссимуса Сталина в Потсдаме? Или на власть иуды-Горби в Форосе? Или на нефтяные монархии Ближнего Востока?
Невозможно подойти к решению проблемы власти в России без ответа на вопрос - в какой ситуации эта власть возникает и какие задачи будет решать?
Власть и философия жизни
Вернемся на вечеринку в Сан-Тропе. Богатые люди собрались повеселиться. Власть нужна этим людям только для того, чтобы случайно не испортить друг другу удовольствие, которое составляет стержень их жизненной философии. Это власть, регулирующая отношения получающих удовольствие богачей.
Однажды ночью на улице в Брюсселе я видел типичное лицо такой власти - у входа в ночной клуб стоял гигантский швейцар в строгом темном костюме, вызывающий ностальгические воспоминания о мамонтах или мастодонтах. Он был огромен и одинок, толпа желающих попасть вовнутрь упиралась в него, как в плотину Братской ГЭС. В глубине своей души этот мамонтовидный привратник был, скорее всего, убежденный либерал и демократ. Он всем мешал, никого не пускал, но был вежлив.
Похож ли этот образ на власть в России? К счастью, уже нет.
Между Куршевелем и Оптиной Пустынью
В России сегодня входят в острое противоречие две философии жизни. Одна из них - 'западная', увиденная и понятая сегодняшними русскими так, как им это удалось понять и увидеть. Назовем это философией удовольствия и потребления - хорошей, богатой, сытной, успешной, цивилизованной, европейской, американской жизни.
Когда-то на вывесках русских городов можно было прочитать 'Парикмахер Баранов. Иностранец из Лондона и Парижа'. Таких парикмахеров Барановых сегодня в России много, они исповедывают свою философию.
'Я не поеду в Америку. Я хочу, чтобы у нас была Америка!' Так звучало кредо этой философии в восьмидесятые и девяностые годы. В головах у романтиков той эпохи была не та Америка, где уже почти каждый день безумные подростки устраивают бойни в школах, где десятки миллионов 'мигрантов' все громче требуют своей доли от американского пирога. Где вот-вот лопнет финансовая пирамида под названием доллар. Где в Ираке вместо наемных американских солдат, воюющих за относительно небольшие деньги, начали воевать банды баснословно дорогих наемников, оплачиваемые из федерального бюджета США и неподсудные практически никому. Между прочим, этот судьбоносный поворот в американской военной доктрине незаслуженно мало освещается русскими СМИ. . .
Нет, поклонники 'хорошей американской жизни' искренне хотели для России такой Америки, которую придумали себе сами. Эта Америка в их головах выглядела как новогодняя елка в детском саду. Все хорошее от янки - богатство, машины, свободу и демократию - принесем в Россию. Все хорошее и главное от России - Веру, Надежду, Любовь, Братство, Товарищество вместе с Гоголем и Тарасом Бульбой оставим себе. Все плохое из России - дикость, суровость, жестокость и еще почему-то совсем нелогично взяточничество - вывезем куда-нибудь не знаем куда. Или оно само как-нибудь бочком-бочком. . .
К счастью, у многих в России все это из головы постепенно выветрилось. Но миф о 'западном благополучии' остается краеугольным камнем мировоззрения многих русских. И я их понимаю. Для меня поездка в Лондон в 1987 году стала вехой в жизни - действительно красивая форма английского образа жизни при первом знакомстве совершенно подмяла под себя содержание. Стерильные газоны, чистые улицы, вежливая полиция, свободолюбивые панки, которых никто не трогает, хотя плюнуть хочется многим. Древние улочки Кэмбриджа, студенты в мантиях молятся перед обедом. . .
Все это было и у меня в жизни. Было и прошло, изменилось. Английские города двадцать лет спустя я вижу по-другому. Не только потому, что они сильно изменились. Изменился я и вижу много из того, что не попало в поле зрения при первом знакомстве. Несмотря на присутствовавшее уже тогда в моем жизненном опыте знание языков, опыт общения с людьми из самых разных стран, навыки путешественника - я был подавлен формой английского мира и мало воспринимал содержание. Так и миллионы русских, успевших повидать Европу, подвергаются тому же искушению - очаровываться формой и не замечать содержания.
Философия потребления и удовольствий, которую часто называют гедонизмом, не имеет прямого отношения к Западу и его увядающему процветанию. Такой гедонизм возникает всегда и везде, когда для него созревают условия. Так московские стрельцы однажды тоже стали гедонистами, перестали воевать, разжирели, разбогатели, переориентировались на то, что сегодня бы назвали крышеванием. Результат - стрельцы были уничтожены как класс, процесс завершил Петр Первый, который любил лично рубить им головы и так лечить травмы тяжелого детства.
В своих представлениях о материальной стороне 'хорошей жизни' и многообразии удовольствий русские традиционно превосходят Запад в количестве и качестве потребления. Но по сути своей 'русский гедонизм' от западного отличается разве что пережившей века византийской роскошью.
Но для всех нас важно не это - в России есть еще что-то другое, чего действительно уже нет на Западе. Массы русских, подчеркиваю слово массы, всерьез озабочены идеями, на Западе давно уже ставшими уделом маргинальных групп - судьбами мира, власти, государства, церкви, демократией, управляемой и суверенной одновременно, духовностью, соборностью, евразийством, имперскостью, державностью, глобализмом, славянством, патриотизмом, великой Россией. И даже неизбежностью торжества Желтого Дракона над всеми остальными тварями.
Русским, например, сегодня действительно важно, будет ли Путин президентом, хотя большинство людей на Западе своими президентами интересуются мало. Такая вот огромная и совершенно недоступная Западу русская метафизика.
Но что особенно интересно - массы русских подсознательно или вполне осознанно стремятся к тому, чтобы доказать самим себе и миру: у нас, у русских, обязательно будет полное торжество плоти и праздник духа одновременно. Будет то, чего нет у погрязших в земном и плотском европейцев. Будет хорошая, 'западная', богатая и полная удовольствий жизнь, которую мы сдобрим духовно своей имперскостью, державностью и патриотизмом.
Такие вот сложные щи пополам с фондю варятся в русских умах и душах, причем далеко не первый и даже не третий раз в российской истории. Все это уже много раз было, вся эта смесь французского с нижегородским есть наша историческая парадигма, которой не надо сторониться и от которой, тем более, не следует шарахаться. Парадигму эту нужно понимать и любить - она, как Пушкин, наше все.
Что более естественно, органично для русской цивилизации - мечта о хорошей жизни или бурная метафизика? На это есть чисто русский ответ - а вот мы, русские люди, надеемся и верим в возможность и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. И богато потреблять, и ловить удовольствия, как они у себя на Западе - и духовно торжествовать над погрязшим в потреблении бюргером. Сначала бурно погрешим, потом еще бурнее покаемся. Челночно будем курсировать между Куршевелем и Оптиной Пустынью.
Читателю этого текста уже понятно, что гедонистической философии хорошей жизни соответствует 'демократическое устройство общества'. Философии 'русской метафизики', государственников, богоискателей, мессианистов и проповедников больше подходит единодержавие. Но вот что делать, если русский человек или, скажем торжественнее, русская цивилизация не просто хочет, а требует и того и другого одновременно? И жизни стремится радоваться и духовно возвышаться.
Как при этом быть простому русскому человеку, этакому задиристому зародышу среднего класса - лет сорока, с брюшком, веселому и горластому? Накопившему на трехлетний 'Пассат', оттянувшемуся в Турции в кампании с друзьями и женами в режиме 'ол-инклюзив', с хамоватой анимацией и экскурсией на турецкий рынок, где все страшно дешево, а ослы орут просто бесплатно. Посетившему пять европейских столиц за три дня, но успевшему украдкой плюнуть с Эйфелевой башни. Водящему дружбу с батюшкой, жертвующему на церковь понемногу, но регулярно, собирающему книжную серию 'Имперское мышление', ненавидящему либерастов, особенно под водочку с закуской. Горой стоящему за президента Путина уже только потому, что 'Пассат', Турция и прочие приятные неожиданности случились с ним уже после появления Путина на русском престоле. . .
Продолжение следует . . .
Сергей Хелемендик - депутат парламента Словакии от Словацкой народной партии
_____________________________
Сергей Хелемендик: Демократический тупик, или выборное единодержавие. Часть II
Сергей Хелемендик: Демократический тупик, или выборное единодержавие. Часть I ("Preco?", Словакия)
Сергей Хелемендик: Россия пока не доминирует, а пытается зализать огромные раны ("Preco?", Словакия)
Сергей Хелемендик: Империя пришлась русским по вкусу ("Preco?", Словакия)
Сергей Хелемендик: И России, и Европе для счастья не хватает главного - убедительного образа будущего ("Preco?", Словакия)
